— У вас найдется свободная минутка?

Она подняла голову от бумаг, которые читала, одновременно поглощая бутерброд:

— А, Джеймс. Заходите. Вы прочли инструкции?

— Да. Потому и пришел. — Я сел напротив. — Надо полагать, меня все-таки не сбросили со счетов.

— Об этом и речи не было, — сказала она. — Хотите чаю?

— Сегодня только чай?

— Кофе — для исключительных случаев. Теперь вы на работе, и я могу не заискивать перед вами. — Она спросила: — Ну, какие вопросы?

Я высказал свое мнение — ничего нового для меня инструкциях не нашлось.

Она положила в рот последний кусочек сандвича, за-думчиво кивнула, неторопливо прожевала и вытерла пальцы салфеткой.

— Как вы собираетесь контактировать с кроликособа-ками?

— Может быть, это прозвучит странно, но мне кажет-ся, что генерал Пул был прав насчет танцев нагишом.

— Интересная мысль, — одобрила Флетчер, вытерла губы и, скомкав салфетку, выбросила ее.

— Я могу обосновать…

— Не надо. Ваши доводы известны.

— Да?

— Вчера вечером мы довольно долго обсуждали такой вариант. И рассмотрели его всесторонне.

— Правда?

— Военные совещались до упора, и удалось многое решить. Я специально не включила это в инструкции — хотела посмотреть, до чего вы додумаетесь сами. И вы не обманули мои ожидания. Теперь посмотрим, удастся ли вам решить вторую часть задачи. Как вы собираетесь готовиться к танцу?

— Но это же очевидно: пойду в стадо.

— М-м.

— Не надо меня отговаривать. Все продумано. Флетчер покачала головой, потянулась, взяла со стола клавиатуру и, положив на колени, включила.

— Когда вы собираетесь туда?

— Думаю, чем быстрее, тем лучше.

— Гм. Тогда завтра утром. Устраивает?

— Вполне.

— Как долго вы там пробудете?

— Дня два-три, пока не обрету стадное чувство. Она все записывала.

— Я решил надеть ошейник с маяком, чтобы вы могли найти меня.

— А как, — она подняла на меня глаза, — мы приведем вас в чувство?

— Вы всегда можете сломать мне ногу. Флетчер улыбнулась.

— Между прочим, такой вариант не исключен. А теперь разрешите сообщить вам плохие новости о стаде, Джеймс. Это удалось выяснить недавно. Мы постоянно берем пробы у членов стада на биохимический анализ и обнаружили небольшие отклонения в ферментном составе их мозга. У них несколько изменилась способность продуцировать кое-какие вещества, активирующие рецепторы памяти. Иными словами, существует биохимический механизм потери памяти. В какой-то степени это напоминает наркотическое самоотравление организма. Однако… — Она замялась. — Стойкость эффекта мы пока объяснить не можем. На этот счет есть… теория, но…

— Продолжайте.

— Хорошо, но вряд ли вам это понравится. Мы считаем, что началась еще одна эпидемия. Заболевание не смертельно. Мы думаем, что в биосфере циркулируют слабодействующие хторранские вирусы, которые, похоже, не столько вызывают болезненные симптомы, сколько изменяют биохимию, влияя на наше самосознание.

— Они действуют как наркотики?

— Это еще не выяснено. Мы думаем, у человека всегда существовало стадное чувство, но оно было настолько подавлено культурным опытом, что служило исключительно на пользу обществу. А сейчас, в результате повреждения геморецепторов вирусами, мы все находимся на грани. Достаточно самого пустякового толчка, чтобы сорваться. Другими словами, — мрачно заключила Флетчер, — разум и сознательный образ жизни теперь каждый выбирает добровольно.

— Разве не всегда было так? — заметил я. Она улыбнулась.

— Я ценю черный юмор, однако и вы, Джеймс, должны оценить грозящую опасность. Процесс может оказаться необратимым.

— Неужели нет какого-нибудь противодействующего фермента, вакцины и чего там еще?

— Мы не знаем. Исследования только начались. Я сообщила вам плохие новости, а теперь хочу поделиться худшими. Мы подозреваем, что вирус, растормаживающий стадное чувство, уже настолько распространился, что им заражено все человечество. Все без исключения. Смотрели сегодня утренние новости?

