Пересиливая шум дождевой мглы сбоку, со стороны храма доносится странный звук ходьбы и шлепком намокшей кожи по камню. Звучание шагов становилось всё настойчивее, и суматоха в стороне знаменовала скорое приближение истинных хозяев этих мрачных мест. Но бывшему слуге Информократии всё равно, кто там идёт. «Если будут убивать, то хоть бы побыстрее» — подумал Маритон.

— Смотрите, вон там, — доносится реплика от человека, идущего средь осколков монументальной статуи льва, разбросанных по всей разрушенной площади.

Группа из трёх человек медленно подбиралась к Маритону. Несмотря на плохую видимость и наличие на зрительном пути огромных кусков бывшей статуи, их очертания прекрасно различимы. Двое, с пороховыми ружьями в руках, укрытые плащами грубо вырезанными из брезента, в масках, настороженно подбираются к Маритону. Среди них идёт тот, кто с пренебрежением подходит к потенциально опасному объекту. На его теле покоится чёрное, как ночь и мокрое тканевое одеяние, покрытое заплатками, швами и дырами, подпоясанное обычным старым ремнём. Этот человек не испытывает страха или сомнений, идя к Маритону, в отличие от вооружённых союзников. Ловко и плавно передвигаясь сквозь булыжники, он раньше всех оказывается над изгнанником, явно не испытывая страха или презренней, помешанного на чистой ненависти.

— Обождите! — звучит грубое воззвание от одного из бойцов. — Он может статься опасен. Это явно один из лазутчиков ворога.

— Не нужно, — мягко отвечает ему человек в чёрной рясе и с милосердием продолжает. — Посмотрите на него. Он слаб и изнеможён. У него серьёзные раны.

— Это может быть уловка!

Высокий статный мужчина сильно склоняется над Маритоном, рассматривая того практически в упор. Взгляд разжалованного Аккамулярия улавливает черты облика наклонившегося. Длинный немытый чёрный волос доходит практически до лицевых порезов Маритона. На фоне исхудавшего от недоедания лица серые глаза парня довольно выразительны. На щеках, подбородке и над губой чёрная, неаккуратно подстриженная бородка, которая практически касается лица Маритона. На высоком лбу есть пара свежих царапин.

— Прошу вас, осторожнее! — кричит боец, держа ружьё на взводе. — Он может быть опасным.

Незнакомец пропустил слова предупреждения мимо ушей. Склонившись, он внимательно рассматривает Маритона, вглядываясь в каждый аспект его лица. Пристальный взгляд серых, как камень, глаз шерстит по одежде и ранам мужчины, который лишь бессильно наблюдает за тем, как его изучают.

— Киньте взор на его одёжу! — доносится грубый голос другого бойца. — Он из высшей рати! Его нужно повязать!

— Не говорите ерунды, — человек в рясе выпрямляется и с некоторым милосердием молвит речь. — Взгляните на него. Теперь он, как и мы. Такого же племени, как и все, ибо его изгнали из своего лагеря. — И обратившись к Маритону, мягко обращает ему вопрос. — Скажи нам, что же с тобой случилось?

В ответ, бывший Аккамулярий, молчит. Он не хочет говорить, ибо не считает это значимым. Да и банально нет сил на то, чтобы выдавить из себя хоть какую-то фразу, а вкупе с безразличием это порождает безмолвие и показательную атрофию языка.

— Поднимите-ка его и понесём в храм. Да побыстрее.

«Видимо, человек в рясе обладает большим влиянием, раз его слушаются» — сам себе не открывая рта, проговорил Маритон.

Два человека подняли изгнанника и взгромоздили себе на плечи, чтобы легче было нести. А на том холодном месте, где последние минуты пролежал Маритон, образовалась лужа алой крови, растекшаяся по гранитным плитам неприятием пятном.

Очертания разрушенной постройки становились всё отчётливее, при приближении Маритона к обители. Обычный католический храм, расположенный посреди какого-то пустыря, где средь каменной серой брусчатки растёт короткая и пожелтевшая трава. Места на всех не хватает и улицы ломятся от трущоб, но здесь нет ни палаток, ни самостроя, что могло бы удивить Маритона, будь он не в отдалённом от реальности состоянии. С первого вида строение похоже на разрушенную римско-католическую базилику, выполненную в раннехристианском стиле — у неё частично разрушена небольшая часть восточная стена, и крыша вся покрыта заплатами. Выцветший камень, из которого сделана базилика, со временем покрылся мхом у подножья храма.

