Сержант подобрал поводья и на всем скаку помчался к дворцу. Вблизи соскочил с коня, лязгнув латами, и снял глухой шлем. Поднялся по ступеням… — Капитан. Государь. Глупец заявил, что рабы свободны.

Поглядев в синие глаза солдата (привычная суровость сменилась на его лице неверием, крайним удивлением), Капитан ощутил укол жалости. — Он одиночка, не так ли?

— Сир?

— Враг. Убийца моих подданных. Я чувствую истину. Я ощутил ее!

Сержант молчал.

— Он хочет мой трон, — прошептал Капитан, подняв окровавленные руки. — Как ты думаешь, неужели все, что я сделал, было ради этого? Ради него?

— Капитан, — хрипло прорычал сержант. — Он околдовал вас. Мы порубим его на куски.

— Нет. Ты не понимаешь. ОНИ УШЛИ!

— Сир…

— Разбивайте лагерь, сержант. Скажи ему… скажи ему, что я приглашаю гостя на ужин. Дорогого гостя. Скажи… скажи… гостем будешь, вот так.

Сержант — вышколенный воин — отдал честь и спустился.

Еще один жест покрытых пятнами, мокрых, изувеченных рук. Служанки подползли и помогли подняться на ноги. Он поглядел на одну. Киндару, кругленькая и пышная, с длинным носом — словно лисичка — глаза уставились на капли крови, что стекали с бесполезных придатков на концах его рук — он видел, как она облизнулась.

«Я умираю.

Не столетия. К закату дня. Я умру вместе со днем».

— Сделайте меня представительным, — прошептал он. — В этом нет позора, понимаете? Я не желаю жалости. Он — мой наследник. Он пришел. Наконец… пришел.

Обе служанки, вытаращивая от страха глаза, помогли ему забраться внутрь.

А муравьи все копошились…

Лошади встали в кружок, опустили головы, чтобы пощипать травки. Хвосты мотались, отгоняя мух. Вол — все еще в ярме — стоял неподалеку и смотрел на лошадей. Кедевисс, прислонившаяся к одному из колес телеги, скрестила руки на груди и следила на седовласым чужаком, отвечая на его пустой, равнодушный взгляд точно таким же.

Нимандер знал, насколько обманчивым может быть ее внешность. Среди всех — среди жалкой горстки выживших — Кедевисс видела людей лучше всех; острота и проницательность ее взора пугали почти каждого, ставшего объектом созерцания. Пустота — если тот, на кого она смотрела, решался взглянуть ей в глаза — медленно пропадала, на смену ей являлось что-то суровое, безжалостное и словно бы неподвластное смущению. Немигающий, все более пронзительный взор пронзал жертву с силой вбиваемых в дерево гвоздей. А потом она небрежно отворачивалась, даже не заметив побледневшего лица и пота на лбу, не расслышав тяжелого стука сердца; подвергшийся подобной «атаке» оставался с нелегким выбором: то ли бояться этой женщины, то ли любить ее с желанием столь диким и неотложным, что оно могло разорвать сердце.

Нимандер боялся Кедевисс. Но и любил. Ему никогда не удавалось делать выбор.

Если Каллор ощущал ее взгляд (а Нимандер был уверен, что он ощущает), то остался равнодушным. Он предпочитал разделять внимание между пустым небом и пейзажами пустошей, что простирались вокруг. Это когда не спал и не ел. Неприятный гость, назойливый и наглый. Он не желает готовить, тем более чистить посуду. У этого человека есть шестеро слуг.

Ненанда настаивал, что старика следует прогнать, закидав камнями и кусками сухого навоза; однако Нимандер находил в такой картине нечто неподобающее — словно такая возможность столь невероятна, что его воображение не может ее ясно представить.

— Он слабеет, — сказала Десра.

— Думаю, мы скоро приедем, — ответил Нимандер. Они были к югу от Сарна, некогда крупного города. По сторонам ведущей туда дороги сплошь стояли фермы и склады, таверны и магазинчики. Но немногие оставшиеся жители выглядели истощенными, пугливыми словно побитые собаки; они стучали мотыгами по слишком давно не знавшей пахоты почве, а завидев на тракте странников, бросали орудия и разбегались.

Оставленные на перекрестке припасы были тщательно упакованы в деревянные ящики; груду покрывал брезент, углы его были прижаты. Спелые фрукты, соль, сахарные головы, большие караваи ржаного хлеба, вязки сушеных угрей, разбавленное вино и три сорта сыра — оставалось только гадать, учитывая бедственное состояние округи, откуда взялось все это.

