— Ты что-то знаешь?

Он медленно повернулся, внимательно осматривая холмы.

— Помнишь Шорти? Мы вместе воевали в Пакистане. Тамошние «черные пижамы» пользовались точно таким же трюком. Кто-нибудь из них нарочно позволял засечь себя и, как только его замечали, тут же нырял в заросли. Всегда находился хоть один болван, который бросался в погоню. Его жертва оставляла извилистый и запутанный, но всегда заметный след. А когда преследователь углублялся в заросли так далеко, чтобы уже не найти обратной дороги, след внезапно обрывался. Здесь охотника и поджидали. Мы потеряли так кучу молокососов.

Я испуганно оглянулся. Все кругом было розовым. Ни горизонта, ни неба, ни земли — одна розовая муть. Несколько голых кустов на ветру, дюны — и больше ничего.

По спине пробежали мурашки. Розовый морозный пейзаж почему-то больше не умилял. Я повернулся к Дьюку и спросил:

— Думаешь, здесь то же самое? Он хмуро посмотрел на меня:

— Не знаю. Я не видел твою тварь и не представляю себе, чего она хочет и как вообще работают ее мозги. К тому же здесь не Пакистан. Но одна мысль не покидает меня. Прости, сынок, но я могу сравнить все это лишь с одним — с пакистанской рулеткой.

Дьюк называл меня «сынком», только когда говорил о чем-нибудь очень важном и хотел, чтобы я прислушался к его словам.

— Возвращаемся, — решил я.

— Я знал, что ты согласишься. — Он показал направление: — Нам туда.

— Иди первым.

Я поплелся за Дьюком. След вился между кустами. Я даже не представлял, что мы столько раз поворачивали. Внезапно Дьюк остановился и показал вперед:

— Смотри.

Траншеи с отпечатками ластоногих снова и снова пересекали наш след, пока не затоптали совсем. Кто-то все время шел за нами по пятам.

Дьюк медленно поднял огнемет и поводил им из стороны в сторону, держа на прицеле кусты.

— Хорошо… Теперь им известно, что мы знаем об их присутствии. — Его глаза под очками прищурились. — Если они собираются напасть, то сейчас самое время.

— Только не надо стоять здесь и дискутировать. Пошли дальше!

— Одну минуту. — Дьюк снял с ремня маленький пластиковый диск. — Без пеленгатора не обойтись. — Полсекунды он изучал диск, потом шагнул в другую сторону. — Не отставай, Джим.

Розовый снег падал все гуще. Его частицы стали крупнее — большие розовые шарики, крутящиеся в полете, напоминали одуванчики. Я попробовал поймать один, но он рассыпался и исчез, едва коснувшись моей ладони.

— Мы попали в эпицентр пурги, — сказал я.

— Да. Ветер поднимается. Лучше поспешить. Воздух в баллонах на исходе.

Я кивнул. Видимость становилась все хуже и хуже. В двадцати метрах ничего не было видно.

— Джим, становится глубоко. Пора снова замораживать.

— Хорошо. — Я поравнялся с Дьюком и выпустил морозное облако. Жидкий азот парит на открытом воздухе. Пудра хрустела и рассыпалась, наст скрипел под ногами.

Дьюк сверился с пеленгатором и показал направление. Я опять выстрелил из фризера. Мы осторожно двинулись дальше.

— Как ты думаешь, они могут напасть в такой вьюге? — спросил я.

— Это естественная среда их обитания, — ответил Дьюк. — Похоже, здесь они свободно ориентируются. Пока не окажусь внутри вертушки, я не буду чувствовать себя в безопасности. — Он взглянул на пеленгатор. — Чуть левее, Джим. Мы уже почти дошли до спуска…

— О! — Я остановился.

— Что там?

Дьюк подошел и вгляделся в розовый сумрак. Их было трое. Они напоминали кроликов с болтающимися ушами. Или щенков. Коротенькие толстые тельца покрывал блестящий розовый мех. А может, его припорошило пудрой — поди разбери.

Большие круглые лица с короткими тупыми рыльцами. Подробности терялись под слоем розового искрящегося пуха, ни носов, ни ртов не было видно, а глаза щурились от пыли узкими щелочками. Пыль покрывала их с головы до ног. Словно китайчата на фабрике сахарной ваты.