— Заносите его, быстрее! — командует мужчина, похожий на священнослужителя, открывающий тяжёлую деревянную дверь. — Положите его на свободную лежанку.

Маритона занесли в храм, который как близнец напоминает внутреннее устройство Базилики Константина в Трире. Скоротечно окинув усталым взглядом помещение, Маритон нашёл его слишком захламлённым для старинного храма — множество мебели, каких-то лавок и огромных палок и лежанок у стен, чем создаётся эффект нагромождённой стены из всякого хлама у стен, возвышающегося на два-три метра, окна, лишённые стёкол, занавешены натянутым полиэтиленом. А в конце, там, где высокая арка, свисает огромное тканевое полотнище с изображением мужчины, с чёрной бородкой, выразительными, пронизывающими до самой души, очами, во весь рост с нимбом и облачённого в еле различимые кремовые одежды.

Но весь обзор на помещение перекрылся деревянной старой лавкой, возле которой его положили воины. Кожные покровы, в некоторой степени лишённые чувствительности, не почувствовали ткани под собой, лишь тело поняло, что его положили на что-то мягкое и тёплое.

— Лежи тут, — грозно вымолвил трущобный боец и с напарником оставил Маритона в одиночестве.

В помещение слышится сопение ещё десятка человек, которые покорно дожидаются момента торжества над ночью первого луча солнца, чтобы подняться и преступить к работе. Спящие люди, получившие скромный приют в храме, настолько устали за день работы, что не заметили, как к ним занесли раненного человека.

Посреди всеобщего лежбища Маритон, кряхтя, чуть приподнимается и видит, что всё его тело залито кровью, которая продолжает течь из незакрытых ран, и покрыто грязью, а одежда превратилась в жалкие лоскуты ткани и кожи.

— Осторожнее, вам нужно лежать, — доносится из темноты заботливый голос.

Рассеивая мрак и выходя из него, появляется высокий мужчина в промокшей рясе. Шаг его обуви порождает тихие шлепки подошвы о мраморный пол. В руках у хозяина храма зажиты пожелтевшие бинты, мази в тюбиках, потерявших цвет и бутыли с разбавленными растворами.

Изгнанник спиной опёрся на старую лавку и тут же почувствовал болезненные ощущения по всему телу. Сухие губы подходящего парня исказились в смущении и неприязни, а затем с них сошёл шёпот:

— Я же вам сказал лежать.

Первым делом человек в чёрном находит места, где ранения самые серьёзные и отчищает их тряпочкой и водой от грязи, чтобы не допустить заражения. Затем промывает раствором, от которого на ранении чувствуется лёгкое пощипывание и тут же перебинтовывает рану, чтобы остановить кровопотерю. И чтобы разнообразить хоть как-то медицинские процедуры, разбавляет знакомство вопросом:

— Может, скажите, как вас зовут?

Ответом становится молчание, незаполненное скорбью и бессилием со стороны Маритона, который не желает даже начинать разговор.

— Могли бы вы рассказать что-нибудь о себе? Вы всё-таки, теперь один из нас, — перетягивая бинт на ноге, говорит парень. — Познакомились бы, помогли бы вам. Всё же лучше сейчас начать знакомство, позже может быть неуместно. У нас не особо жалуют тех, кто не любит… быть в коллективе.

До Маритона доходит, что этот парень не замолчит и поэтому сам спрашивает, что первое приходит в голову:

— Вы священник старого Бога?

— Ох, — улыбнулся мужчина. — Так теперь называют Христа. Что ж, если вы говорите о триедином Боге, то тогда меня можно назвать священником. — Перейдя к следующей ране на ноге, отвечает. — Да, я настоятель этого храма.

— Как вы смогли так долго скрываться от инфо-культов? — тяжко спрашивает Маритон. — Как вы не попались им на вид?

— Знаете, они любят держаться поближе к «Проклятому Ковчегу», и тут их практически мы не видим. Да и мы пытаемся всячески скрывать наличие христианской общины на окраине промышленного района. Нам тут не к чему гости.