— Только что начали расходиться.

— О! — В моем голосе слышалась растерянность.

— Джим, не уходи. Останься со мной.

— Хорошо, хорошо.

— Что это было? Расскажи мне. — — Она заставила меня смотреть ей прямо в глаза. — Ты можешь описать это?

— Мы… В нашем языке для этого нет слов. — Я махнул в сторону площади. — У них свои слова. Слова… Слова…

— Не покидай меня, Джим!

— То, что они делают… Делают… Я перехватил ее руку.

— Нет, не бей меня снова. Дай закончить. Те слова… они выше слов. Я знаю, что говорю нелепость, но вы бы поняли меня, услышав их.

Я замолчал, прислушиваясь к мыслям, которые роились в голове, как бы выплывая из тумана. Впрочем, туманом это не было.

Я сглотнул и сказал:

— Вы правы. Они общались невербально. — Я остановился перевести дыхание. Нужно поскорее найти слова, прежде чем они утратят смысл, надо торопиться, пока мысль не ускользнула. — Мы общаемся с помощью слов. Слово — это понятие. Символ. Мы обмениваемся симво-. лами. Они же разговаривают звуками. Нет… музыкой. Они создают музыку и подстраиваются под нее. Они… Может, это покажется невероятным, но я почувствовал. Они общаются в процессе поиска самого общения, все вместе создают фон общения и… как-то подстраиваются друг к другу… каким-то способом превращаясь в клетки… более сложного организма. В стадо. И…

Боже, теперь я все понял!

— Они стали такими, потому что лишились собственного «я». Они потеряли способность помнить, а лишившись памяти, каждый утрачивает свою неповторимость. Они держатся вместе ради секса, ради пищи, но главным образом ради общего «я». О Господи, мы же наблюдаем зарождение нового человека!

Осознавать это было ужасно. По спине пробежали мурашки; меня передернуло.

— Здесь можно где-нибудь присесть? — спросил я, утирая пот со лба и смущенно оглядываясь. Голова кружилась.

Флетчер подвела меня к почерневшей каменной скамье, оставшейся от прежних времен, усадила и присела рядом.

— Почему вы не предупредили меня? — хрипло спросил я.

— Я не знала, — извиняющимся тоном ответила она. — На всех это действует по-разному.

Ее глаза повлажнели.

Я отвел взгляд и уставился в землю. Бетон был покрыт застывшими пузырями. Я проглотил ком и сказал:

— Мне сейчас плохо и очень грустно. — Лицо мое непроизвольно сморщилось. — Меня словно выпотрошили, вынули душу и выбросили. Хуже не бывает. Я чувствую себя так, будто навсегда потерял что-то очень важное…

Больше я не мог сдерживаться. Я рыдал, закрыв лицо ладонями, и не понимал, почему бегут слезы, но остановиться не мог.

— Ну как, получше? — спросила Флетчер и протянула носовой платок.

Я вытер глаза и покосился на нее.

— Как вам это удается? Как вы сопротивляетесь… притяжению?

Она пожала плечами.

— Я даже не чувствую, что сопротивляюсь. Просто считаю, что мое участие сводится к наблюдению, и пытаюсь все понять. Этим я занимаюсь всю жизнь — наблюдаю. Отхожу в сторону и наблюдаю. Может быть, поэтому я могу разгуливать среди них без всяких последствий.

Я вернул платок. Меня словно выпотрошили, выжали как лимон, лишили сил. Флетчер протянула руку, и я попытался встать. Она подхватила меня под локоть, подняла со скамьи.

— Пойдемте, — предложила она. — Просто погуляем. Пока она возилась со мной, я, искоса поглядывая, заметил, что ее губы плотно сжаты.

— Спасибо. — Я действительно был ей благодарен.

Мы направились к джипу. Стадо уже утратило сплоченность. Собрание закончилось, и его участники разбрелись по площади. Появились парочки, совокупляющиеся на засохшей лужайке.

Я поинтересовался:

— Так всегда бывает? Флетчер пожала плечами.

