– Что значит «видимо, да»? Я послал ему верстку собственной его книги и получил в ответ дикое письмо. Можно подумать, что он впервые читает эту гадость. Он у вас сумасшедший или как?

– Да, – согласился Френсик, приняв это предположение как ниспосланное с небес, – да, напряжение последних недель… нервозность и все прочее. Очень, знаете ли, перенапряжен. С ним бывает.

Ярость Джефри Коркадила немного улеглась.

– Не то чтобы я особенно удивился, – признал он. – Если уж кто спит с восьмидесятилетней старухой, он, конечно, должен быть слегка не в себе. Ну, и что мне теперь делать с версткой?

– Пришлите ее мне, я с ним разберусь, – сказал Френсик. – И на будущее: не адресуйтесь вы к Пиперу без меня, ладно? Я, кажется, его понимаю.

– Рад, что хоть кто-то его понимает, – сказал Джефри. – Лично я больше таких писем получать не хочу.

Френсик положил трубку и обернулся к Соне.

– Ну, – закричал он, – ну, я так и знал! Так и знал, что это случится! Слышала, что он сказал? Соня печально кивнула.

– Это наша ошибка, – сказала она. – Нужно было предупредить, чтобы верстку прислали нам.

– Черт с ней, с версткой, – скрипнул зубами Френсик, – ошиблись мы раньше, когда вообще связались с Пипером. Ну что нам дался Пипер? На свете сколько угодно нормальных, небрезгливых, по-хорошему озабоченных деньгами авторов, готовых подписаться под любой дребеденью, а ты подсунула мне своего Пипера.

– Уж поздно разговаривать, – сказала Соня, – ты лучше посмотри, какая от него телеграмма.

Френсик посмотрел и рухнул в кресло.

– «Неизбывно твой Пипер»? В телеграмме? Никогда бы не поверил… Ну, что ж, по крайней мере конец нашим скорбям, хотя один дьявол знает, как мы объясним Джефри, что с Хатчмейером все пошло насмарку…

– Не пошло, – сказала Соня.

– Но Пипер же пишет…

– Плевать, что он пишет. Я его хоть на себе повезу в Штаты. Он получил хорошие деньги, мы запродали его паршивую книжонку, и он обязан ехать. Поздно уже расторгать договоры. Еду в Эксфорт, разберусь на месте.

– Послушайся ты меня, оставь его в покое, – сказал Френсик. – С этим молодым гением… – Но тут зазвонил телефон, и когда через десять минут он дообсудил с мисс Голд новую концовку «Рокового рывка», Сони и в помине не было. – «В аду нет фурии такой»… – пробурчал он и пошел к себе в кабинет.

Время было послеобеденное, и Пипер прогуливался по набережной, квелый, как запоздалая перелетная птица, которую подвели ее биологические часы. Летом он обычно переселялся в глубь страны, в места подешевле; но уж очень по душе ему был Эксфорт, маленький курорт, сохранявший эдвардианское, слегка чопорное обличье и как бы объединивший Ист-Финчли с Давосом. Он чувствовал, что Томасу Манну понравился бы Эксфорт: ботанические садики, поле для гольфа, пирс и мозаичные туалеты, эстрада и пансионатские домики, обращенные на юг, к Франции. В маленьком парке, отделявшем Гленигльский пансион от набережной, росло даже несколько пальм. Пипер прошел под их сенью, поднялся по ступеням и как раз поспел к чаю.

Но вместо чая в холле ожидала его Соня Футл. Она, не переводя дыхания, примчалась из Лондона, дорогой отработала тактику, а короткая стычка с миссис Окли насчет кофе для приезжих еще укрепила Сонину боеготовность. Ведь Пипер отверг в ее липе не только литературного агента, но и женщину, а в этом смысле с нею шутки были плохи.

– Нет, уж ты меня выслушаешь, – заявила она столь громогласно, что невольными слушателями стали все обитатели пансионата. – Не так все просто, как тебе кажется. Ты взял деньги и теперь…

– Ради бога, – опешил Пипер, – не кричи так. Что люди подумают?

Вопрос был дурацкий. Люди глядели на них во все глаза и явно думали одно и то же, простое и очевидное.

– Подумают, что ты не стоишь женского доверия, – еще громче возгласила Соня, используя момент, – что ты не хозяин своему слову, что ты…

Но Пипер обратился в бегство. Рыдающая Соня не отставала от него ни на ступенях, ни на улице.

