Студийное освещение слепит глаза. В помещении душно и накурено. Капелька пота щекочет висок, а озноб пробирает до костей.

Страшно, неловко и стыдно.

Но уйти нельзя. Это последний шанс. Надо только притвориться, что все это — сон.

— Имя?

— Полина… — Голос звучит едва слышно. Откашлявшись, она повторяет громче: — Полина.

— Так, Полли… Ты впервые на кастинге?

— Да.

— Гай! Она совершеннолетняя? Договор подписала?

— Все в порядке, босс. Она проинструктирована. И Мастер с ней беседовал, дал добро.

Зубы клацают, а сердце трусливо трепыхается где-то в пятках. Голоса звучат за линией света, в темноте. Она не видит говорящих, но точно знает, что сейчас за ней наблюдают несколько мужчин.

«Это сон, — твердит она про себя. — Всего лишь сон».

— Полли, покажи себя.

Показать? Как? Она и так стоит в центре, на нее направлены и свет, и камера…

— Разденься, — подсказывает мужчина.

Пальцы плохо слушаются, молния заедает. А куда положить платье?

— Брось на стул, — подсказывают из темноты.

Точно, она и не заметила, что рядом что-то есть.

Чулки…

— Нет. Чулки оставь. И обувь тоже.

Снять белье? Во рту мгновенно пересыхает.

Это все сон…

Бюстгальтер падает вниз, обнажая грудь.

— Руки опусти, не прикрывайся. Эй, Полли, я уговаривать не буду.

Это сон…

— Хм, а ничего. Да, Гай? Аккуратные, упругие. И соски острые. Повернись. Боком повернись, дуреха!

Высокие каблуки — такая морока! Она едва удерживает равновесие, подвернув ногу.

— Не трясись ты так, никто тебя не съест. Трусы снимай.

Сон…

— Не надо. Я хочу сделать это сам.

Знакомый голос. Из-за софитов выходит тот, кого здесь зовут Мастером. Мужчина в летах, с цепким взглядом и пугающей улыбкой.

— Ты уверен? — спрашивают из темноты. — Я еще не посмотрел, насколько фотогенична ее попка.

— Да ладно, — отмахивается Мастер, опускаясь на стул. — Прекрасная у нее попка. Давай сразу пробу.

Перед глазами все плывет. В голове никак не укладывается, что разговор о ней, о Полине. А она как будто вещь, игрушка…

Но ее предупредили, что так и будет.

— Погоди минутку, не включай камеру, — просит Мастер. — Подойди ближе, крошка.

Он ставит ее между широко расставленных ног и заставляет опуститься на колени, а потом наклоняется к уху:

— Боишься?

— Да, — признается она.

Мастер накрывает грудь ладонью и мнет пальцами, больно выворачивает сосок. В легких не хватает воздуха, крик рвется наружу.

— Отпусти себя, Полли. Помнишь, о чем мы говорили?

Она кивает, прислушиваясь к необычным ощущениям. Боль течет от соска к пупку, и ниже, превращаясь в нечто тягучее, отчего внизу живота возникает сладкая судорога.

— Полли?

— Да, сэр, — поспешно произносит она.

Так он велел.

— Умница. — Ее успокаивающе гладят по голове. — Сегодня я не буду проверять твой болевой порог. Всего лишь отшлепаю. Веди себя естественно. Кричи, плачь. Вырывайся, если хочешь. Поняла?

— Д-да… сэр.

Она не заметила, как очутилась на его коленях, животом вниз. Трусики сдернули, и они упали к щиколоткам. Теплая ладонь мнет ягодицы, втискивается между бедер. Пальцы скользят по половым губам.

— Н-не надо, сэр, — всхлипывает она. — Пожа-а… А-ай!

Полина чуть не задохнулась от обжигающей боли… и проснулась, липкая от пота, с бешено колотящимся сердцем.

— Что, опять? — сонно спросила соседка по комнате. — Кошмары?

— Да, — коротко ответила Полина, шаря рукой по табурету.

Нащупала стакан с водой — и выпила ее залпом.

— Бесы тебя мучают, — заметила соседка, переворачиваясь на другой бок.

— Они самые, — прошептала Полина, зажигая свечу перед иконой.

— Ты чего? До подъема полчаса.

— Спи, я тихонько, — произнесла она, опускаясь на колени.

