— Pater… per omnia saecula saeculorum… amen!

Я встал. Мысли завертелись вихрем. Господи, ты услышал меня! Но я останусь без доброго Надира… Голова кругом идет!

— Ты действительно можешь это сделать? — теперь уже строго спросил я его.

— Да, месье! — Он снова утвердительно кивнул. — Я хотеть помогать рани. Она хорошая. Бадмаш плохой.

— Тогда пойдем к мадемуазель. Все равно нужно сменить ей повязку. Там все и обсудим.

Это был настоящий дворцовый заговор. Мы тихо переговаривались, опасаясь привлечь внимание стоявшего снаружи у дверей сипая. Радости мадемуазель не было границ. Мы договорились, куда бежать — конечно в Кашмир, в Шринагар, в дом к месье Парвезу, туда, где она нашла свою любовь. Глаза мадемуазель сияли от счастья.

Но сначала ей нужно было перебраться в зеленую комнату — например, под тем предлогом, что больной нужно помещение побольше и получше. Это взяла на себя Айша. Оставалось главное — усыпить бдительность месье Бадмаша, отвести все подозрения от меня и от старухи. После некоторых споров мы решили и эту проблему, вернее, ее решила сама мадемуазель Дарья. Браво!

21 июля, суббота

Ave Maria!

Мадемуазель Дарья в зеленой комнате! Надир показал мне искусно замаскированную дверь в подземный ход. Когда сегодня утром я обрабатывал рану месье Бадмаша, он сказал мне, со смехом вертя золотым перстнем:

— Скоро ты станешь его владельцем, а я возьму к себе в гарем эту белую девушку. Не так ли, Жамбрэ-хан? Ты ведь говоришь, что она выздоравливает?

— Да, это так, месье, — ответил я.

— Ачча! — проговорил Бадмаш, и злобная гримаса исказила его красивое лицо. — Эта проклятая черная обезьяна Дангу будет наказана за свою наглость! Валла-билла!

А я думал совсем о другом. Ведь побег мадемуазель должен был состояться сегодня ночью. Надир уже приготовил лошадей.

Потом я прошел к мадемуазель, последний раз перевязал ей ногу, которая очень хорошо заживала, и снабдил запасом мази. Душевное потрясение Дарьи сменилось необыкновенным приливом энергии. Со слезами на глазах мадемуазель горячо благодарила меня и Надира за все и пыталась целовать нам руки. Айша услужливо суетилась около нас, то поправляя что-то, то спрашивая, не нужно ли воды. Иногда она опускалась на колени перед мадемуазель, брала ее руку и прикладывала к своей голове, без конца бормоча:» Да ниспошлет Аллах благополучие и удачу нашей рани! Хвала Аллаху, ему одному!»

Мы, конечно, волновались. Я всех перекрестил. Хотя Надир и Айша были магометане, они не возражали. Ведь мы вместе задумали сделать доброе дело, и, в сущности, безразлично, в кого кто верит — в Иисуса Христа или в Аллаха.

Я произнес напутственное» Benedicat vos omnipotens Deus, Pater et Filius et Spiritus Sanctus!»

Потом собрал свой сундучок, пожелал мадемуазель удачи, Айше терпения, и мы с Надиром ушли. Затем я и Надиру пожелал всяческого успеха. Мы обнялись, как старые друзья. Бедняга даже прослезился. Он все говорил, добрый старик, что обязательно найдет меня потом здесь или в другом месте и будет верно служить мне. Впрочем, а почему бы и нет? Я успел к нему привязаться, и перспектива оставаться в этой банде меня не слишком привлекала.

— Вот месье Бадмаш выздоровеет, и там посмотрим, — сказал я Надиру.

Я, конечно, был многим обязан ему. Мы еще раз попрощались. Я дал старику двести рупий на расходы.

22 июля, воскресенье

Я, разумеется, почти не спал всю ночь, а утром, как обычно, приготовился посетить месье Бадмаша и осмотреть его рану. Мое волнение было очень сильным. Удался ли наш заговор? Не помешало ли что-нибудь? Одолеваемый этими мыслями, я прошел к месье Бадмашу и, сказав обычное» салам алейкум «, начал делать свое дело.

В это мгновение вбежал Али и, упав на колени, закричал:

— Хузур! Большая беда! Из зенаны исчезла Дарья! Женщины обнаружили. Айша лежит связанная!

— Что? Что ты сказал? — прорычал месье Бадмаш, вскакивая с чарпаи.

— Дарья исчезла, хузур! — смиренно повторил Али.

