Бригадный генерал начал раскручивать топор. При взгляде на это тяжелое оружие мало кто бы поверил, что его вообще можно поднять – тем более, сражаться с его помощью. Но воин владел двусторонней алебардой так же легко, словно держал прогулочную трость.

Четыре скругленных лезвия – по две с каждой стороны – вращались перед генералом, словно крылья смертельной мельницы.

– Несколько недель я оставался в столице. Мне предстояло привлечь ваше внимание. Я выступал с речами.

Я закашлялся – цепи сдавливали меня чересчур сильно.

– Которые вам так понравились. Ходил на приемы. Но главное – я говорил с людьми. Говорил то, во что верю и что так ненавистно вам всем. Правду.

Генерал начал приближаться к девушке.

Зала была большой – но не настолько, чтобы Франсуаз могла убежать. Она и не пыталась. Девушка стояла, держа в руках длинный стебель дайкатаны.

Воин сделал выпад, потом второй. Он выбрасывал топор вперед, не прекращая проворачивать его перед собой. Этот маневр требовал и силы, и ловкости. Среди бойцов раздался одобрительный шепот.

Ни один удар не мог достичь Франсуаз. Для этого не хватало пары шагов. Но генерал знал, что пара подобных выпадов способна вызвать панику даже у опытного воина.

Ведь опыт не делает человека бессмертным – скорее, он научает ценить жизнь.

Демонесса не двигалась.

– Потом мы решили, что этого достаточно. И я уехал. Вы выжидали. Нельзя было нападать на меня сразу же. Тогда мое исчезновение сразу бы связали с тем, о чем я так много говорил в столице. Но потом – потом ловушка сработала.

– Вы правы, – спокойно отвечал гофмаршал.

– Вот как? – произнес я. – И в чем же?

– Вы много говорите…

Франсуаз взмахнула мечом. Всего лишь раз.

Дайкатана рухнула вниз, как лезвие гильотины. Древко топора переломилось пополам, тяжелая сталь зазвенела об пол, калеча и разбивая мозаику.

Генерал остался безоружным.

– Мне нравятся ваши традиции, – сказала Френки.

И снесла ему голову.

Глаза бойцов, не отрываясь, следили за тем, как отрубленная башка катилась по полу, подпрыгивая и оставляя кровавые следы. Длинные волосы бригадного генерала хлопали ей вслед, словно хвост диковинного зверя.

Голова остановилась у ног гофмаршала, вздрогнула и пала лицом вниз.

Старец замер.

– Трибунал окончен, – негромко произнес я. – Так гласят древние законы. Вы же ратуете за их соблюдение.

– Ложь! – воскликнул советник. – Дьяволица не билась честно. Она призвала помощь из Преисподней. Сам Нитхард, владыка Ада, водил сейчас ее рукой.

– Не говорите глупостей, – устало промолвил я. – Вам прекрасно известно, что слуги Геенны здесь ни при чем. Здесь маги Черного Круга. Они сразу почувствовали бы детей тьмы. Вы проиграли. Ваш собственный суд меня оправдал.

Старец с ненавистью посмотрел на меня.

Каждый из эльфийских святых говорил о том, что ненависть – великий грех. Разными словами, по разным поводам, но все они в этом сходились.

Но гофмаршал служил выдуманным идеям, а не добру или злу. И для него не имело значения, нарушит ли он сам вековые традиции.

– К бою! – приказал он. – Мы уравняем шансы. Раз дьяволице помогает сам Нитхард, от которого отвернулись даже Небесные Боги, пусть ее атакуют все наши бойцы сразу.

– Не делайте этого, – предупредил я.

Меня никто не услышал.

Воинов было шестеро.

Теперь, когда бригадный генерал лежал в луже собственной крови у ног девушки, их стало пятеро. Лучшие из лучших, элита эльфийской армии.

Бешеные.

Один из них держал длинное копье, второй был вооружен короткой пикой. Третий сжимал кривую саблю. Но наибольшую опасность представляли двое других – лучники.

– Майкл, – пробормотала Френки, не оборачиваясь ко мне. – Ты вроде бы говорил, что у эльфов нет армии.

– Они из городских гвардейцев. Нечто вроде полиции. И пограничных отрядов.

– Неплохо для страны, в которой нет войск.

