— Я работала… я пела… — бормочет она, но голос ее прерывается горькими рыданиями, и, круто повернувшись, она бежит по дороге, спотыкаясь от усталости и горя.

— Ишь, пошла, — бормочет старик, глядя ей вслед. Но отчаянный, безнадежный плач девочки тревожит его. — Эй, мальчик! Снеси-ка ей вот… — подзывая к себе босоногого мальчугана, просит он и добавляет к пятаку еще три копейки. Снеси, миленькой!

Мальчик, сверкнув босыми пятками, в несколько прыжков догоняет плачущую девочку.

— Вот возьми, старик тебе еще дал, — сует он ей в руки деньги.

Но Динка отстраняет протянутую ладонь и, не оглядываясь, бредет по дороге. Из последних сил царапается она не обрыв и, цепляясь за колючие кусты, плетется до тропинке к утесу.

Громкий плач ее переходит в горькое всхлипывание и тихие протяжные жалобы:

— Лень… Лень… Лень…

В жизни Леньки редко бывали счастливые дни. Но сегодня ему повезло. Утром, пробравшись за пассажирами на пароход, он благополучно проехал в город и тут же, на пристани, заработал пятнадцать копеек у одной сердобольной барыньки, которой помог добраться с двумя чемоданами до извозчика.

— Сколько тебе? — спросила барынька.

Но Ленька, не считая свою помощь за большой труд, махнул рукой:

— Ладно… Чего там!

Барынька сунула ему гривенник, а потом, увидев, как просияли глаза мальчика, растрогалась и добавила пятачок. Это была удача, и Ленька сразу почувствовал себя человеком с деньгами. Он ходил по базару и, ощущая мучительный голод, приценивался то к пирогам, которыми торговал разносчик, то к горячей картошке, политой бараньим жиром… Особенно долго стоял он в обжорном ряду, наблюдая, как к длинному столу один за другим подходили люди и, заплатив три копейки, получали из рук торговки окутанную душистым паром жестяную миску с мятой картошкой. Соблазнительный запах щекотал ноздри, но Ленька не решался отдать сразу целых три копейки и, махнув рукой, отошел подальше, сказав себе свою любимую фразу:

«Чего тут… Не маленький небось…»

Приценялся он и к толстым румяным бубликам… Но всё казалось ему слишком дорого, и в конце концов он купил на две копейки горбушку хлеба и остался очень доволен собой. Но хлебом ему пришлось поделиться с Федькой, которого он встретил на базаре. Федька с утра продавал за гроши мелкую рыбешку, но рыбешка шла туго, Федька оголодал и собирался уже домой.

— Погоди… может, еще продашь! — разламывая пополам свой хлеб, сказал Ленька. — Тебе бы Макаку сюда! — засмеялся он, вспомнив свои торги рыбой.

Но Федьке было не до смеха. — Меня нонче Митрич обещался взять с собой. — сказал он. — А из-за этой дряни и ловлю пропущу… Знаешь что? — предложил он Леньке. — Бери ее себе! Что продашь, а что сваришь дома!

Ленька согласился и занял Федькино место. Вначале ему повезло, и он умудрился заработать десять копеек, но потом дело застопорилось, и последнюю кучку никто не хотел брать, А между тем базар был в полном разгаре, и Ленька боялся потерять заработок.

«Возьму домой, похлебку сварю», — подумал мальчик и, сложив рыбу в корзинку, которую оставил ему Федька, пошел на пристань…

Его привлекала столовая.

«Поглядеть бы, нет ли там опять дяди Степана?»

Но дяди Степана не было, зато Леньке снова удалось заработать немного денег, и он решил купить Динке большое румяное яблоко. Выбрав на возу самое лучшее яблоко, он прибавил к нему еще два поменьше и, заплатив, отошел.

Его беспокоила мысль о своем новом знакомом.

«Может, дома сидит… А может, на работе где-нибудь? — раздумывал Ленька. — А может, голодный?»

Мальчик решил купить хлеба и отнести Степану рыбу.

«Тот раз он меня кормил, а этот раз я его накормлю!» — радовался Ленька, шагая по грязному переулку и взбираясь по скрипучей лестнице деревянного флигеля.

Степан был дома.

— Вот и хорошо, что ты пришел! — весело сказал Степан. — А у меня вчера получка была! Сестра денег прислала, да за урок я получил! Пойдем в студенческую столовую обедать! — предложил он, садясь на кровать и натягивая на босые ноги ботинки.