Глава первая

= 1 =

Молитва не помогла забыть о кошмарном сне, да и послушание — тоже. До обеда Полина трудилась на монастырском огороде, пропалывая грядки с луком, но думала не о смирении. Мысленно она возвращалась в прошлое, и как будто заново переживала его, испытывая все тот же стыд и ту же боль. И что-то тревожно ныло в груди, не позволяя сосредоточиться на сорняках.

Сон? Ах, если бы! Очередное напоминание о неудачной попытке найти свое место в жизни. Глупо было надеяться, что деревенская девчонка устроится в городе — без денег, без связей, без крыши над головой. Ей не забыть, как пришлось опуститься на самое дно. О таком даже на исповеди страшно рассказывать.

Плохие мысли, греховные. Как бы ни случилось чего…

Предчувствие не обмануло. Перед вечерней службой настоятельница пригласила Полину к себе. О причине гадать не пришлось: она подавала прошение о переводе в послушницы. Три года Полина жила при монастыре трудницей, и ничего не изменилось. Идти ей по-прежнему некуда. Однако и монахиней стать не просто.

— Отказ? — От обиды на глаза навернулись слезы. — Но почему, матушка? Я же… так старалась.

— Старалась, — согласилась пожилая игуменья. — Трудилась хорошо. Только нет в тебе истинной веры, Полина. И в монастырь ты стремишься от неустроенности в жизни.

Полина всхлипнула и уставилась в пол, боясь поднять голову. Что толку возражать, если настоятельница права? И сны эти кошмарные, и мысли о том, что довелось испытать, так и не остались в прошлом. Значит, вера ее недостаточно сильна. Она просто неудачница, которая никому не нужна.

— Я тебя не гоню, — продолжила настоятельница. — Однако за тобой приехали.

— Что? — растерялась Полина. — Кто? Тетя Тая?

Больше, собственно, и некому. Тетка, сестра матери, ее единственная родственница. Петька и Галка, ее дети, не в счет, малы еще. А Линка, хоть и ровесница, но скорее удавится, чем появится в монастыре.

— Нет. Родственники твоего отца.

— Моего… Матушка! Вы же знаете, мой отец утонул, когда я еще не родилась, а его родители…

— Это родственники твоего настоящего отца, Полина. Впрочем, пусть лучше объяснит тот, кто за тобой приехал. Иди, он ждет в чайной.

— Я? Одна…

— Он настаивает, чтобы ты пришла одна, — пояснила настоятельница. — Дмитрий Львович его зовут. Не ошибешься, других посетителей там нет. Ворота уже закрыты.

— Он мой…

— Иди, иди. Он все объяснит. И запомни, тебя никто не гонит. Но и место твое не здесь.

Вот и поговорили.

Полина, конечно, надеялась, что ее переведут в послушницы, но отказ не стал неожиданностью.

Но… родственники отца? Неужели их с Линкой все же перепутали!

В чайную Полина попала с черного хода, поклонилась сестрам, трудящимся на кухне, и прошла в зал для гостей. За одним из столов, спиной к окну, сидел мужчина: темноволосый, слегка бородатый, в легкой джинсовой рубашке с расстегнутым воротником.

Сердце екнуло. Для отца он вроде молод, навряд ли ему больше сорока. Брат? Дядя? Ох, нет… Если и брат, то не ее.

Полина подошла ближе, и мужчина поднялся ей навстречу. Она давно научилась прятать взгляд: смотреть в глаза паломникам, особенно мужчинам, нельзя. Но этого гостя Полина рассматривала, позабыв о приличиях — искала знакомые черты лица. Однако ничего общего с Линкой так и не заметила. У той волосы цвета соломы, веснушки, острый нос, узкие губы и водянистые глаза. А этот мужчина как будто другой породы.

К слову, он тоже рассматривал Полину. Его взгляд скользнул по лицу, по мешковатой одежде, задержался на руках, сцепленных на животе. Полина спрятала их за спину, как только сообразила, что они покрыты ссадинами и темными пятнами от травы.

И поежилась, почувствовав, что на нее смотрят снисходительно, как на бедную родственницу. Это так знакомо!

— Дмитрий Львович? — произнесла Полина, пересилив себя. — Это вы меня ждете?

— Полина? Добрый вечер. Да, присаживайтесь. Хотите чаю?