Стрелы запели в воздухе.

Гофмаршал улыбнулся. Это выражение замерло на его лице, а потом упало, как занавес. Он осознал, что стоит на линии огня.

Да, ничья жизнь не имела значения для мцари. Даже их предводителя.

Старец шагнул в сторону, но наступил на край Длинного плаща. Он споткнулся. Никто этого не видел, кроме меня. Когда советник вновь выпрямился, его лицо казалось белее, чем снег Саламандровых гор.

Маленькую оплошность, свой неловкий жест он расценил как жуткий миг позора и трусости.

И не мог простить мне, что я был тому свидетелем.

Все-таки прав был крысяк Хозар. Люди – странные существа.

– Ты не переживешь эту ночь, Майкл, – прошептал гофмаршал.

Франсуаз перекатилась по полу. Это было больно – яркие детали мозаики выдавались вверх, острыми краями, словно скопление айсбергов. На коже девушки показались капельки крови.

Две стрелы пролетели над ней, ударившись в стену. Двое святых, чьи лики были на ней изображены, оставались бесстрастными. Выложенные из разноцветных камней, они не ощущали боли. Но лицо гофмаршала сморщилось, словно оба острия пронзили его насквозь.

На его глазах оскверняли священную залу.

Широкий кожаный пояс, обвивавший талию девушки, сверкал тринадцатью сюрикенами. Но это было магическое оружие. Франсуаз не решалась использовать его, зная – это может пробудить черных колдунов.

– Пятеро против одной, – сказал я. – Таков, по-вашему, честный бой?

– Не тебе говорить о чести, предатель.

Люди не любят, когда их ловят на лжи. Когда им нечего больше сказать, они называют лжецами всех остальных.

Двое бойцов бросились к Франсуаз – мечник и пикинер. Девушка еще не успела подняться с пола. Копейщик поднял оружие для удара Он не трогался с места – длина древка позволяла ему поразить цель оттуда, где он стоял.

Кривая сабля ударилась об украшенный пол, поднимая фонтан разноцветных брызг. Демонесса перекатилась снова. Острое, словно зубы дракона, лезвие ее меча полоснуло по ногам второго бойца. Он выпустил из рук пику и начал медленно падать.

Гофмаршал рванулся вперед.

В первое мгновение мне показалось, будто он хочет прийти на помощь раненому товарищу. Но нет – старец стремился туда, где стрелы попали в скорбные лики святых.

Ему не терпелось провести рукой по мозаике, убедиться, что рисунок не поврежден.

Как он мог думать об этом в такую минуту?

Копейщик нанес удар. Он опоздал. Девушка уже стояла на ногах, в трех футах от него. Копье имеет много преимуществ – оно позволяет нанести удар с большого расстояния. Но им слишком долго замахиваться.

Воин понял, что не успеет парировать удар или отклониться. Но Франсуаз не собиралась атаковать. Выпустив меч, она схватила копье обеими руками, со стороны наконечника.

– Ты еще не дорос до больших игрушек, – произнесла она.

Боец не успел опомниться, как девушка развернула его, заставив сделать три шага в сторону. В то же мгновение две стрелы вонзились ему между лопаток.

– Не поворачивайся ни к кому спиной, – улыбнулась Френки. – Тем более, к боевым товарищам.

Мечник бросился на нее, занося кривую саблю над головой. Копейщик что-то шептал, но никому не было дела до его предсмертных слов. Он завалился вперед.

Франсуаз подняло копье, и длинный наконечник, напоенный ядом болотного аллигатора, прошил горло человека с саблей. Глаза умирающего вылезли из орбит. Он дернулся, в последнем усилии.

Человек был уже почти мертв – но на его груди не зря сиял символ алмазных весов, вручаемый за отвагу. Последним усилием он смог нанести удар, направив клинок прямо в голову девушки.

Потом он ушел к богам. Так и не осознав, что сабля выскользнула из его холодеющих пальцев, упала за спиной и в момент атаки руки его сжимали пустоту.

Двое бойцов рухнули, и прочное древко копья соединяло их, как узы боевого братства.

Пикинер бился на полу. Из его ног текла кровь, словно вино из разбитого кувшина. Франсуаз осталась без оружия. Двое лучников вновь доставали стрелы, накладывали их на звенящую тетиву.