А в следующую секунду вертушка пропала из виду.
Я посмотрел вверх. Дирижабль походил на огромную дыру в ночном небе. Его огни были по-прежнему потушены. Мы возносились в зловещую пустоту. Потом прямо над нашими головами появился квадрат теплого желтого света. После двух суток, проведенных в розовом мире, он выглядел несимпатично.
Квадрат увеличился и превратился в люк. Мы пролетели через него и оказались в дирижабле — сначала корзина, потом я, потом полковник Тирелли.
Какие-то люди в комбинезонах оттащили нас от люка и принялись расстегивать ремни. Они хлопали в ладоши и что-то кричали — мелькал калейдоскоп ладоней и лиц. Я ничего не слышал и плакал.
Кто-то помог мне освободиться от сбруи и снял кислородную маску. Я лишь моргал от неожиданности: светло, шумно, толпятся люди! Все слишком яркое!
А помещение — огромное. Здесь хватит места и для вертушки, и для небольшого дансинга. Из отверстия в
Я зажмурился от боли. Глаза покрывала толстая корка слипшейся розовой пыли. Я попытался протереть их, но мою руку перехватили. Послышалось шипение аэрозоля, и я ощутил на лице влагу. Она холодила кожу и пахла лекарствами. Кто-то осторожно протирал мне кожу.
Когда я смог открыть глаза, то увидел перед собой молоденькую девушку в белом халате, озабоченно смотревшую на меня.
— Как вы себя чувствуете?
Рядом с ней стоял медицинский анализатор. На дисплее мигали огоньки — голубые, желтые, красные — все, кроме зеленого.
О-хо-хо.
Она перехватила мой взгляд.
— Не надо волноваться. Он пока не подключен. Можете говорить? Как вы себя чувствуете?
Я подавил приступ кашля — грудь буквально взрывалась — и сумел выдавить:
— В горле першит, в груди давит, тело чешется. Боль. Глаза и уши горят. Я хочу вымыться. Мне холодно. Словом, я чувствую себя прекрасно! — И улыбнулся.
Она ответила дежурной улыбкой и открыла сумку.
— Хорошо. Снимите рубашку.
— А где же доктор?
— Я — ваш доктор. Раздевайтесь.
Я закрыл рот и стянул форменную рубаху.
У девицы вырвался вздох — моя кожа покраснела и покрылась прыщами. Даже я не ожидал такого. Девушка поджала губы и задумалась.
— Что это такое?
— Я собиралась спросить у вас. — Она потрогала кожу пальцем.
— Осторожнее!
— Что, больно?
— Нет, странный вкус.
— Вкус? — Она нахмурилась. — Что вы имели в виду?
— То, что сказал. Просто… это самое подходящее слово.
— М-м, — задумалась она. — Вероятно, своеобразная тактильная реакция. Повидимому, у вас аллергия на пыль или просто чесотка. В Окленде разберутся. Я ведь просто… Здесь нет необходимого оборудования.
— Ладно, — проворчал я.
Она чем-то смазала меня — то ли лекарством, то ли своей неопытностью, а может, всем вместе. Но на сопротивление у меня не осталось сил.
— Спину тоже надо смазать, — сообщила девушка. — Снимите брюки, я хочу осмотреть ваши ноги. Да, не так уж и плохо. Просто отлично. А теперь посмотрим, что скажет мистер Силиконовый Всезнайка, хотя не думаю, что он выдаст правильный диагноз вашей пакости. Простите.
Она обклеила меня покерными фишками.
— Вам не больно?
Я помотал головой. Она прочитала надписи на экране, кивнула и выключила его, прежде чем я успел заглянуть ей через плечо. Потом осмотрела мой нос, полость рта, глаза, уши.
— Подождите минутку. Я сейчас вернусь.
Она принесла поднос, на котором стояли вакуумный инжектор, стакан с апельсиновым соком и маленькая пластиковая коробка с пригоршней капсул.
— Антибиотики и витамины, — извиняющимся тоном сказала она. — В профилактических целях. Простите, но ваш случай — для оклендских ребят.
Инжектор, прижатый к моей руке, пшикнул. Я ощутил морозную влажность — она пронизала тело и превратилась в ледяную стужу, от которой я задрожал, затрясся, Покрывшись холодным потом. Огонь в грудной клетке, в легких и в животе странным образом преобразился — он полыхал холодом. Я не мог вздохнуть. ..