— Вы про волнения в Кейптауне?

— Да. Ведь для всего этого сумасшествия и ярости не было причин. Сложилось впечатление, что люди вдруг все, как один, осатанели. Виноват ли вирус, мы пока не знаем. Ужасно хочется взять там десяток проб на анализ, но, учитывая политическую обстановку… Впрочем, вы и сами все понимаете.

— Не сегодня-завтра мы все можем превратиться в стадо, вы это хотите сказать?

Она опять кивнула:

— Проснуться в здравом рассудке — сейчас уже подвиг.

— Иными словами… Если я пойду в стадо, вы не гарантируете, что сможете вытащить меня оттуда, так?

— Такой риск существует, — согласилась Флетчер. — Вы по-прежнему хотите пойти туда?

— Подождите минуту. Мне казалось, что все это теоретические рассуждения.. .

— Значит, вы передумали?

— Я этого не говорю. Но вы уже получили добро, верно?

Она кивнула:

— Да, мы получили разрешение, но при условии, что найдем подходящего добровольца. — Она в упор посмотрела на меня. — Человека, который понимает суть проблемы. Вот к чему мы пришли прошлой ночью. Вопрос о внеземном разуме — преждевременный. Мы не в состоянии ответить на него, пока не узнаем, совместимы ли вообще наши два вида. Могут ли кроликособаки и люди хотя бы образовать стадо? Пока нет ответа на этот вопрос, забудьте о коммуникации.

— Значит, танец уже запланирован? — спросил я.

— В инструкциях это опущено, потому что я хотела переговорить с вами. Мне известна ваша восприимчивость к стаду, Джеймс. Все это может оказаться чрезвычайно опасным для вас.

— Я же к вам вернулся, помните?

— Джеймс, я не пытаюсь отговорить вас, напротив. Сегодня ночью мне стоило большого труда доказать это. Но решать должны вы сами. Прежде чем я попрошу разрешения послать вас туда, вы должны осознать степень" риска и принять решение ответственно.

— Самый худший вариант мне известен: кроликособаки могут оказаться хищниками, поедающими червей, и сожрут меня. Но я ежедневно рискую.

— Нет, худшее в том, что вы затеряетесь в стаде.

Я прикусил язык раньше, чем с него соскочил готовый ответ, и еще раз прокрутил последние слова Флетчер. Потом внимательно посмотрел на нее:

— Вы уже посылали людей в стадо, да?

— И некоторых потеряли. — Она вздохнула.

— Как долго можно оставаться там человеком?

— Никто точно не знает. Но все происходит довольно быстро. Безопасный срок составляет четыре, максимум пять дней — переживания настолько сильны, что разум стирается.

— Хорошо. Значит, в моем распоряжении два дня. Нет, полтора. Я пойду туда в понедельник утром, день уйдет на привыкание, потом ночь, и на следующий день я поучаствую в сборище. Можете забрать меня во вторник после обеда. До конца недели я отчитаюсь, а к выполнению главного задания приступлю в следующий понедельник.

Флетчер выключила клавиатуру и положила ее обратно на стол.

— Вы уверены, что хотите пойти на это?

— Я должен.

— Хорошо. — Она взялась за телефон. — Джерри? Начинаем завтра. Ладно… Нет, вовсе нет… Спасибо. — Она положила трубку и повернулась ко мне. — О'кей, сегодня нам предстоит большая работа.

— Какая?

— Я вас немного потренирую.

— Тренировка?

— Есть упражнения, которые укрепят ваше чувство самосознания. Это может пригодиться.

— Медитация?

— М-м, не совсем. Называйте это центровкой души, вроде модулирующей тренировки.

— Мне казалось, что вы о ней невысокого мнения. Флетчер отрицательно помотала головой:

— Ни в коем случае. Мне только не нравится, во что ее превратили шарлатаны. Тренировка как таковая оказалась для меня одной из самых полезных вещей. Она позволила мне… сохранить здравый смысл во время эпидемий. И сейчас — тоже. Но, по правде говоря, я не уверена, что она вам поможет. Просто я хочу использовать любую возможность, чтобы подстраховать вас.

— Я не подведу, — пообещал я. — Правда. Я даже договорился с доктором Дэвидсоном на сегодняшний вечер.