— Он глядит на нас так, словно готов убить, — проговорила Десра, тоже следившая за Каллором.

— Скиньтик согласен.

— Что он за человек?

Нимандер пожал плечами: — Несчастный.

— Постой, — сказала Десра. — Мне кажется, надо позвать Аранату, чтобы поглядела Скола.

— Аранату? — Он принялся оглядываться и увидел, что та сидит, скрючив ноги словно фавн, и срывает цветы с насыпи. — Зачем? К чему это делать?

Десра покачала головой, словно не умея придумать аргументы. Или не желая.

Нимандер вздохнул. — Так сходи и предложи ей.

— Нужно, чтобы это исходило от тебя.

«Почему?» — Ладно. — Он встал. Дюжина шагов — и он оказался рядом с Аранатой. Заметив скользнувшую тень, она подняла взор и улыбнулась.

Улыбка, лишенная осторожности, застенчивости или недоверия, всегда казалась ему признаком сумасшествия. Но в глазах женщины не было пустоты. — Ты чувствуешь меня, Нимандер?

— Не понимаю, что это должно значить, Араната. Десре хотелось бы, чтобы ты осмотрела Скола. Не знаю, зачем, — добавил он, — ведь я не помню, чтобы у тебя обнаруживались задатки целительницы.

— Может, она хочет компании, — сказала, грациозно поднимаясь, Араната.

Ее красота поразила Нимандера, словно пощечина. Так близка, дыхание столь теплое и до странности… темное. «Что со мной творится? Кедевисс, а теперь и Араната…»

— Нимандер, тебе плохо?

— Да. Нет. Я в порядке. «Что же возникает во мне? Это и страдание, и восторг!»

Она вложила шесть белых цветков ему в ладонь, снова улыбнулась и пошла к телеге. Тихий смех Скиньтика заставил ее остановиться.

— С каждым днем все больше, — сказал брат, глазея на Аранату. — Если мы не подходим друг дружке — а мне кажется, что так и есть — мы досаждаем друг дружке при каждом шаге.

— Ты несешь чепуху, Скиньтик.

— Разве это не моя роль? Я не понимаю, куда мы идем. Нет, я не про Бастион и даже не про грядущую схватку. Я имел в виду НАС, Нимандер. Особенно тебя. Чем меньше ты контролируешь себя, тем больше в тебе талантов вождя. Эти качества раскрываются, словно цветы в твоей руке. Лепестки распускаются…

Нимандер поморщился и сурово уставился на цветы: — Они скоро засохнут.

— Как, возможно, и мы. Но… пока что они прелестны.

Каллор подошел, когда они занялись ужином. Обветренное лицо его было странно бесцветным, словно вихри вытянули всю кровь. А может, его одолевают воспоминания? Пустой блеск глаз напомнил Нимандеру, что этот мужчина лишен чувства юмора, что возможность шутить кажется ему столь же бессмысленной, как мысль о починке рваной одежды. — Вы кончите отдыхать, наконец? — спросил Каллор, поглядев на цветы в руке Нимандера и чуть ухмыльнувшись.

— Лошадям нужен отдых, — ответил Нимандер. — Вы спешите? Если так, можете оторваться. Ночью мы либо догоним вас… либо не догоним.

— А кто меня кормить будет?

— Вы всегда сможете подкормиться сами, — заметил Скиньтик. — Подозреваю, при необходимости вы так и делаете.

Каллор дернул плечом. — Я поеду в телеге, — сказал он и отошел.

Ненанда собрал лошадей и повел вперед. — Пора перековать. Проклятая дорога им трудно дается.

Внезапный грохот со стороны телеги заставил всех обернуться. Каллор слетел с борта, громко треснувшись о камни; на его лице читалось ошеломленное удивление. Над ним — в телеге — стояла Араната, и даже на таком расстоянии они могли заметить, как нечто суровое и темное сочится из ее глаз.

Десра стояла рядом, открыв рот.

Лежащий на дороге Каллор начал хохотать. Смех выходил хриплым, одышливым.

Бросив недоумевающий взгляд на Скиньтика и Ненанду, Нимандер подошел к повозке.

Араната отвернулась, снова занявшись уходом за Сколом. Она вливала воду в рот бесчувственного Анди. Засунув цветы за пояс, Нимандер влез в телегу и встретился взором с Десрой. — Что такое?