– Этого нельзя допустить, – порывисто сказала она, когда Пипер истощил запасы самосострадания. Он скорбно поглядел на нее.

– Что же мне делать? – спросил он.

– Вы должны бежать, – сказала Бэби, подошла к балконным дверям и распахнула их настежь. Пипер с сомнением поглядел на ночной пейзаж. Ветер разбушевался; волны обрушивались на скалы у подножия дома – природа словно подыгрывала нехитрой повести Пипера. Порыв ветра подхватил шторы и взметнул их к потолку. Бэби стояла между ними, озирая темную морскую даль. В душе ее вспыхивали романтические образы. Ночное бегство. Лодчонка во власти морской пучины. Огромный дом, сверкающий в ночи, и влюбленные в объятиях друг друга. Она видела себя в новом обличье: не постылой женой богатого издателя, созданьем рутины и хирургических ухищрений, а героиней великого романа: «Ребекка», «Джейн Эйр», «Унесенные ветром». Она обратила к Пиперу лицо, преображенное решимостью. Глаза ее сверкали, рот был сурово поджат.

– Бежим вместе, – сказала она и протянула руку, которую Пипер осторожно взял.

– Вместе? – спросил он. – То есть…

– Да, вместе, – сказала Бэби. – Ты и я. Сейчас же. И повлекла Пипера за собой через гостиную.

Посреди залива Хатчмейер боролся со штурвалом. Вечер выпал не слишком удачный. Мало ему было оскорблений от собственного автора – чего не случалось ни разу за все двадцать пять лет его издательской карьеры, – нет, теперь он и вовсе оказался непроглядной ночью на яхте в хвосте тайфуна с экипажем навеселе – пьяной женщиной, которой море было по колено.

– Ура! – закричала она, когда яхту вскинуло и волна разбилась о палубу, – Англия, встречай сынов!

– Нет уж, дудки! – сказал Хатчмейер и бросил штурвал, чтобы, чего доброго, и в самом деле не уплыть в Атлантику. Он стал вглядываться в темноту, потом посмотрел на компас. В этот миг «Ромэн дю Руа» круто развернуло; поток воды обрушился на палубу и хлынул в кубрик. Хатчмейер с руганью припал к штурвальному колесу. В темноте рядом с ним завизжала Соня, от страха или от восторга – Хатчмейер не знал и знать не хотел. Он был профан в мореходстве, но все же смутно припомнил, что в шторм вроде бы убирают паруса. Штормы надо пережидать.

– Держи колесо! – крикнул он Соне и пошлепал в каюту за ножом. Когда он вылезал, новая волна накрыла кубрик и хлестнула ему в лицо.

– Это тебе зачем? – спросила Соня. Хатчмейер взмахнул ножом и схватился за леер.

– Чтоб нам в берег не врезаться! – прокричал он, когда яхта вдруг бешено понеслась вперед. Он прополз по палубе, рубя канаты направо и налево, и вскоре забарахтался среди обвисшей парусины. Когда он высвободился, яхту уже не мчало; она плясала на месте.

– Ну и зря, – сказала Соня. – Мне все это здорово нравилось.

– А мне нет, – сказал Хатчмейер, вперившись взглядом в темноту. Понять, где они находятся, было невозможно. Небо нависло черным пологом, а огни вдоль берегов куда-то подевались. Деться им было некуда: стало быть, яхта в открытом море.

– Господи, – угрюмо сказал Хатчмейер. Соня весело играла со штурвалом. Шторм, океан, темная ночь – приключение хоть куда. Это будило в ней боевой настрой – есть с чем помериться силами. Кроме того, уныние Хатчмейера было ей на руку. Вот она и отвлекла наконец его мысли от Пипера, а заодно и от самой себя. Шторм на море не благоприятствует соблазнителям, и попытки Хатчмейера в этом направлении были довольно неуклюжи, тем более что Соня сразу налегла на шотландское виски. И теперь, когда их вздымало и опускало на волнах, она была в море как дома.

Пересидим шторм и осмотримся, – сказал Хатчмейер, но Соня жаждала действия.

– Запусти мотор, – сказала она.

– За каким чертом? Мы же не знаем, где мы. Еще угодим на мель.

– Мне нужно, чтоб ветер трепал мои волосы и пенные брызги летели в лицо, – продекламировала Соня.

– Пенные брызги? – сипло переспросил Хатчмейер.

