– Что? – переспросила она.

– Контроль над основным инстинктом, – повторил он, – без него не может работать оффи-система. В Древнем Риме доступ к сексу с рабынями был наградой для рабов, послушно пашущих на плантации. В современном Первом мире схема немного тоньше, но суть не изменилась. Кто держит в руках СМИ и доступ к основному инстинкту, тот рулит. Два таких рычага позволяют даже убедительно поддерживать иллюзию демократии. Если ты держишь рабов одной рукой за мозги, а другой – за гениталии, то ты можешь без риска разрешить им самим выбирать рабовладельца. Они выберут того, на кого ты укажешь.

– Блин! Просто контроль над основным инстинктом! А я об этом не задумывалась…

Корвин пожал плечами.

– Это понятно. Ты выросла в Канаде, а там, как и во всем Первом мире, вопрос о целях государственного регулирования сексуальной сферы – это табу.

– В Канаде никто никогда не запрещал это обсуждать, – возразила она,

– Так, разумеется! Табу, это не то, что запрещается, а то, о чем умалчивается, – ответил Корвин, – а у нас в Меганезии, как ты знаешь, есть 1-й и 8-й артикулы Хартии.

– Знаю. Запрет любых институтов государства и запрет любого физического рабства.

– Вот-вот. А брак, это, грубо говоря, акт регистрации монополии на использование тела другого человека для секса. Поэтому, даже агитация за брак пресекается ВМГС.

– Но, – заметила кйоккенмоддингер, – вряд ли это снимает все проблемы психологии. В смысле, люди же не с неба свалились в Меганезию. Они привезли с собой привычки с родины. А назови мне хоть одну страну, где не было обычаев брака.

– Не назову. Но, прикинь: наши ребята приехали сюда именно потому, что порядки на родине их радикально не устраивали. И мы воевали за то, чтобы таких порядков здесь никогда не было ни под каким видом. Мы воевали за Хартию, и для нас это не просто кодекс законов. Если что-то в Хартии иногда вызывает субъективный дискомфорт, мы задумываемся: почему? Может, мы тащим в подсознании что-то лишнее с той родины, которую обоснованно отвергли? Обычно так и оказывается. А в случае секса – всегда. Впрочем, за 100 дней войны почти все мы привыкли к «военно-морской любви», как с юмором выразился известный вам комэск-инженер, стимпанк Йожин Збажин…

– Значит, вот как это называется, – весело прокомментировала кйоккенмоддингер.

– Да, типа того. Короче, мы к этому привыкли, и нам не так трудно перешагнуть через ошметки евро-культуры в своей голове. А пройдет еще пара лет, и эти ошметки просто распадутся в пыль, которую ветер унесет в Хелль. Извини за древнеисландский стиль.

– Нормально, – оценила она, – даже где-то поэтично. А у нас в команде как будет?

– Как захотим, так и будет, как придумаем, так и сделаем, – ответил он…

…И вдруг насторожился, глядя в сторону юго-восточного гейта в барьере лагуны.

– Э-э… – протянула Лирлав, поворачиваясь туда, куда глядел штаб-капитан, – …Черные паруса! Там целая флотилия маленьких яхт с черными парусами! Что это значит?

– А это значит… – он, взял с полки бинокль, – …Что Рикс Крюгер и Брюн Брейвик с Черными акулами на сесквимаранах пришли на день раньше! Быстрые, однако…

– Черные акулы? – переспросила она, – Юниоры из района Чуук?

– Да. Я так и думал, что Эрлкег поделилась этой историей.

– Конечно, поделилась, – подтвердила Лирлав, – а что такое сесквимараны?

– Это конфигурация. Тримаран – три корпуса, катамаран – два, сесквимаран – полтора.

– Хэх! Попросту, это туземная лодка-проа с одним боковым балансиром-аутригером?

– Нет, это более интересный концепт, и будущее у него тоже намечается интересное. Обрати внимание на парус: это ротор с гибкими матерчатыми лопастями.

– Ага! Это и есть цикло-парусные яхты для любителей с небольшим бюджетом?

