— Может, дождь все смоет? Когда-то бабушка учила меня индейскому танцу дождя. Вы же говорили, что вероятность осадков велика. Хотите, попробую вызвать дождь?

Лиз грустно усмехнулась:

— От дождя пыль превратится в грязь и, высохнув, затвердеет, как бетон.

— Но это же… сахарная пудра!

— Вы что, никогда не ели холодный пончик? Я вскинул руки:

— Сдаюсь.

— Больше конструктивных идей нет? — поинтересовалась Лиз.

— А может, сжечь все к чертям? — неуверенно предложил я.

— Да, это мысль, — весело отозвалась Лизард. — Вы с Дьюком доказали, что пудра горит, а вертушка тер-моизолирована, так что отличная духовка получится. — Она ухмыльнулась. — Любите мясо в собственном соку?

— Нет, не люблю. — Я взял фонарик и направил луч на стекло. — Интересно, как ведут себя в таких случаях на Хторре?

— По-видимому, не летают во время сахарных снегопадов.

— Потому что заранее получают штормовое предупреждение, — подыграл я Лиз.

— Могу себе представить, — сказала она. — Ожидаются перистые облака из сахарной пудры и кратковременные лимонадные дожди.

— Не лимонадные, — поправил я. — Цвет не тот. Скорее, с земляничным сиропом.

— Вы что, никогда не слышали о лимонаде розового цвета? — улыбнулась Лиз.

Я собрался парировать, но зашелся в кашле.

— С вами все в порядке? — встревожилась Лиз, когда приступ прошел.

Похоже, она не на шутку испугалась. Я слабо кивнул, еще не совсем оправившись от приступа.

— Немножко вашего розового лимонада попало не в то горло.

Я сумел улыбнуться, и она успокоилась.

— Довольно неприятная погода для лета, — задумчиво сказала Лиз, повидимому стараясь меня отвлечь. — Интересно, какие у них зимы?

Я осторожно прокашлялся.

— Более холодные и влажные.

— А вместо снега сироп, да? Так, пожалуй, и калитку не откроешь.

Я задумался.

— А ведь вы недалеки от истины. Там все хоть для кого-нибудь да съедобно. Мы для червей — разновидность закуски. Наша планета — лишь один из подносов на шведском столе. Все зависит от того, давно ли они приступили к обеду. Может, как раз сейчас у них время десерта.

— Тогда в ближайшее время у нас появится возможность прикончить парочку червей… сладкоедов? Сладкоежек, — поправилась Лиз.

— Не исключено, тем более что они уже пришли, — медленно проговорил я.

— Как? Где?

— Повернитесь и посмотрите. По-моему, снаружи что-то шевелится.

— Где? — спросила Лиз.

— Вон там, на верхней кромке стекла.

— Ничего не вижу.

— Смотрите внимательнее. Видите, что-то шевелится? Словно кто-то копошится в пудре.

Мы молча смотрели на стекло и ждали. Ничего не произошло. Спустя минуту Лиз сказала:

— Я ничего не заметила.

— Но я точно видел. — Я повысил голос.

— Разумеется, видели, — покорно согласилась она. — Когда вам что-то показалось в прошлый раз, вы сорвали конференцию.

«Пусть издевается сколько угодно».

— Но тогда я оказался прав, не так ли? Лиз пожала плечами:

— Редко кто не ошибается. — Что?

— Не обращайте внимания, — Она зацепила ногой приборную доску и развернула кресло спинкой к окну. — Если там что-то есть, мы скоро увидим это снова.

Я непечатно выругался и, схватив фонарь, кинулся в хвостовой отсек посмотреть на Дьюка. Судя по показани — ям, состояние не изменилось. Только он стал совсем се — рым. Я пожалел, что не довелось поучиться на каких-ни — будь медицинских курсах. Я был беспомощен.

— Эй!.. Полковник!

— Да?

— Вы что-нибудь смыслите в медицине?

— Немного.

— Идите сюда и послушайте. Дьюк как-то странно дышит.

Она подошла и, присев на корточки рядом с Дьюком, прислушалась. Потом улыбнулась:

— Он отлично дышит.