– И чтоб настоящий мужчина твердо стоял у руля…

– Мужчина у руля – это можно, – сказал Хатчмейер, отбирая у нее штурвал.

– Да, настоящий мужчина – соль в жилах и сердце как парус. Чтоб заиграла кровь.

– Кровь чтоб заиграла, – проворчал Хатчмейер. – Погоди, вот напоремся на скалу – заиграет у тебя кровь. Черт меня дернул тебя послушаться. Это же надо – выйти в море в такую ночь.

– А ты бы не меня слушал, а прогноз погоды, – сказала Соня. – Прогноз погоды надо слушать, а не меня. Я всего-то и сказала…

– И так помню, что ты сказала. «Давай покатаемся по заливу». Называется «всего-то».

– Вот и катаемся. Бросаем вызов стихиям. По-моему, так просто все замечательно.

Хатчмейер не видел в этом ничего замечательного. Мокрый, иззябший и замызганный, он держался за штурвал и выискивал глазами в темноте береговую линию. Ее нигде не было.

«Шла бы ты к стихиям со своим вызовом», – горько думал Хатчмейер и удивлялся, почему женщины вообще так легко отрываются от действительности.

Его размышления нашли бы отклик в душе Пипера. Бэби и впрямь преобразилась. Вместо чуткого и восприимчивого существа, описанного в его дневнике, перед ним была необычайно хваткая, напористая женщина, во что бы то ни стало решившая вытащить его из дому среди ненастной, совершенно не располагающей к бегству ночи. Вдобавок она твердо вознамерилась бежать вместе с ним; а такой поступок, на взгляд Пипера, настолько ухудшил бы его натянутые отношения с мистером Хатчмейером, что тут, пожалуй, и бегством не спасешься. Он излагал это Бэби по пути вслед за нею из гостиной в холл.

– Но ведь не можем же мы так просто уйти вдвоем среди ночи? – возражал он, остановившись на мозаичном изображении котла кипящей целлюлозы. Хатчмейер сверлил его глазами с громадного портрета на стене.

– Почему не можем? – спросила Бэби, чей мелодраматический накал под этими возвышенными сводами, казалось, еще усилился.

Пипер поискал убедительный ответ и не нашел ничего лучше, чем сказать, что Хатчмейеру это, очевидно, не понравится. Бэби зловеще расхохоталась.

– Ничего, проглотит, – сказала она, и прежде чем Пипер успел заметить в ответ, что такое испытание глотательных способностей Хатчмейера чревато убытками лично для него, Пипера, и что он все же предпочел бы дальше морочить Хатчмейеру голову насчет авторства «Девства», нежели рисковать куда больше, сбежав с его женой. Бэби снова схватила его за руку и потащила вверх по ренессансной лестнице.

– Собирайся как можно скорее, – сказала она шепотом перед дверью спальни-будуара.

– Конечно, однако… – Пипер тоже невольно перешел на шепот. Но Бэби уже исчезла. Пипер вошел в спальню и зажег свет. Его чемодан, привалившийся к стене, был чужд всякой мысли о бегстве. Пипер затворил дверь и стал размышлять, как быть дальше. Эта женщина просто с ума сошла, если думает, что он… Пипер побрел через комнату к окну, пытаясь убедить себя, что все это происходит не с ним. Жуткое ощущение галлюцинации возникло у него, еще когда он ступил на берег в Нью-Йорке. Кругом какие-то оголтелые безумцы, тут же претворяющие в действие любой свой бред. «Стреляют с первого взгляда» – это выражение, пришедшее ему на ум, претворилось в действительность через пять минут, когда Пипер, оставив раскрытый чемодан, открыл дверь будуара, высунул голову в коридор и завидел Бэби с большим револьвером в руке. Он живо попятился; еще миг – и она вошла.

– Положи-ка это к себе, – сказала она.

– Это положить? – спросил Пипер, не отводя глаз от револьвера.

– На всякий случай, – сказала Бэби. – Мало ли, кто знает.

Пипер знал. Он боком обошел ложе и замотал головой.

– Поймите же… – начал он, но Бэби уже выдвигала ящики туалетного столика и бросала его белье на постель.

– Не трать время на разговоры. Бери чемодан, – сказала она. – Ветер стихает. Они могут вернуться в любую минуту.

Пипер с надеждой поглядел на окно. Если бы они вернулись сейчас, пока еще не поздно…