Но Леньке не хотелось обедать за его счет.

— У меня есть рыба… — сказал он. — Я бы, дядя Степан, сварил похлебку, вот мы и наелись бы!

— Ну что ж! — согласился Степан, заглядывая в Ленькину корзинку. — Чего лучше! Сварим похлебку! Только один уговор: не называй ты меня дядей! Терпеть не могу всех этих дядей, тетей! — стаскивая ботинок, сказал он.

Ленька засмеялся.

— Ясно, смешно! Мы с тобой взрослые люди: ты Леонид, и я Степан! Ну, вываливай свою рыбу около печки, сейчас будем хозяйничать!

Сидя на корточках, они вдвоем выпотрошили рыбу, покормили спустившуюся с чердака голодную кошку, потом развели огонь и, поставив варить похлебку, разговорились. Польщенный тем, что Степан называет его Леонидом и считает его за равного себе, взрослого человека, Ленька вдруг почувствовал собственное достоинство и независимость; булькающая в кастрюле рыба и хлеб, выложенный им на стол, также прибавляли ему чувство независимости, а простое, дружеское отношение Степана располагало к доверию. Ленька рассказал о своем бегстве от хозяина и жизни на утесе.

— Как орел живу! — похвалился он.

— Это хорошо, это даже очень здорово; — задумчиво сказал Степан, закуривая папироску и пуская в потолок дым. — Но ведь вот какая неприятность: за летом приходит осень… дожди… Пожалуй, подмочит тебя на твоем утесе, а? — глядя на Леньку добрыми близорукими глазами, спросил он.

— Не подмочит! — засмеялся Ленька. — Я под камнем сплю!

Степан пощипал рыжий клинышек своей бородки и кивнул головой:

— Ну, спи пока под камнем! А зимой, если я до тех пор не получу бесплатную квартиру, будешь жить со мной!

— Это что же — тюрьму? — догадался Ленька.

— Ну да! Мало ли что может случиться… Вот поднял бы ты тот раз бумажку и крикнул бы: «Держите его!» — так сейчас же меня, голубчика, и сцапали бы, сказал Степан.

— Я не предатель и не сыщик! — обиделся Ленька.

— А есть и предатели и сыщики, — бросая в угол папиросу, сказал Степан.

— А где же они есть? Если, например, среди рабочих, так там их нету… пожал плечами Ленька.

— Почему — нету? Попадется вот такая бумажка какому-нибудь холую, подхалиму хозяйскому, вот он нанесет ее куда надо, а там начнется слежка… заметил Степан.

— Так вы поаккуратней! Глядите, кому кладете… — нахмурился Ленька.

Степан поднял кастрюлю, подсыпал в жаровню углей, взял ложку.

— А ну, попробуй! — сказал он вместо ответа и выдвинул из-под кровати сложенную горкой грязную посуду. — Вот, кстати, тарелок этих, ложек, плошек у меня набралось до черта! И пачкаются, понимаешь ли ты, и мыть их надо! Одним словом, лишняя посуда затрудняет жизнь! Не возьмешь ли на свой утес хоть половину? — наливая в миску воды из ведра и гремя тарелками, предложил Степан.

— Возьму! — засмеялся Ленька. — Мне как раз есть не на чем.

— Вот и хорошо! Бери грязную — там Волга у тебя под рукой, вымоешь… засовывая в Ленькину корзинку миску И две тарелки, сказал Степан. — На вот и ложки. Срязу тебе кладу, чтооб не забыл.

Ленька, хохоча, помог ему собрать посуду.

— Чудной вы! — сказал он.

— Да не чудной я, а просто, понимаешь ли ты, некогда мне тут себя обхаживать, как старую барыню…

— А вы куфарку возьмите! — развеселившись, посоветовал Ленька.

— Только этого мне еще не хватало! — серьезно сказал Степан.

Убрав со стола книги, Ленька поставил тарелки, налил похлебку, нарезал хлеб. Ели молча, обжигаясь и откусывая большими кусками хлеб.

— Вот как мы! — весело сказал Степан, отодвигая пустую кастрюлю. — Да разве за нами кто угонится? — пошутил он, снимая с жаровни чайник.

Чай пили, заваренный прямо в жестяном чайнике. Пили долго, прикусывая сахар от одного куска. Никогда еще не ел и не пил Ленька так вкусно и сытно. И нигде еще не чувствовал он себя таким вольным человеком, как у Степана.