– Простите меня, если я воздержусь от его характеристики. Возможно, вам еще выпадет встретиться с ним – хотя, ради вашего же блага, я надеюсь, что этого не произойдет. В любом случае, сама мысль о том, что такой человек войдет в ворота Шлездерна – в ворота, а не заднюю калитку для прислуги и смердов – показалась мне чудовищной.

Я отправился в столицу страны, где долгие недели совещался с лучшими знатоками традиций и этикета. В конце концов, нам удалось найти приемлемое решение. Прежде всего, нельзя было допустить, чтобы виконт Шлездерн…

Он говорил сейчас не о себе в третьем лице, но обо всех виконтах Шлездерна.

– … Держал отчет перед человеком, которому самое место в исправительном доме. Поэтому было решено, что, раз в десять лет, как гласит традиция, в замке будет проходить экспозиция фарфоровых статуэток. Одним из приглашенных на нее окажется владелец Шести Пилонов. Так не будет поколеблено выполнение нашего обязательства и не пострадает честь нашего дома.

Однако я не хотел допустить также, чтобы Нандо Гамбела вообще оказался под крышей родового замка.

И здесь судьба вознаградила меня, хотя и только частично, за те неудобства, с которыми я должен был встретиться.

Мне удалось найти упоминание об одном случае, который произошел четыреста шестьдесят лет назад. В тот год принц Карпаш не успел прибыть в замок Шлездерн в срок, назначенный для осмотра статуэток. Обремененный в то время делами при дворе, он повелел, чтобы данная инспекция Шлездерна считалась пропущенной. Поскольку произошло это по вине Карпаша, тень упрека не ложилась на наш семейный герб.

Я понял, что, если Нандо Гамбела получит приглашение па экспозицию, но окажется не в состоянии прибыть туда вовремя, все мои проблемы будут решены на ближайшие десять лет. Я с тщательностью вычислил время, которое необходимо, чтобы достичь замок Шлездерн из Шести Пилонов.

Вот почему мне потребовался человек, пошедший по пути ченселлора. Я должен был быть уверен, что Гамбела получит мой свиток точно в назначенное время. Я почти не знаю этого человека лично – видит бог, я никогда к этому и не стремился. Но мне хорошо известны такие его черты, как безалаберность и неорганизованность.

Дав ему ровно столько времени, сколько необходимо, и ни минутой больше, я мог быть уверен, что он в него не уложится. Свиток нельзя было доставить Гамбеле ни раньше – иначе он успел бы в мой замок, ни позже – в таком случае мой дом был бы опозорен.

Вот единственная причина, по которой я выбрал этого юношу. Мои слуги хороши, и я без труда нашел бы среди них тех, кому можно доверить дела, требующие подобной точности. Но несчастный паренек хотел выполнить что-нибудь, достаточно сложное, в качестве упражнения на пути своего обучения. Мне показалось, что доставка письма как нельзя лучше для этого подходит. К несчастью, я не мог предположить, что гоблины осмеливаются сегодня разбойничать даже на главной дороге, что соединяет Шлездерн с Шестью Пилонами.

На протяжении рассказа виконта Шлездернского мое лицо оставалось бесстрастным. Я не произнес ни одного слова, однако от взгляда Франсуаз все же не укрылось, что повествование крайне заинтересовало меня, и не только как страница артанийской истории.

Я поднес палец к губам и медленно опустил его. Мне очень хотелось задать виконту Шлездернскому один вопрос, однако я знал, что не должен этого делать до тех пор, пока не буду уверен в правильности своих выводов.

– Насколько я понял, вы нашли несчастного молодого человека, – произнес виконт. – И чаша в руках вашей спутницы говорит мне, что вы взялись завершить то, что он начал.

– И? – спросила Франсуаз.

Виконт был погружен в раздумье; слова моей партнерши выдернули Шлездерна из него, как рыбу из воды. Он взглянул на прекрасную девушку так, словно она только что выругалась, причем необыкновенно грязно.

Он произнес, подчеркнуто обращаясь ко мне.

– Как вы могли понять из моих слов, срок, указанный в письме, давно прошел. Но, учитывая нападение гоблинов на моего гонца и его трагическую смерть, я полагаю, что вправе продлить время экспозиции до сегодняшнего дня.

