Посреди этого музея, за овальным столом орехового дерева, сидели, соблюдая еженедельный обряд, директор издательства мистер Уилберфорс и главный редактор мистер Тэйт. Они прихлебывали мадеру, грызли тминные печеньица и неодобрительно поглядывали то на рукопись, лежавшую перед ними, то на Джефри Коркадила. Трудно сказать, что им больше не нравилось – она или он. Замшевый костюм в обтяжку и вышитая сорочка Джефри Коркадила были совсем не к месту. Сэр Кларенс весьма бы не одобрил. Мистер Уилберфорс подлил себе мадеры и покачал головой.

– Я категорически против, – сказал он. – По-моему, совершенно несуразно и даже непредставимо, чтобы мы освятили своим именем, титуловали бы, так сказать, публикацию этого… опуса.

– Вам что, книжка не понравилась? – спросил Джефри.

– Не по-нра-ви-лась? Да с моей стороны просто подвиг, что я ее дочитал.

– Ну, на всех не угодишь.

– Нам никогда и не предлагали ничего подобного. Все-таки таки подумать о собственной репутации…

– И о собственном превышении кредита, – сказал Джефри. – Говоря напрямик, нам надо выбирать между репутацией и банкротством.

– Но зачем же такая, бывают и другие книги, – взмолился мистер Тэйт. – Вы ее хоть прочли?

– А как же, – кивнул Джефри. – Я знаю, отец мой взял себе за правило не читать никого после Мередита, но я…

– Ваш бедный отец, – с чувством сказал мистер Уилберфорс, – должно быть, ворочается в гробу при одной мысли о…

– Да-да, именно в гробу, где к нему, надо полагать, скоро присоединится так называемая героиня этого омерзительного романа, – добавил мистер Тэйт.

Джефри поправил сбившийся локон.

– Помнится, папу кремировали, так что затруднительно ему будет ворочаться, а ей – присоединяться, – небрежно заметил он. Мистер Уилберфорс и мистер Тэйт стали торжественны, а Джефри вернул на лицо дружелюбную улыбку. – Итак, насколько я понял, ваши возражения сводятся к тому, что в романе описана любовная связь семнадцатилетнего юноши и восьмидесятилетней женщины?

– Да, – сказал мистер Уилберфорс громче обычного. – Хотя как тут можно говорить о ЛЮБОВНОЙ связи?..

– Ну, сексуальные отношения. Что спорить о словах?

– Нет-нет, не в словах дело, – сказал мистер Тэйт. – И даже не в отношениях. Это бы все еще ничего. Где об отношениях, там пусть, куда ни шло. Ужасает то, что между отношениями. Я и понятия не имел… впрочем, не важно. Но это же просто кошмар какой-то.

– Вот ради этих самых пассажей между отношениями, – сказал Джефри, – книгу и будут раскупать.

Мистер Уилберфорс недоверчиво покачал головой.

– Лично я склонен думать, что мы идем на риск, на опаснейший риск судебного преследования за непристойность, – сказал он. – И обоснованного преследования.

– Именно, именно, – отозвался мистер Тэйт. – Да что тут, возьмите хоть сцену с креслом-качалкой и душем…

– Умоляю, – простонал мистер Уилберфорс. – Хватит уж того, что мы это прочли и похоронили в памяти. Неужели нужна еще эксгумация?

– Уместное слово, – сказал мистер Тэйт. – Даже и самое заглавие…

– Ладно, ладно, – сказал Джефри. – Согласен, все это несколько безвкусно, однако же…

– Что значит «однако же»? А помните, как он ее…

– Ну Тэйт, ну не надо, ну ради бога не надо, – слабо запротестовал мистер Уилберфорс.

– Повторяю, – продолжал Джефри, – я готов согласиться, что это варево не на всякий вкус. Да ну вас, Уилберфорс. Хотите, я наберу вам с полдюжины книг почище этой.

– Нет, я, слава богу, ни одной такой не помню, – заметил мистер Тэйт.

– Одну, назовите одну! – возопил мистер Уилберфорс. – Хоть одну, которая могла бы сравниться!.. – И перст его затрясся над рукописью.

– Та же «Леди Чаттерли», – сказал Джефри.

– Ха! – сказал мистер Тэйт. – Да по сравнению с этим «Леди Чаттерли» – девственница!

– И вообще, «Чаттерли» же запрещена, – сказал мистер Уилберфорс.

– О, небо, – тяжко вздохнул Джефри Коркадил. – Ну, кто ему объяснит, что викторианцы вместе с их нравами канули в Лету?

