– Что спрашиваете?

– Спрашиваю у вас: долго вы думали, прежде чем бросить мистера Пипера на растерзание только за то, что этот бедняга написал для вас книгу? Хорошо обернулась ваша затея – и для вас, и для него?

– Да я ни о чем подобном…

Гринсливз облокотился на стол.

– Вот что я вам скажу, мистер Хатчмейер, для вашего же блага. Выметайтесь из наших мест к чертям собачьим и дорогу назад забудьте, если не хотите больших неприятностей. А в следующий раз, когда будете делать рекламу своему автору, наймите ему сначала телохранителя.

Хатчмейер, шатаясь, побрел к двери.

– Мне нужна одежда, – сказал он.

– Домой за ней можете не ездить. От дома остались одни головешки.

На скамье в приемной рыдала Соня Футл.

– Что с ней такое? – спросил Хатчмейер.

– Переживает из-за смерти этого Пипера, – сказал Гринсливз, – а вот вы что-то не торопитесь оплакивать покойную миссис Хатчмейер.

– Это потому, что я умею сдерживать свои чувства, – сказал Хатчмейер.

– Оно и видно, – заметил Гринсливз. – Пойдите успокойте ее и заодно поблагодарите за ваше алиби. Какое-нибудь тряпье для вас сейчас раздобудем.

Хатчмейер поправил на себе одеяло и подошел к скамье.

– Мне очень жаль… – начал он, но Соня в ярости вскочила на ноги.

– Жаль? – вскрикнула она. – Ты убил моего дорогого Питера и теперь говоришь, что тебе очень жаль?

Гринсливз оставил их объясняться и пошел за одеждой.

– Все, дело закрываем, – сказал он заместителю, – пусть федеральные власти потеют. Террористы в Мэне, а? Кому рассказать?

– Так, значит, не мафия?

– А не один ли черт кто? Нам за это и браться незачем: работа для ФБР. Я в такие омуты не заплываю.

Наконец Хатчмейера в черном костюме, который сидел на нем как на корове седло, и безутешную Соню отвезли в аэропорт; в Нью-Йорк их доставил хатчмейеровский самолет.

Их встречал Макморди с прессой. Хатчмейер вперевалку сошел по трапу и сделал заявление.

– Джентльмены, – сказал он надтреснутым голосом, – для меня это двойная трагедия. Я потерял самую замечательную, самую любящую женушку. Сорок лет счастливой брачной жизни лежат на дне… – Он смолк и высморкался. – В общем, ужасно. Я не могу выразить всей глубины моих переживаний.

– А как насчет Пипера? – спросил кто-то. Хатчмейер снова нырнул в глубину своих переживаний.

– Питер Пипер был молодым романистом непревзойденного таланта. Его гибель – страшная потеря для литературного мира. – Он опять вытащил платок, но Макморди подтолкнул его сзади.

– Скажите что-нибудь о романе, – шепнул он.

Хатчмейер перестал шмыгать носом и сказал несколько слов о книге «Девства ради помедлите о мужчины», опубликованной издательством «Хатчмейер Пресс» и доступной всем по цене семь девяносто в розницу… За его спиной в голос плакала Соня; ее отвели в машину, и она продолжала рыдать, когда они поехали.

– Ужасная трагедия, – сказал Хатчмейер, тронутый собственным красноречием, – совершенно ужасная.

Его перебила Соня, начавшая лупить Макморди.

– Убийца! – кричала она. – Это все ты! Ты наговорил всяким бешеным террористам, что он из ООП, из ИРА и гомосексуалист – любуйся, чем это кончилось!

– Да что за черт! – взвыл Макморди. – Ничего я не…

– Вшивые ищейки в Мэне думают, что это дело рук не то какой-нибудь Симбиозной армии освобождения, не то минитменов, не то еще кого-то в этом роде, – сказал Хатчмейер, – прячьте концы в воду.

– Понял, – сказал Макморди, мигая подбитым глазом. Соня отвергла гостеприимство Хатчмейера и потребовала, чтобы ее везли в Грамерси-парк отель.

– Ты не волнуйся, – сказал Хатчмейер, когда она вылезала из машины, – Бэби и Пипер предстанут перед создателем по всей форме. Цветы там, процессия, бронзовый гроб…

– Два гроба, – сказал Макморди, – а то в один…

Соня резко обернулась.

– Они же умерли! – крикнула она. – Умерли, понимаете? Что у вас, совсем совести нет? Были два человека, живые люди, теперь их убили, а вы мелете чушь про похороны, гробы…

– Само собой, прежде надо, чтобы были тела, – успокоительно заметил Макморди. – Чего, действительно, толковать о гробах, когда тел-то нет.

– Не можете заткнуться? – рявкнул на него Хатчмейер, но Соня без оглядки бросилась в гостиницу.