— Ты что говоришь, шайтан? — крикнул месье Бадмаш, отвешивая ему здоровой рукой оплеуху. — В зенану, марш!

Они побежали. Я едва поспевал за ними, на ходу пытаясь привести в порядок полуразмотанную повязку и стараясь не выдать своего ликования. Заговор блестяще удался!

Зеленая комната была в ужасном беспорядке. Айша лежала на полу связанная, с кляпом во рту. Месье сделал несколько шагов по комнате, быстро окидывая все взглядом, потом подошел к старухе, наклонился и вытащил из-под веревок кусок сухого пальмового листа. На нем было написано на урду:

« Бадмаш!

Для любви нет преград, прощай.

Твой друг Цангу «.

Месье Бадмаш словно окаменел, лист выпал у него из руки, лицо искривилось судорогой ненависти.

— Опять эта обезьяна! Да проклянет его Аллах! — выдавил он наконец.

— Хузур! — Али подошел, согнувшись, но не слишком близко. — Вон там дверь в подземный ход. Женщину увели через него. Мы прошли весь подземный ход. Он кончается у реки. Там мы обнаружили следы четырех лошадей. Исчез слуга Надир.

Я изобразил изумление. Повязка с лубком окончательно свалилась с плеча месье, и его рана начала сильно кровоточить. Бадмашу стало плохо, он зашатался и упал бы, если бы мы не подхватили его. Пришлось основательно повозиться, чтобы привести его в чувство.

«…И вот в поисках Ситы Рама и Лакшман шли все дальше и дальше, тщательно обыскивая горы и леса, — продолжил свой рассказ Парвез, устроившись поудобнее. — Вдруг они услышали стоны и вскоре нашли израненного Джатаю.

— Джатаю, что с тобой случилось? Кто тебя ранил? — спросил Рама.

— Как хорошо, что вы нашли меня. Я думал, что умру и не смогу рассказать вам, что Ситу похитил Раван, владыка Ланки. Я хотел ее спасти и начал биться с ним, но он оказался сильнее меня и всего изранил. Охо-хо! Я умираю!

Рама положил его голову к себе на колени, а Лакшман побежал за водой, чтобы напоить раненого. Но было уже поздно, Джатаю умер… «

— Как злой дух бхут, вселившийся в леопарда из Дхаркота, изранил нашего храброго Пунву и он умер, так и злодей Раван погубил Джатаю, — вдруг неожиданно прервал рассказ Парвеза караван-баши.

— Да! Да! — загудели нестройным хором голоса слушателей.

— О, Боже, Боже! — отозвались паломники.

— Но вот что было дальше, друзья! — воскликнул Парвез и продолжал:

«…Рама и Лакшман, глубоко скорбя о смерти героя Джатаю, который отдал жизнь ради спасения женщины, набрали в лесу сухих толстых веток, сложили из них погребальный костер. «

— Презренный Раван! — громко крикнул молодой погонщик и вскочил, сжав кулаки. — Да проклянет его Аллах!

— Успокойтесь! — улыбнулся Парвез. — И слушайте!

—»…И вот Рама и Лакшман положили на погребальный костер тело Джатаю. Рама прочитал священные мантры, и братья начали обряд сожжения. Совершив до конца всю погребальную церемонию, Рама и Лакшман пошли дальше. Теперь они знали, кто похитил Ситу.

Через некоторое время они пришли в обезьянье царство Кишкиндху, где на горе Ришьямук жил с несколькими друзьями бывший правитель царства обезьян Сугрива; его брат Бали отобрал у Сугривы жену Тару и прогнал его.

Рама рассказал Сугриве, что разыскивает Ситу, которую похитил и увез могущественный ракшас Раван, и спросил, не знает ли правитель что-либо о ней.

— Постойте, — сказал Сугрива, — я, может быть, помогу вам.

Он вспомнил, что недавно его лучший друг обезьяна Хануман нашел на горе в лесу какие-то украшения. Он велел Хануману принести их и, разложив перед Рамой, промолвил:

— Посмотри, о Рама, не принадлежат ли эти кольца, браслеты и покрывало Сите? Хануман видел, как в небе пролетала колесница и из нее упали эти вещи. Наверное, их выбросила Сита в надежде, что вы найдете их и поймете, куда ее увозят.

При виде украшений на глаза Рамы навернулись слезы. Он сразу узнал их.

— И я узнал их, — воскликнул Лакшман. — вот эти кольца с пальцев ног. Я видел их ежедневно, когда, приветствуя Ситу, склонялся к ее ногам.