Виконт Шлездерн снял кусок пергамента с верха пачки, в которой они были не только тщательно выровнены по краям, но и все совершенной одинаковой формы.

– Я напишу еще одно письмо, – продолжал он, – и поставлю сегодняшнюю дату. После этого, во исполнение долга ченселлора, вы будете должны доставить свиток в усадьбу Шесть Пилонов не раньше, и не позже, чем половина шестого вечера.

Взгляд виконта переместился на большие деревянные часы, висевшие напротив него, хотя я точно знал, что аристократ внимательно следил за ходом времени с той самой секунды, как мы переступили порог его кабинета.

Ястребиное перо скрипело по поверхности пергамента. Кончик его выводил строки без торопливости, как и пристало потомственному аристократу, но и достаточно умело и ловко, чтобы понять – просторный кабинет служит виконту не только для того, чтобы с важностью восседать в нем.

Тихий стук в дверь прервал написание свитка. Лакей в ливрее цветов Шлездерна приоткрыл дверь и почтительно доложил:

– Все готово, господин виконт. Прикажете загружать?

Шлездерн отложил в сторону перо, прежде чем ответить:

– Нет, Дакенхейм. Пусть все остается на своих местах.

Я провел рукой по лицу, стараясь скрыть блеск, появившийся в моих глазах. Предположение, которое появилось у меня во время рассказа виконта, теперь начинало подтверждаться.

Шлездерн вновь взялся за перо, но лакей не уходил.

– Ах да, – произнес виконт. – Разгрузите повозку. Сегодня она не понадобится.

Поклонившись, лакей начал прикрывать за собой дверь, когда виконт окликнул его.

– Вот еще что, Дакенхейм. Принесите мне свежих розовых лепестков.

Он посмотрел на меня, и я коротко склонил голову, в знак признательности. Поняв, что сделал все правильно, виконт вернулся к своему письму.

Франсуаз не понимала, что происходит, и это приводило ее в бешенство.

Френки, пришедшая в бешенство, – это что-то; но если она к тому же не может немедленно что-то сломать или кого-то избить – это во много раз занимательнее.

– Все готово.

Виконт вынул лопаточкой песок из пятиугольного блюдца и присыпал им свежие чернильные строки. Затем он перевязал свиток тонким шнуром и скрепил его печатью – и каждую операцию он производил столь тщательно, словно от этого зависела судьба целого государства.

Я встал и вновь коротко склонил голову, принимая свиток у Шлездерна.

– Последний вопрос, виконт, – произнес я. – Гоблины арестованы, но мы не знаем, кому принадлежали награбленные ими вещи. Юноша, который отвозил ваше письмо, имел с собой что-нибудь ценное? Украшения?

Виконт подумал, вспоминая.

– Нет, – наконец произнес он. – Я не заметил ничего подобного. Но нам будет лучше спросить у Дакенхейма; он разговаривал с пареньком дольше чем я.

– А сумка? – спросил я. – Не заметили ли вы, нес ли он в сумке что-то, помимо вашего письма?

– Нет, – отвечал виконт. – Торбу он получил от меня; я сам положил в нее свиток, и она была совершенно пуста.

Вошел лакей, неся в руках небольшую пиалу с ароматической водой. На ее поверхности плавали розовые лепестки.

– Дакенхейм, – обратился к нему виконт. – Не припомните, имел ли юноша, что отвозил письмо в Шесть Пилонов, что-либо ценное с собой? Возможно, его вещи найдутся в лагере арестованных гоблинов.

– Только меч, сэр, – отвечал лакей. – Даже ножны у него были простые, совсем дешевые, сэр. Это я точно запомнил.

– Хорошо, – произнес Шлездерн. – Вы можете идти.

Выйдя из-за стола, он взял из рук лакея пиалу; опустив в нее кончики пальцев, он вынул несколько розовых лепестков. Аристократ подошел к Франсуаз, которая с подозрением следила за его действиями. Я коротко кивнул девушке, давая понять, что она не должна препятствовать виконту.

Шлездерн разжал пальцы, и розовые лепестки опали в чашу с ключевой водой.