Кто-то попал ему камнем в голову. Чумбо обозлился и, схватив камень, пустил его обратно в своих родственников.

— Посмотрите хорошенько! Разве вы не знаете меня! Ведь я Чумбока! Я спас тебя, Игтонгка, от рабства… Всех хотел спасти от маньчжуров… Зачем же вы Одаку убили?

Толпа, отбежав от ямы, выла и бранилась.

— Вы меня маленького знали, я всегда жил с вами, — рыдал Чумбо. — Кто же перевернул вам всем мозги?

«Может быть, из меня на самом деле беса сделали? — подумал он. Шкура, может быть, на мне другая?»

Он огляделся, ощупал лицо, голову, посмотрел, нет ли крыльев. Все было по-прежнему.

— Как больно дерется! — с досадой сказал дед Падека, которому камень из ямы попал в лысину.

Дед Падека никогда не верил Бичинге и сам учил Чумбоку распознавать козни торгашей. Но тут и он был вне себя. За последнее время про Чумбоку было столько слухов, что старик уж и сам не мог понять, что правда, а что вранье. Говорили, что он нарочно подбил восставать мылкинцев, чтобы убили как можно больше людей и чтобы потом маньчжуры могли казнить всех направо и налево, обирать, увозить детей в рабство из любой семьи, насиловать женщин; он снова хотел поссорить род Бельды с родом Самаров и в заключение всего напустил оспу, жил с сестрой, осквернил род. Да, пожалуй, он сделал все эти преступления, размышлял Падека, иначе народ не поднялся бы. Да и оспа началась. Черти ведь даром не возьмутся за такое дело. Теперь, когда убили Одаку, ясно было — виноват Чумбо. Иначе народ не пошел бы на такое дело, зря братья сестру не убьют.

Временами у старика шевелилось смутное чувство жалости и расположения к Чумбоке. Но едва старик заикался в защиту парня, как на него все обрушивались, а особенно Гао. Старика в конце концов сбили с толку. Когда же Чумбока раскровянил ему лысину, дед окончательно рассердился.

Падека подскочил к яме, но остолбенел, увидя безумные глаза Чумбоки. Подскочил и Кальдука Маленький. Ему очень хотелось отличиться перед народом. Он замахнулся палкой.

— Кальдука! — воскликнул Чумбока.

— Молчи! — крикнул Маленький, но не бросил в брата палкой, а убежал и сам заплакал.

Китаец Тун, видевший все это, подозвал к себе младшего сына Гао. Мальчик хохотал, глядя, как гольды бьют Чумбоку.

— В чем виноват этот парень? — спросил Тун мальчика.

Тот, смеясь, объяснил работнику.

Тун сказал ему:

— Растолкуй этим людям: если они будут бить такого грешника, то нечистые духи разбегутся из него во все стороны.

А-Люн охотно согласился передать гольдам слова Туна. Звонким голосом он закричал, чтобы не смели бить Чумбоку. Но сам подцепил ногой ком земли и швырнул в лицо Чумбоке, так что тому глаза засыпало.

— А вы уходите отсюда! — закричал мальчик на гольдов.

На ночь Чумбоку связали. Игтонгка с парнями сел его караулить. Пошел дождь.

— Никуда не денется он, — сказал Игтонгка. — Пусть мокнет, идемте в дом.

— Куда бы он ни убежал, его всюду схватят, — согласились караульные. По Мангму все теперь знают, что от него оспа.

Ночью Тун спустил на воду лодку. Лил дождь, и, кроме плеска воды и шума тайги, вокруг ничего не было слышно. Тун пошел за юрты, туда, где была яма. Он спрыгнул в яму и нащупал теплое, мокрое тело человека. Чумбока очнулся.

— Кто это? — спросил он.

Чумбока не мог встать на ноги.

— Брат? — прошептал он. — Удога?

Тун молчал. Ни зги не было видно. Тун развязал веревки и вытащил гольда. Он понес его на себе. Дотащив до берега, китаец положил Чумбоку в лодку. Гольд застонал и впал в беспамятство. Из-под амбара залаяли собаки Гао.

Тун, уложил Чумбоку, вылез на песок и хотел было толкнуть лодку, но ему вдруг показалось, что кто-то крадется за его спиной. Тун обернулся. Перед ним темнела чья-то фигура.

— Это кто тут? — послышался встревоженный голос Гао Цзо.

Ни слова не говоря, Тун подскочил на одной ноге, а другой изо всех сил всей ступней ударил Гао в живот. Торгаш упал на песок.