Кроличьи уши. Щенячьи мордочки. Это не вязалось с моими представлениями о пришельцах из космоса. И уж во всяком случае, с представлением о разумной жизни на Хторре.

Их лица не выражали ни доброжелательности, ни враждебности, ни любопытства. Но в том, что мы находимся в центре их внимания, сомневаться не приходилось.

Покосившись на Дьюка, я вздрогнул: еще пятеро подкрадывались к нам сзади.

Я резко обернулся. Из кустов выходили все новые и новые кроликособаки.

Они шли отовсюду. Мы попали в окружение.

Дьюк первым нарушил молчание и очень ласково сказал:

— Ну вот, опять ты втянул меня в историю. Я взглянул на него.

— Для пострадавшего вы держитесь весьма неплохо. Дьюк не ответил, он изучал кроликособак, пытаясь выявить вожака. Потом спросил:

— Ты вроде бы считаешься ученым. Как по-хторран-будет «друг»?

— Единственное хторранское слово, которое я знаю, переводится как «жратва».

— Тогда не стоит начинать, пока мы не выясним, что они едят.

— Они… нетравоядные.

— Откуда ты знаешь?

— Глаза расположены на лицевой части черепа. Хищникам необходимо стереоскопическое зрение, чтобы выслеживать жертву. А жертве положено иметь глаза по бокам головы, чтобы вовремя заметить хищника. По крайней мере, на нашей планете принято так. Я могу ошибаться, но… Если они едят мясо, то, вероятно, обладают интеллектом.

— Почему?

— Много ли надо мозгов, чтобы щипать траву? Дьюк немного подумал и кивнул. Кроликособаки не двигались — просто сидели и смотрели на нас.

— Держу пари, — добавил я, — что эти существа всеядны. Согласно теории Коэна, интеллект в первую очередь развивается у охотников, но сохраняется лишь у тех из них, кто не зависит от охоты целиком.

— Ну? — поинтересовался Дьюк. — Так грозит нам опасность или нет?

— Оружия у них нет… А если они разумны, то должны быть удивлены не меньше нас с тобой.

Дьюк медленно повернулся, рассматривая кольцо ма-леньких, на удивление терпеливых китайчат.

— Неверные предпосылки, Джим.

— Чем же они неверны? — Я тоже изучал зверюшек.

— Ты заранее предполагаешь, что эти существа разум ны. А если нет? Чем не волчья стая?

Мысль ошеломила меня. Дьюк был прав. Я без всяких на то оснований с одного взгляда очеловечил кроликосо-бак, вполне естественно предположив, что любое гума-ноидоподобное существо обязано быть разумным.

— К сожалению, ты прав, Дьюк.

— Извиняться будешь потом. Сначала надо выбраться отсюда.

Одна из фигурок шевельнулась и апатично почесала ухо задней лапой. Точьв-точь кутенок. Черт возьми! Эти зверюшки выглядят слишком забавными, чтобы таить опасность.

Я взглянул на Дьюка:

— Ты по-прежнему считаешь их волчьей стаей?

— Сейчас не до гипотез, — осадил он меня и с хрустом пошел по мерзлой пудре. Кое-где она уже растаяла, и там его ботинки чавкали, как по грязи.

Дьюк отошел немного и остановился. Две кроликосо-баки, сидевшие прямо на его пути, поднялись и, возбужденно кулдыкая, замахали лапками. Дьюк оглянулся на меня. Что делать?

Кроликособаки тоже переглянулись и заверещали, как бурундуки, только тоном ниже. Одна скакнула к другой и принялась махать руками, как руководитель группы поддержки на стадионе. Она кулдыкала и пищала, обращаясь к соседке, заламывала свои маленькие обезьяньи лапки, сплетала кисти и трясла ими, словно смешивала мартини, подпрыгивала, поднимая клубы розовой пудры, а потом схватила себя за щеки и растянула их в странной смешной ухмылке.

Ее соседка строила забавные гримасы и лепетала что-то в ответ. Все это напоминало жаркий спор. Вторая кроликособака потрясала сжатыми кулачками, ворчала и топала, поднимая еще большие клубы розовой пыли.