Меня вывели на свежий воздух и я невольно бросила взгляд в сторону гор. Скалы темнели громадами на фоне светлеющего неба. Рассвет приближался. Варды не жгли костров по эту сторону, их зрение позволяло неплохо видеть даже в темноте, а не то что в утренней дымке. Моё мне тоже не отказывало и мне даже показалось, что я увидела промелькнувшего быстрой тенью большого белого ирбиса. Возможно, мне только это привиделось, потому как я этого очень хотела. И боялась.

Всего несколько метров и мы замираем у другого шатра, над которым вьётся стяг Храма — золотое солнце. Меня без каких-либо предварительных объявлений заводят во внутрь.

В шатре светло. Магические кристаллы заполняют пространство ровным сиянием золота. Совсем как в главном святилище Храма. Его Святейшество восседает на троне. Да-да, даже тут он прихватил с собой походный вариант. Прелата я уже видела и не раз. Я помню, как в стенах обители проходили самые большие праздники во славу Всеотца. Верховный не забывал своих послушниц. Мы с другими девочками получали из его рук медовые пряники в форме солнышка золотистого цвета. И, конечно, благословение. Красивый, породистый и совсем не меняющийся с годами. Отчего-то всем это казалось вполне естественным — он ведь угоден Всеотцу, а стало быть и молодость заслужил, как дар! Дар, оплаченный дочерьми солнца.

Всего несколько шагов и я бы… Но рука брата Локута крепко вцепилась в моё предплечье, а глаза прелата сверлят меня, будто пытаются проникнуть в голову. У трона с десяток разномастных персон. Мне они неинтересны, кроме пожалуй одного — совсем рядом с Его Святейшеством стоит немолодой вард. Еще довольно красивый и крепкий мужчина с сильной сединой в когда-то каштановых волосах. И с абсолютно пустым взглядом. Семейное сходство улавливалось. Передо мной была оболочка когда-то великого полководца и политика — Карила Иссольского. Такая большая и равнодушная статуя.

А в дальнем, менее освещенном уголке молча сидели трое. Отца я узнала сразу, несмотря на то, что мужчина сильно постарел. Седина и боль в глазах, а ещё слезы, что предательски пытались сорваться с ресниц того, кто никогда не плакал. Он меня рассматривал, словно пытаясь запомнить каждую черточку и я чувствовала в этом печальном взгляде всю недоданную за потерянные мною в Храме годы, любовь. И стыд за то, что не защитил…

А вот маркграфиню…Дорогую родительницу признать в этой худой женщине с потухшим взором было сложно. Словно кто-то задул свечу, что когда-то сияла, пусть холодным, но довольно ярким светом. Что было тому причиной — неизвестно, но годы не были к ней благосклонны. А третьей была Лина — моя маленькая сестренка. Из бледненькой и болезненной девочки она выросла в хрупкую красавицу. Худенькая, с большими испуганными глазами, совсем, как в детстве. И она смотрела на меня не отрываясь.

Добрый сын в этот момент любезно поведал отцу о моих условиях, отчего-то улыбаясь ещё гаже. Видимо, предвкушал некую грядущую пакость, о которой я могла лишь догадываться. Подвох определенно был. Хорошо что в мои намерения вовсе не входило выполнение всякого бреда и участие в их планах. Мне бы только подобраться поближе.

— Я рад, что ты одумалась, Дочь Леса, — у Верховного всегда был удивительно притягательный голос. Его сыну до него далеко, как неуклюжему щенку, до породистого волкодава. — Ты ведь понимаешь, насколько меня огорчила? Не тебе диктовать нам условия, ведьма, но я обещал тебе благополучие взамен на благоразумие. А слово надо держать, ведь я всегда забочусь о своем народе, чтобы и кто тебе не наговорил, наивное дитя, — по губам Его Святейшества прошла такая добрая и немного укоризненная улыбка. Каков! Была бы понаивнее, точно поверила. — И тебе я зла не желаю, даже помня о твоей дурной крови. Мы ведь с этим справились, — он указал унизанными перстнями холеными пальцами, на полоску браслета на моей руке. — Покорись, дитя, и я о тебе позабочусь!