Они ехали молча, и Хатчмейер прикидывал даже, не уволить ли ему Макморди, но потом раздумал. Кстати же, он терпеть не мог этот деревянный домище в Мэне, а раз Бэби больше нет…

– Жуткое переживание, – сказал он. – Ужасная потеря.

– Еще бы, – сказал Макморди, – сколько красоты пропало зря.

– Музейный экспонат, памятник прошлого. Люди из Бостона приезжали, чтоб только полюбоваться.

– Я про миссис Хатчмейер, – сказал Макморди. Хатчмейер язвительно покосился на него.

– Узнаю вас, Макморди. В такую минуту – и думать про секс.

– Я не в том смысле, – возразил Макморди. – С характером была женщина.

– Вот это верно, – сказал Хатчмейер. – И я хочу увековечить ее память в книгах. Она, между прочим, очень любила читать. Надо издать «Девства ради» в кожаном переплете с золотым тиснением, шрифт декоративный. Назовем его «Мемориальным изданием памяти Бэби Хатчмейер».

– Будет сделано, – сказал Макморди.

А пока Хатчмейер заново входил в роль издателя, Соня Футл плакала в номере Грамерси-парк отеля, лежа ничком на постели. Ее терзало горе пополам с виною. Единственный человек, который ее любил, погиб из-за нее. Она посмотрела на телефон и подумала, не позвонить ли Френсику, но в Англии сейчас было за полночь И она послала телеграмму:

Утром Френсик явился на Ланьярд-Лейн в чудном настроении. Все на свете было замечательно, солнце сияло, «Девство» начнут раскупать, как только откроются магазины, а главное – хатчмейеровские два миллиона долларов благополучно лежат на текущем счете фирмы «Френсик и Футл». Перевод пришел на прошлой неделе; надо только вычесть четыреста тысяч комиссионных и переправить остаток минус куш Джефри мистеру Кэдволладайну и его загадочному клиенту. Френсик как раз и собирался это сделать, не откладывая. Он забрал почту из ящика и поднялся к себе. Там он уселся за стол, заправил в ноздрю первую дневную понюшку и разобрал письма, под конец обнаружив среди них телеграмму.

– Ну и ну, телеграмма! – ворчливо подивился он спешке напористого автора и развернул бланк. Радужная панорама мира вмиг распалась; на ее месте возникли разрозненные и жуткие образы, порожденные загадочными телеграфными словами. Пипер погиб? Видимо, утонул? Миссис Хатчмейер тоже? Скупые слова стали в его мозгу вопросами, и он попытался с ними справиться. Лишь через минуту до Френсика целиком дошел смысл телеграммы, который вызвал у него сомнение, а затем спасительное недоверие. Пипер не мог погибнуть. В уютном мирке Френсика смерти не было, о ней только писали. Смерть – это что-то нереальное, отдаленное, вымышленное. Но вот несколько слов, не разделенных знаками препинания и напечатанных на клочках бумажной ленты, принесли с собой смерть. Пипер погиб. Миссис Хатчмейер тоже, но она Френсика не волновала, за нее он не был в ответе. А за Пипера был. Френсик сам отправил его на смерть. И ПОЛИЦИЯ РАССЛЕДУЕТ ПРЕСТУПЛЕНИЕ – значит, на несчастный случай не свалишь. Преступление и гибель – читай убийство, а убийство Пипера – это был уж какой-то невыносимый ужас. Френсик обмяк, посерел и съежился.

Через некоторое время он заставил себя перечесть телеграмму. Но в ней стояли те же самые слова. ПИПЕР ПОГИБ. Френсик отер лицо платком и попытался представить, что же случилось. ВИДИМО УТОНУЛ. Если Пипер погиб, то откуда сомнения, утонул он или нет? Про погибшего обычно известно, что он погиб. И почему не звонит Соня? ПОЗВОНЮ КОГДА СМОГУ – еще одна загадка в придачу к загадочному посланию. Где же она, если не может сразу позвонить? Френсик представил себе Соню на больничной койке, но тогда бы она так и сообщила. Он потянулся к телефону, чтобы позвонить в «Хатчмейер Пресс»; потом сообразил, что в Нью-Йорке еще ночь и на службе никого нет. Придется подождать двух часов. Он сидел уставившись на бланк и пытался мыслить практически. Раз полиция расследует преступление, значит, они обязательно станут копаться в прошлом Пипера и в два счета докопаются, что он – не автор «Девства». Затем… о, господи, узнает Хатчмейер, и расплата будет дьявольская Вернее, хатчмейеровская. Он потребует назад свои два миллиона долларов, а вдобавок потянет в суд за нарушение контракта или за мошенничество. Слава богу, хоть деньги еще в банке. Френсик перевел дух.