– Ты подло обманул меня. Ты воспользовался моей неопытностью, ты внушил мне…

Пипер наобум свернул в парк и там, под пальмами, попробовал перейти в наступление.

– Это я тебя обманул? – возмутился он. – Ты сказала мне, что книга…

– Ничего подобного. Я сказала, что это бестселлер. Я не говорила, что она хорошая.

– Хорошая? Отвратительная! Чистейшей воды порнография! Она подрывает…

– Порнография? Ты шутишь, наверное. Или не читал никого после Хемингуэя, если думаешь, что всякое описание сексуальной жизни – порнография.

– Нет, – запротестовал Пипер, – нет, но я думаю, что такое описание подрывает самые устои английской литературы…

– Не рядись в высокие слова. Ты просто сыграл на том, что Френзи верит в твой талант. Битых десять лет он впустую пытался пробить тебя в печать, и теперь, когда нам чудом это удалось, ты изволишь артачиться.

– Не артачиться. Я не знал, что за ужас эта книга. Я обязан беречь свою репутацию, и если мое имя будет стоять на обложке…

– Твою репутацию? А как с нашей репутацией? – горько вопросила Соня. Они чуть не смяли автобусную очередь, но в последний момент исхитрились обойти ее с фланга. – Ты подумал, что ты с нею делаешь?

Пипер покачал головой.

– Ладно, бог с нами, речь о тебе. Какую такую репутацию?

– Писательскую, – сказал Пипер.

– Кто из них слышал о тебе? – воззвала Соня к автобусной очереди.

По-видимому, никто не слышал. Пипер кинулся к берегу боковой аллейкой.

– Больше того – никто и не услышит! – кричала ему вслед Соня. – Ты думаешь, Коркадилы станут теперь публиковать твои «Поиски»? Разуверься. Они затаскают тебя по судам, оберут до гроша и занесут в черный список.

– Меня – в черный список? – не понял Пипер.

– Да, тебя – в черный список авторов, отрезанных от печати.

– На Коркадилах свет все же клином не сошелся, – возразил Пипер, чрезвычайно растерянный.

– Если ты угодил в черный список, тебя никто не станет печатать, – немедля нашлась Соня. – Ты после этого конченый писатель, finito.

Пипер поглядел на морскую рябь и подумал, каково быть конченым писателем, finito. Довольно ужасно.

– И ты в самом деле думаешь… – начал он, но Соня уже сменила пластинку.

– Ты говорил, что любишь меня, – прорыдала она, хлопнувшись на песок неподалеку от пожилой четы. – Ты сказал, что мы…

– О господи, – сказал Пипер. – Перестань же, пожалуйста. Ну, хоть не здесь.

Но Соня не перестала: и там, и во всех других местах она то выставляла напоказ сокровенные чувства, то угрожала Пиперу судебным преследованием за нарушение условий договора, то сулила ему славу гениального писателя, если договор будет соблюден. Наконец он начал поддаваться. Черный список огорошил его.

– Что ж, наверное, можно печататься потом под другим именем, – сказал он, стоя у края пирса. Но Соня покачала головой.

– Милый, какой ты наивный, – сказал она. – Неужели ты не понимаешь, что ты сразу виден во всех своих созданиях. Ты же не сможешь скрыть своей единственности, своей яркой оригинальности…

– Наверное, не смогу, – скромно признал Пипер, – это правда.

– Ну конечно, правда. Ты же не какой-нибудь писака, сочинитель по шаблону. Ты – это ты: Питер Пипер. Френзи всегда говорил, что ты уникален.

– Да? – сказал Пипер.

– Он положил на тебя больше сил и времени, чем на любого другого нашего автора. Он верил в тебя, как ни в кого, – и вот наконец выпал твой случай, твоя возможность пробиться к славе…

– С помощью чьей-то чужой омерзительной книги, – заметил Пипер.

– Ну и пусть чужой, хуже, если б собственной. Вспомни «Святилище» Фолкнера. И изнасилование. Кукурузный початок.

– Ты хочешь сказать, что это написал не Фолкнер? – в ужасе спросил Пипер.

– Да нет, именно что он. Написал, чтобы его заметили, чтобы добиться признания. До «Святилища» его книги не раскупались, а после он стал знаменитостью. Тебе же сам бог послал чужое «Девство»: ты ничуть не отступаешь от своих творческих принципов.