Что-то мерзкое склизкой лапой дотронулось до моего сознания, я чуть не вскрикнула, но лишь плотнее сжала зубы. Щупальце спружинило, будто уперлось в гутоперчивую преграду и откатилось, оставляя лишь чувство гадливости. Ощущение словно чуть не вляпался во что-то грязное и дурно пахнувшее. Вроде и остался чист, но успел в подробностях представить, как оно могло бы быть. Я опустила очи долу, боясь себя выдать и заодно изображая смирение.

— Я вам верю, Ваше Святейшество и готова исполнить вашу волю, — жаль пальцы не скрестить, вру и не краснею. И ведь не стыдно вовсе.

Отеческая улыбка стала ещё добрее.

— Что ж, начнем пожалуй! Думаю, твоя родня тоже поприсутствует, дорогое дитя. Потом сможете пообщаться, вы ведь столько не виделись. Я ведь не зверь, раз Великий Отец не лишил тебя памяти, значит на то его воля. Зря ты не призналась раньше, не пришлось бы столько перенести…

Желание закатить глаза было почти нестерпимым. Он серьезно?

Дальнейшее было подобно странному сну. «Вот оно, вот оно, уже сейчас!» — шептало что-то внутри. Мои ноги отчего-то стали ватными и я передвигала их скорее по инерции.

Локут продолжал меня тянуть куда-то, даже что-то говорил, кажется обещая, что лично обо мне позаботится. И, кажется, я отвечала и даже не хамила. На самом деле слыша лишь стук собственного сердца и вспоминая слова и голос Древней.

Три силы создали этот мир, дитя. Но создатели не всегда долго играют со своими новыми творениями. Так вышло, что Великий Отец-Солнце совсем не интересовался делами смертных, ему хватало их молитв и той доли силы, что он дарил избранным. По сути, ему и сейчас всё равно, поэтому именно его жрец и сумел набрать такую силу, используя запретную магию Хамзы. Харам — сила преисподней, порождение Хаоса, то что противно самой природе созданного мира. Эта магия может жить лишь в телах разумных, питаясь жизненными силами. Её суть настолько чужда, что даже я не справляюсь с ней до конца. Ты знаешь, я помогала, но загнать зло откуда его вызвали не в моей власти. Как и моей сестре. Её в этом мире зовут Праматерью. Она та, кто породил двуликих. И Мать-кошка тоже пыталась бороться. Сила Белого Зверя — это её дар этому миру. Когда-то нам удалось выдворить это зло с Террии. Но не сейчас, ведь его призвал тот, кто владеет светом. А Всеотец молчит. Снова молчит.

Розовая заря окрасила Иссольские вершины. Мне в лицо удалил насыщенный запах весенних цветов. Равнина была покрыта ярким ковром бутонов, что открывались первым лучам солнца, призывая насекомых их опылять. Их век так короток, а они гибнут под ногами тысячи воинов и их лошадей. Жаль…

Странные мысли в такой момент.

Я щурюсь от света. Кругом сплошной стеной стоят войска армии Карила и Храма. А напротив четкой цепью по горам виднеются силы Иссолии. «Горлышко» ещё не коснулись лучи и оно темнело провалом среди скал.

— Зови, Илия!

Я вздрогнула. Сцена была подготовлена, почте все актеры заняли свои места. Штандарты реяли над головами молчаливых солдат, готовых в любой момент сорваться с места.

Мне не понадобился зов. Витар появился из «горлышка». Огромная белая в черных пятнах кошка с горящими зелеными глазами. Он медленно приближался глядя исключительно на меня. За ним по пятам шли другие варды, не желающие оставлять своего короля. Обостренным до предела слухом я услышала, как натягиваются тетивы и взводятся механизмы арбалетов. Ещё немного и бойня неизбежна.

— Варды, ваша королева возвращается в нашу веру! И готова принести клятву Власти Всеотца и признать Карила Иссольского единственным правителем!

«Верь в меня, прошу!»

Мой отчаянный крик души я выплескиваю в немой надежде.

— Примите мою верность, Ваше Святейшество.

Я медленно, опускаюсь на колени, протягивая ладони, чтобы принять руку прелата, для поцелуя. Мне кажется мир замер и время замедлило свой бег.

«Я люблю тебя, моя Илия!»

Теперь не страшно! Ничего не страшно! И не сдерживая более улыбки, ловлю протянутую мне ладонь врага. С запястья стекает браслет, будто его и не было. Не помеха он мне нынешней.