Она подождала, когда пройдет приступ, и вручила мне сок и таблетки. Я послушно все проглотил.
— Что было… в вашем уколе?
— Я не понимаю, о чем вы говорите, — ответила девушка, и я был склонен ей верить. — Запейте, это очень дорогие лекарства.
Сок был свежий и сладкий. Я уже забыл, что на свете есть такие вкусные вещи. Но он, увы, лишь на мгновение притушил бушующее внутри пламя.
— Вот и хорошо, — улыбнулась девица. — Теперь вы продержитесь до Окленда. Только постарайтесь не напрягаться. Можете одеваться — с вами желает поговорить начальство.
Стараясь не встречаться со мной взглядом, она отклеила покерные фишки и сложила их кучкой. Интересно, что ее тревожило: мое состояние, реакция начальства или собственная несостоятельность? Я решился было спросить, но она уже исчезла.
Все лечение заняло не больше пяти минут. Застегнув рубашку, я недоуменно подумал, где, собственно, меня ждут? Какой-то человек с наклейкой «Пол Баньян» на комбинезоне заглянул в отсек.
— Лейтенант Маккарти? Я кивнул.
— Полковник Андерсон просит вас пройти в передний салон. Вам нужна помощь?
— Нет, я могу идти сам… кажется. — Действие лекарств явно начало сказываться: у меня появились галлюцинации. Я в буквальном смысле слышал боль в груди — она звенела. Тем не менее мне удалось встать и даже идти при помощи вестового. Мы добрались до переднего салона. Прежде чем оставить меня, он убедился, что я не вывалюсь из кресла, и предложил:
— Устраивайтесь поудобнее. Отличный совет! Я не мог и пошевелиться.
— Полковник Андерсон придет через минуту. Если захотите выпить — бар открыт.
Я отпустил его взмахом руки — хотелось спокойно умереть в одиночестве. Вестовой, похоже, с радостью оставил меня.
Салон занимал всю ширину корабля и выглядел таким же просторным, как грузовой отсек. Меня поражал чрезмерный комфорт. Какой-нибудь совет директоров спокойно мог устраивать здесь приемы. Обстановка была роскошной. Что верно, то верно: тяжелые дирижабли могут не заботиться об экономии пространства. Высокие окна темной подковой опоясывали три четверти салона. Повернувшись вместе с креслом, я наклонился вперед и уперся лбом в холодное толстое стекло. Дремлющая в груди боль окатила меня с головы до ног. На секунду я зажмурился, потом посмотрел вниз.
Бортовые огни снова горели. Прямо под салоном, должно быть, располагалась большая гирлянда носовых прожекторов — ночной склон заливало зарево. Казалось, мы плыли сквозь розовую дымку. Больше ничего не было видно.
Мои ноги ощутили едва заметную вибрацию. По-видимому, капитан Прайс включил холодные реактивные двигатели — только они могут работать в такую погоду.
В глубине салона располагался шикарный бар. Пересохшее горло требовало жидкости, но вывалиться из кресла, доползти до противоположной стены, заказать роботу-бармену напиток и потом ползти обратно было свыше моих сил. О том, чтобы дойти до бара на своих двоих, и речи не шло. Жаль, что никто не догадался усадить меня в кресло на роликах — я вмиг подкатил бы к бару.
А будь я Ти-Джеем из «Дерби», давно бы уже прогулялся до бара. «Приготовьте-ка мне крепкий „Буффало“, да полегче с соевым соусом». Однако, черт меня возьми, в таком случае мне положено загорать на борту яхты гденибудь на Багамах и разрабатывать очередной план ограбления банка, или переворота, или еще чего-нибудь…
— Лейтенант Маккарти?..
Я поднял глаза, потом перевел их выше. Плечи шириной с Огайо, сломанный нос и улыбка на красном мясистом лице. Он протянул лапу. Только через несколько секунд, сообразив, что от меня требуется, я встал и отдал честь. — Сэр! И едва не упал, позабыв, что уже приготовился к смерти.
Он тоже козырнул, скорее, отмахнулся, и снова протянул руку. Я вложил в нее ладонь и осторожно пожал. После его пожатия мне захотелось подуть на пальцы; слава богу, что он их все-таки не сломал.
— Я — Дэнни Андерсон. — Его голос отдавался эхом, как в пустом ангаре. А улыбка была широченная, как дверь. Она пропала, прежде чем я упал. Он успел подхватить меня и усадил обратно в кресло. — С вами все в порядке?