– И очень жаль, что канули, – заметил мистер Тэйт. – Кое с кем из них мы прекрасно ладили. Безобразия начались с «Источника одиночества».

– Была там еще и другая гадкая книжонка, – сказал мистер Уилберфорс, – но ее хоть не мы опубликовали.

– Безобразия, – вставил Джефри, – начались, когда дядя Катберт сдуру пустил под нож «Самоучитель бальных танцев» Уилки и напечатал вместо него «Определитель съедобных грибов» Фашоды.

– Да, с Фашодой – это он зря, – согласился мистер Тэйт. – На вскрытиях нас все время поминали недобрым словом.

– Вернемся в нынешний век, – сказал Джефри, – который не лучше, чтоб не сказать – хуже минувшего. Френсик, как видите, предложил нам роман, и мы, по-моему, должны его принять.

– Прежде мы с Френсиком дела не имели, – сказал мистер Тэйт. – Говорят, Френсик берет недешево. Сколько он хочет на этот раз?

– Чисто номинальную сумму.

– Чисто номинальную? Френсик? Что-то непохоже на него. Обычно он запрашивает втридорога. Тут какая-нибудь ловушка.

– Да чертова эта книга и есть ловушка. Дураку ясно, – сказал мистер Уилберфорс.

– Френсик смотрит на вещи шире, – сказал Джефри. – Он предвидит заокеанскую сделку.

Оба старца шумно вздохнули.

– А-а, ну да, – сказал мистер Тэйт. – Американский рынок. Тогда, конечно, другой разговор.

– Вот именно, – сказал Джефри, – и Френсик убежден, что американцы оценят эту книгу по достоинству. Вовсе тут не все похабщина, многое сделано по-лоуренсовски, не говоря уж о прочих писателях, которые тоже просвечивают. Блумзберийская группа, Вирджиния, понимаете ли, Вулф, Мидлтон Марри и тому подобное. И философское опять же содержание…

– Ага, ага, – кивнул мистер Тэйт. – На такую наживку американцы клюнут, только нам-то что с этого?

– А десять процентов американского гонорара, – сказал Джефри. – Это нам как?

– И автор согласен?

– Мистер Френсик уполномочен согласиться за него и полагает также, что если книга станет там бестселлером, то ее начнут бешено раскупать здесь.

– Если, если, – сказал мистер Тэйт. – Если да, то да. А кто издаст в Америке?

– Хатчмейер.

– Ишь ты, – сказал мистер Тэйт. – Теперь хоть кое-что понятно.

– Хатчмейер, – заметил мистер Уилберфорс, – негодяй и мошенник.

– И один из главных воротил американского книжного рынка. – прибавил Джефри. – Если уж он возьмет книгу, то книга пойдет. И авансы у него сказочные.

– Признаюсь, – кивнул мистер Тэйт, – что я никогда не мог проникнуть в тайны американской книготорговли, но авансы действительно сказочные, и Хатчмейер в самом деле воротила. Может быть, Френсик и нрав. Шанс тут, пожалуй, есть.

– Наш единственный шанс, – заверил Джефри. – Иначе пойдем с молотка.

Мистер Уилберфорс налил себе мадеры.

– Ужасное унижение, – сказал он. – Подумать только, до чего мы докатились – до псевдоинтеллектуальной порнографии.

– Ну, если это нам поможет удержаться на плаву… – сказал мистер Тэйт. – Да, а кто такой этот, как его, Пипер?

– Извращенец, – объявил мистер Уилберфорс.

– Френсик говорит, что это молодой человек, преданный литературе, – сказал Джефри. – Это его первый роман.

– Будем надеяться, что и последний, – сказал мистер Уилберфорс. – Впрочем, можно, кажется, пасть еще ниже. Как звали ту мерзавку, которая сама себя кастрировала и написала об этом книгу?

– Как то есть САМА себя? – изумился Джефри. – Это вряд ли возможно. Еще, положим, сам себя..

– Вы, наверное, имеете в виду книжонку под названием «Обыкновенное убийство», сочинение некой… Маккаллерс[8], что ли, – сказал мистер Тэйт. – Лично я ее не читал, но слышал, что ужасная гадость.

– Итак, все согласны, – сказал Джефри, чтобы избежать опасного поворота беседы. Мистер Тэйт и мистер Уилберфорс скорбно кивнули.

Френсик приветствовал их решение без особого восторга.

– Почем еще знать, выгорит ли с Хатчмейером, – сказал он Джефри за обедом в ресторане «Уилерз». – Главное сейчас, чтобы газетчики не пронюхали, а то отпугнут его. Давайте-ка для пущего туману называть это дело «Девством».