— По-разному. Иногда они впадают в настоящий экстаз. Случалось, накал достигал такой силы, что кое-кто умирал от разрыва сердца. А иногда все проходит вяло. Сегодня, пожалуй, был средний уровень.

— Это происходит каждый день? Она сдвинула брови.

— Теперь примерно три-четыре раза в неделю. Поначалу такое случалось раз или два в месяц. Потом — все чаще и чаще, сейчас практически через день, а через месяц, скорее всего, ритуал станет ежедневным. Я думаю, это один из механизмов пополнения стада. С появлением ритуала оно растет быстрее, чем предполагалось. Некие силы втягивают людей в стадо. Вы испытали это на себе.

Я кивнул.

— И еще я думаю, что это удерживает всех вместе, — добавила Флетчер. — В прошлом году были случаи, когда люди возвращались к нормальной жизни. Они были растерянны, нуждались в интенсивной терапии, но вновь обретали сознание. За этот год из стада не ушел ни один. Ни один — с тех пор как это началось.

— Расскажите о вернувшихся, — попросил я. — Как им удалось?

— Обычно уход связан с каким-нибудь потрясением. Например, один парень сломал ногу. Боль была такая сильная, что он начал кричать и неожиданно позвал доктора. Была поставлена на карту жизнь, и ему пришлось как-то реагировать. Ни один из типов стадного поведения не подходил. Тогда он извлек кое-что из глубин своего мозга. К несчастью — для него, разумеется, — в его памяти всплыло все, связанное с травмой. Он был вынужден войти с нами в контакт, чтобы объяснить, где и как болит, так что пришлось ему снова воспользоваться самосознанием.

— Вы же можете разрушить стадо, — предложил я. — Переломайте им ноги.

Флетчер рассмеялась.

— Если бы все было так просто, Джим! Некоторым можно вернуть самосознание с помощью шока, но большинство этому не поддаются: они не желают вновь обретать свое «я».

— М-м, — только и выдавил я.

Эта мысль заслуживала всестороннего изучения. Я вертел ее так и эдак, пытаясь понять подтекст и вытрясти из него возможные следствия.

Я остановился и задумчиво посмотрел на стадо. Здесь было еше что-то, недоступное моему пониманию. Это «что-то» я не мог сформулировать, объяснить и потому злился.

Флетчер присмотрелась ко мне и осторожно спросила:

— Вы думаете об отце? По-прежнему считаете, что он жив? Что он в стаде?

Ее слова вернули меня к реальности. Какое-то время я размышлял, потом отрицательно мотнул головой:

— Нет. Я не могу представить отца потерявшим рассудок. Только не это. Лучше считать его мертвым, теперь я могу в это поверить. Спасибо.

Она погладила меня по шеке.

— Я знаю, Джим, для вас это потрясение. Но гораздо лучше, что вы…

Ее лицо окаменело — за моей спиной что-то происходило.

Обернувшись, я увидел, что к нам направляется высокий плечистый мужчина с широкой грудью, обнаженный, мускулистый, как Геракл. На загорелой коже блестели капельки пота. Настоящий жеребец. Точнее, бык. У него были светлые глаза и весьма решительное выражение лица. А еще он демонстрировал такую эрекцию, что не заметить ее было невозможно.

— Не ваш ли это пропавший ученый?.. — начал было я, но Флетчер оттолкнула меня.

Она шагнула навстречу быку, оскалилась и зарычала.

Он заколебался. Она зарычала снова. Бык начал сникать. Флетчер чередовала рычание со злым ворчанием. Бык попятился. Она ощерилась и закричала:

— На-на-на-на-на!

Бык повернулся и быстро пошел прочь.

— Очень эффективно…

Но тут я заметил, что лицо ее стало пепельным.

— Что случилось?

— Ничего.

— Чушь, — возразил я. — Вы не умеете лгать. Флетчер хотела уйти, но я схватил ее за руку.

— Вы никого не одурачите.

Она выдернула руку, повернулась ко мне спиной и закрыла лицо ладонями; плечи ее подрагивали. Нащупав платок, она вытерла глаза.

— Мы любили друг друга. Я до сих пор не могу спокойно смотреть на него. Особенно… когда он ведет себя так. Простите.