– Так точно, – подтвердил он, – это первая серия, а следующие мы построим уже тут.

6 июня. Острова Кука. Северный сектор. Атолл Тинтунг.

Рано утром тяжелый транспортный C-5W «Super Galaxy» – самолет длиной 75 метров и массой 400 тонн – приземлился на бетонную полосу аэродрома на моту Мотуко, (самом южном на барьере атолла Тинтунг). Огромный нос медленно повернулся вверх вокруг шарнирной опоры, и самолет стал похож на акулу, открывшую широкую пасть. Акула ненадолго задумалась, и выплюнула полдюжины армейских грузовиков и два джипа с эмблемами ООН. Подумав еще немного, акула закрыла пасть, заревела, развернулась и, разбежавшись по бетонке, тяжело оторвалась от грунта. Продолжая натужно реветь, чудовище поднялось в безмятежно-лазурное небо, расцвеченное мелкими облачками-барашками, и исчезло, будто растворилось в этой лазури. Вот так в Меганезию прибыл батальон канадских миротворцев. 270 парней во главе с майором Ричардом Уоткином.

Майор окинул взглядом поле будущей работы и привычно выругался, комментируя те особенности жилого ландшафта страны «Четвертого мира», которые уже стали для него привычным унылым говном. Не первый год Ричард Уоткин служил в миротворческих силах, так что азиатские трущобы его не удивляли. Единственное отличие трущоб, начинавшихся тут сразу за проволочным ограждением ВПП, состояло в компактности, продиктованной малыми размерами суши. Площадь моту Мотуко исходно была около полста гектаров, и даже с учетом ряда крупных дамб построенных у берега в лагуне, не превышала квадратного километра. Эта суша (кроме зоны ВПП, отсеченной колючими «спиралями Бруно» – армейским проволочным заграждением) была сплошной свалкой, игравшей роль поселка. Домами здесь были нагромождения старых ящиков, паллет, и помятых листов жести, собранные в подобие прямоугольных конструкций. Среди этой красоты шли кривые улицы, снабженные канавами, по которым стекала пахучая смесь грязной воды и отходов человеческой жизнедеятельности. По улицам перемещались жители (в основном этнические индусы), одетые в дешевую подержанную азиатскую текстильную продукцию. Те, кому не хватило денег даже на это, носили кусок полотна, сшитый кое-как, чтобы не сваливался. В пыли около домов играли дети. Если кто-то из взрослых вез по улице телегу с барахлом, или с водяной бочкой, эти дети использовали возможность прокатиться полквартала. Потом их шугали, и они возвращались обратно.

На фоне мусорного стойбища резко выделялись три чистых аккуратных мотороллера с колясками. На каждом мотороллере размещались два бойца в тропической униформе необычного типа: камуфляжные жилеты, свободные бриджи и треккинговые сандалии-калиги. Эта моторизованная команда из шести человек, очевидно, охраняла железные ворота на дороге ведущей из зоны ВПП на север. Охрана была не лишней: у ворот собралась толпа человек сорок. Просто зеваки, глазеющие на прибытие миротворцев. Но (как по опыту знал майор Уоткин) если этих «просто зевак» не сдерживать, то они мигом окружат любую машину с европейцами и начнут выпрашивать что-нибудь, непрерывно крича, протягивая руки, хватая за одежду, и рассеивая внимание. И они точно что-нибудь сопрут. В лучшем случае – снимут часы, в худшем – отвинтят что-то от автомобиля.

…

Канадский майор приподнялся на сидении головного джипа, и махнул рукой. Колонна из восьми машин покатила к воротам. Никто из меганезийских военных на мотороллерах не пошевелился, будто происходящее никак их не касалось. Уже можно было рассмотреть их получше. На мотороллере слева – два белых креола. Справа – две девушки, тоже белые креолки. В центре – два карибских негра, один внушительный атлет, а другой обычного телосложения, но с нашивками флит-лейтенанта (видимо, старший в этой команде). По заведенному в любой армии порядку, майор скомандовал водителю затормозить перед воротами, вышел из джипа и козырнул.