– Под таким углом я об этом не думал, – признался Пипер.

– А потом, уже известным и великим романистом, ты напишешь автобиографию и разъяснишь все про «Девство», – продолжала Соня.

– Да, напишу, – сказал Пипер.

– Так едешь?

– Да. Да, еду.

– Ой, милый.

Они поцеловались на краю пирса, и осеребренная луной волна прибоя мягко всплеснула под их ногами.

Через два дня торжествующая, но изнуренная Соня переступила порог конторы и объявила, что Пипер разубежден и согласен.

– И ты привезла его с собой? – недоверчиво спросил Френсик. – Это после той телеграммы? Господи боже мой, да ты прямо околдовала этого беднягу: ни дать ни взять Цирцея с любимым боровом. Как это тебе удалось?

– Устроила сцену и отослала его к Фолкнеру, – лаконично объяснила Соня.

Френсик пришел в ужас.

– Только не к Фолкнеру. Он уже был прошлым летом. Даже Манна – и того легче примирить с Ист-Финчли. Я теперь всякий раз, как вижу пилон…

– Я ему говорила не про «Пилон»[12], а про «Святилище».

– Ну, это еще куда ни шло, – вздохнул Френсик. – Хотя представить себе кончину миссис Пипер в мемфисском бардаке, перемещенном в Голдерс-Грин… Так он готов ехать в турне? Невероятно.

– Ты забываешь, что мое призвание – торговля, – сказала Соня. – Мне бы в Сахаре жарой торговать.

– Верю, верю. Да, после его письма Джефри я уж думал, что дело наше пропащее. И он, значит, вполне примирился с авторством, по его выражению, наиотвратнейшей писанины, какую ему выпало несчастье читать?

– Он считает, что это – необходимый шаг на пути к признанию, – сказала Соня. – Я кое-как убедила его на время поступиться критическим чутьем, чтобы достичь…

– Какое у него к черту критическое чутье, – прервал Френсик, – не морочь мне голову. Только нянчиться я с ним больше не согласен.

– Поживет у меня, – сказала Соня, – и нечего ухмыляться. Я хочу, чтоб он был все время под рукой.

Френсик подавил ухмылку.

– Что же у вас теперь на очереди?

– Программа «Книги, которые вы прочтете». Будет проба перед телевыступлениями в Штатах.

– Пожалуйста, – согласился Френсик. – И уж во всяком случае это способ сделать его автором «Девства» – с помощью, что называется, максимальной огласки. После этого куда он денется, вляпается, так сказать, обеими ногами.

– Френзи, милочка, – сказала Соня, – ты прирожденный паникер. Все пройдет как нельзя лучше.

– Твоими бы устами да мед пить, – сказал Френсик, – но я успокоюсь, когда вы отбудете в Штаты. А то налить-то нальешь, да мимо рта пронесешь и…

– Не пронесем, – самодовольно сказала Соня, – не тот случай. Пипер у нас пойдет на телевидение…

– Как агнец на заклание? – предложил Френсик.

Эта вполне уместная аналогия пришла в голову и самому Пиперу, которого уже начали мучить угрызения совести.

«Нет, Соню я несомненно люблю, – поведал он своему дневнику; теперь, у Сони на квартире, дневник служил ему средством самовыражения вместо „Поисков“. – Но вот вопрос: не жертвую ли я своей честью художника, что там Соня ни говори о Вийоне?»

К тому же и конец Вийона Пиперу не импонировал. Для самоуспокоения он снова перечел интервью с Фолкнером в сборнике «Писатели о своем труде». Взгляд мистера Фолкнера на творческую личность весьма и весьма обнадеживал. «Художник совершенно аморален, – читал Пипер, – в том смысле, что он берет, заимствует, клянчит и крадет у всякого и каждого, лишь бы завершить свой труд». Пипер изучил интервью с первого до последнего слова: наверное, зря он бросил свою миссисипскую версию поисков, перестраиваясь на «Волшебную гору». Френсик забраковал «Поиски» в Йокнапатофе под тем предлогом, что такая плотная проза как-то не годится для романа об отрочестве. Но ведь Френсик опутан денежными соображениями. Вообще-то Пипера очень удивила неколебимая вера Френсика в его талант. Он уж начал было подозревать, будто Френсик откупается от него ежегодными обедами; но Соня заверила его, что ничего подобного. Милая Соня. Сколько от нее радости. Пипер восторженно отметил этот факт в своем дневнике и включил телевизор. Пора было лепить образ, подходящий для телепрограммы «Книги, которые вы прочтете». Соня сказала, что образ – это очень важно, и Пипер, с его обычным навыком подражателя, решил уподобиться Герберту Гербисону[13]. Когда Соня вечером явилась домой, он сидел за ее туалетным столиком и снисходительно цедил в зеркальце благозвучные и затертые фразы.