Тун отъехал. Он быстро вывел лодку на фарватер. Ее подхватило и понесло по течению. Ночь была темная и тихая. Во тьме вокруг лодки раздавался сплошной шелест от тихо падаю-щих на воду капель. Дождь был теплый, и вода в лодке, в которой стояли босые ноги Туна, тоже теплая. Стояло самое теплое время лета. Чумбока лежал в воде, все более набиравшейся в лодку. Он пришел в себя. Слышно было, как он пил воду. Потом нашел берестяной ковшик и, несколько раз черпнув и выплеснув воду за борт, опять стих. Видимо, у него не было сил. Когда лодка пошла по течению, Тун сам стал вычерпывать воду.

Чумбока несколько раз о чем-то спрашивал китайца, но, не получив ответа, умолкал. Вскоре он либо уснул, либо опять потерял сознание.

Подул ветерок. Дождь перестал. Чуть засветилось, стала белеть вода.

Когда Чумбока снова очнулся, уже светало. Гольд увидел, что перед ним на корме сидит китаец. Чумбо приподнялся и стал с беспокойством осматриваться по сторонам. Берега были далеко, но по очертаниям сопок он узнал место, где шла лодка.

— Не бойся! Не бойся, — сказал ему китаец.

Чумбока не боялся Туна. Он понимал, что китаец спас его. Он только желал сейчас увидеть место, где можно надежно укрыться. Если бы его спас гольд, Чумбока бы не беспокоился: гольд знал бы, куда ехать. Но на корме сидит китаец, да еще такой, который языка гольдов не понимает. Этот не знает ни реки, ни дороги. Надо помочь ему.

Чумбока показал рукой, куда ехать. Как раз надо было сворачивать в протоку. Тун стал налегать на весло. Лодка шла вперед довольно быстро.

«Хорошо, что легкая лодка, — подумал Чумбо. — Была бы тяжелая, ни за что бы так не пошла».

Лодка вышла на протоку. Потом шла по озеру, потом по речке и еще по озеру. После полудня в кустарниках стал виден бревенчатый домик. Китаец спросил знаками, к нему ли подъезжать. Чумбо кивнул головой.

На берег вышел человек в белой рубахе и штанах, босой, с бородой и с белыми волосами на черных ногах, голых до колена.

Китаец удивился. Он впервые видел такого человека.

Появилась женщина с ребенком на груди. У ребенка были белые волосы, а у женщины черные.

— Это Фомка, — пробормотал гольд.

Фомка узнал Чумбоку.

— Где тебя так разукрасили? — спросил он, помогая ему выбраться из лодки.

Впервые Фомка пришел в низовья Амгуни с купцом Новогородовым, который раз в два года с большим караваном оленей переваливал горные хребты из Удского края.

Новогородов привозил на Амгунь и на Амур топоры, пилы, ружья, железо кусками, сукна, мануфактуру. Вместе с Новогородовым приходили и другие купцы — русские и якуты, люди ловкие и бойкие. Среди этих торгашей безответный работник Фомка считался круглым дурнем. Но руки у него были золотые, сам Новогородов это признавал.

Фомка дважды переваливал с купцами через хребты.

Новогородов ходил старинными тропами. Русские охотники не давали зарастать этим тропам с тех пор, как предки их оставили свои города и крепости по Амуру. Новогородов был потомок купцов, которые уже два века торговали на Амуре и продолжали эту торговлю, несмотря на строжайшие запреты русской полиции. Люди, ходившие с Новогородовым, были потомками амурских казаков, и все они смотрели на земли по Амгуни и по Амуру как на свои.

Многим русским, приходившим сюда впервые с купцами, нравилось на Амуре. Тут было раздолье. Река богата рыбой, лес зверем, непаханная стояла земля. Страна никому не принадлежала. Начальства не было. Не было и богачей. Среди гиляков и гольдов кое-где жили русские. Некоторые здешние жители были потомками русских. К тому же на Амуре теплее, чем в Удском крае; здесь росли совсем другие деревья, ягоды, виноград.

Фомка попал к Новогородову не по своей воле. Родители его, бедные удские крестьяне, занимались охотой. Отец задолжал купцу, и сын пошел отрабатывать долг. Когда долг был отработан, Новогородов нанял Фомку за харчи и небольшую приплату. Фомка был неграмотный и молчаливый человек, но он все понимал, видел, запоминал, хотя и виду не показывал, что понимает и видит.