— Но эти хрипы…

— Не хрипы, а храп, — поправила Лиз. — Он спит.

— Вы уверены?

Она не отвела взгляд.

— Уж я-то знаю, как храпит мужчина.

— Ладно, спасибо.

Я подобрал фонарик и пошел к кормовому орудию. Здесь сахарная пудра казалась наиболее прозрачной. У меня до сих пор горело лицо.

Интересно, сколько еще потребуется времени, чтобы мы действительно начали задевать друг друга за живое? И сможет ли она разозлить меня до такой степени, что я убью ее? Мне стало страшно: не дай бог выяснить это. Я сел на сиденье стрелка, скрестил руки на груди и уставился в стекло.

Ну чего, в конце концов, добиваются эти женщины? Почему им кажется, что жизнь — постоянное противоборство с мужчинами? И еще удивляются: что это мужчины такие ранимые…

Так я размышлял несколько минут, пока не осознал, что вижу перед собой, и вскочил на сиденье, ударившись головой о плексиглас.

— Е-мое!

— С вами все в порядке? — окликнула меня Лиз. — Нет!

— Что случилось?

— Голову ушиб. — У меня до сих пор звенело в ушах. — Идите сюда быстрее!

— Зачем? Вы хотите, чтобы я тоже треснулась головой?

— Я хочу показать кое-что! Скорее!

Меня скрутило в приступе кашля, и на целую минуту я отключился. С каждым вдохом казалось, что наступил конец. Я пытался остановиться, но не мог. Грудь разры-вало на куски, слезы текли ручьем.

Открыв глаза, я увидел перед собой обеспокоенную Лиз. Она держала бутылку с водой.

— Спасибо.

Она перешагнула через Дьюка и вздохнула.

— Ладно, что вы хотели показать? Я уперся пальцем в стекло.

— Там кто-то есть.

Она присмотрелась и озадаченно нахмурилась. Потом ее глаза расширились…

Пудра на поверхности стекла ожила. С розовой массой происходило что-то непонятное. Раньше она лишь слегка шевелилась, пересыпаясь, а теперь трепетала, и трепет на глазах переходил в рывки.

— Что это?

— Не знаю. Но оно все время усиливается.

— Усиливается? Неужели нельзя подобрать слово поточнее?

— Как насчет «приближается»?

— Не намного лучше. — Лиз обхватила себя руками. — Становится светлее, правда? Может, это ветер? — предположила она. — Ветер сдувает пыль?

— Хорошо, если так, но вряд ли.

Я приник к стеклу, напрягая глаза. В розовой пудре что-то шевелилось. По тому, как она смещалась и кружилась, создавалось впечатление, словно там копошатся тысячи крошечных призраков.

И тут все встало на место.

— О Боже! — простонал я.

— Что? — нетерпеливо спросила Лиз.

— Взгляните поближе.

Она наклонилась к стеклу, приглядываясь, и в ужасе отпрянула.

— Насекомые!

Вся наружная поверхность стекла мерцала, переливалась, бурлила. Перед нашими глазами роились миллионы обезумевших насекомых.

— Они едят пудру, — сказал я и, поеживаясь, опустился на сиденье. Тело зудело.

Лиз отправилась в нос корабля, останавливаясь у каждого иллюминатора.

— Они окружают нас!

Я пошел за ней. Поскольку вертолет зарылся носом в дюну, то впереди бурлила лишь тонкая полоска у верхней кромки стекла.

Лиз вздрогнула. Она не могла оторвать глаз от вибрирующей розовой стены за стеклом.

— Они окружают нас! — повторила она.

Я попробовал представить, как сейчас выглядит вертушка с воздуха. Большой розовый сахарный холм среди розовых сугробов, кишащий миллиардами насекомых — крохотных, но совершенных механизмов для пожирания. Я видел мелькающие челюсти, вгрызающиеся в пудру, слышал, как они копошатся, давятся, дерутся…

Я схватил Лиз за плечо.

— Послушайте! Машина герметична?

— Должна быть… О Господи! Днище!

— Разве пол не герметичен?

— Да… Должен быть…

— Ладно. Теперь нам предстоит законопатить каждую брешь, каждую трещинку, какой бы маленькой она ни была.