– Тебе нужно всего-навсего быть самим собой, – объяснила она ему. – Копировать кого-то нет ни малейшего смысла.

– Самим собой? – удивился Пипер.

– Ну да, держаться непринужденно. Как со мной.

– Ты думаешь, это будет правильно?

– Милый, это будет бесподобно. Я договорилась с Элеонорой Бизли, чтоб она из тебя жилы не тянула. Можешь рассказывать ей, как ты работаешь, про перья и прочее.

– Лишь бы она не стала меня спрашивать, почему я написал эту чертову книгу, – мрачно сказал Пипер.

– Ты их просто очаруешь, – уверенно сказала Соня. И продолжала настаивать, что все сойдет за милую душу через три дня, когда Пипера повели гримироваться для интервью.

На этот раз Соня ошиблась. Даже Джефри Коркадил, чьи авторы редко писали «Книги, которые вы прочтете», так что он эту программу почти никогда не смотрел, – и тот заметил, что Пипер несколько не в себе. Он сообщил это Френсику, к которому был приглашен на случай, если понадобятся новые безотлагательные объяснения, кто же все-таки написал «Девства ради помедлите о мужчины».

– Да, пожалуй, что действительно не очень-то, – согласился Френсик, тоскливо глядя на телеэкран. И то сказать, сидел Пипер напротив Элеоноры Бизли под тающим заглавием передачи с видом умалишенного.

– Сегодня у нас в студии мистер Питер Пипер, – сказала мисс Бизли, адресуясь к телекамере, – чей первый роман «Девства ради помедлите о мужчины» вскоре выходит в издательстве Коркадилов, ценою 3 фунта 95 пенсов. Право его публикации было приобретено за неслыханную сумму в (микрофон, задетый ногою Пипера, сдобно хрюкнул)… американским издателем.

– Что ж, неслыханную – это тоже годится, – сказал Френсик. – Нам и такая реклама отнюдь не помешает.

Но мисс Бизли поспешила восполнить нечаянный пробел. Она обернулась к Пиперу.

– Два миллиона долларов – очень щедрая плата за первый роман, – сказала она. – Вы, надо полагать, были весьма поражены, оказавшись…

Пипер с грохотом скрестил ноги. На сей раз ему удалось не только пнуть микрофон, но заодно и опрокинуть стакан воды на столе.

– Прошу прощения, – выкрикнул он. Вода стекала по ноге мисс Бизли, а она продолжала выжидательно улыбаться. – Да, весьма поражен.

– Вы не ожидали такого потрясающего успеха?

– Нет, – сказал Пипер.

– Господи, да хоть бы он дергаться перестал, – сказал Джефри. – Можно подумать, что у него пляска святого Витта.

Мисс Бизли ободряюще улыбнулась.

– А вы не хотели бы рассказать нам что-нибудь о том, как возник у вас замысел этой книги? – спросила она.

Пипер дико поглядел в глаза миллионам телезрителей.

– Я не… – начал он, но тут нога его судорожно дернулась и опять сшибла микрофон. Френсик закрыл глаза, а телевизор глухо зарокотал. Когда Френсик отважился снова посмотреть на экран, его заполняла настоятельная улыбка мисс Бизли.

– «Девства ради» – очень необычная книга, – говорила она. – Это история чувства, рассказ о том, как молодой человек полюбил женщину гораздо старше его годами. Скажите, а вы долго размышляли над своим сюжетом? То есть давно ли эта тема захватила ваше воображение?

На экране снова крупным планом появился Пипер. Лоб его был усеян бисером пота, челюсти ходили ходуном.

– Да, – простонал он наконец.

– О боже, мне это зрелище просто не по силам, – сказал Джефри. – Беднягу, кажется, сейчас хватит удар.