Динка глубоко вздохнула. Приоткрыв дверь, она внесла тарелки, осторожно, стараясь не стучать, поставила их на стол и вышла. Молча и задумчиво подметала она террасу, молча съела сладкий пирог, который дала ей Катя, положила в карман конфетку…

В кухне загремели ведра: Никич принес воды и начал ставить самовар. Потянуло знакомым запахом дыма, послышался разговор. Но Динка не шевельнулась, для нее кухня оставалась такой же пустой и тихой, какой она увидела ее в это утро.

Вставало солнце, теплые лучи его потянули Динку в сад. Она прошлась по дорожкам, покачалась в гамаке. Глубокая тишина и пустота Лининой кухни неотвязно преследовали ее, хотелось тихо ходить, тихо говорить…

«Я делаюсь больной!» — испуганно подумала Динка и, чтобы услышать свой голос, громко сказала:

— Карл у Клары украл кораллы… Карл у Клары украл кораллы! — еще громче крикнула она, а с террасы вдруг откликнулся голос Мышки:

— Иду!

Динка обрадовалась, побежала навстречу сестре, обняла ее за шею:

— Лины уже нигде нет.

— Она будет приезжать каждое воскресенье, а может быть, даже среди недели, — живо сказала Мышка. — Они будут приезжать вместе с Малайкой…

— В кухне остался один Чернышевский, — думая о своем, сказала Динка.

— Ну что же, — сказала Мышка. — С ним все-таки веселее…

Динка замолчала.

— Кате будет теперь трудно. Ей придется самой варить обед. Вчера Костя привез ей такую книжку…

— А какой писатель пишет про супы? — поинтересовалась Динка.

— Не знаю… — пожала плечами Мышка. — Я никогда не читала.

— Я думаю, какой-нибудь голодный, — серьезно предположила Динка, — потому что когда человек голодный, то ему представляется какое-нибудь кушанье.

Мышка опять пожала плечами.

— Я умею варить картошку в собственной кожуре. Если Катя захочет, то я могу поставить на два камушка котелок, потом наломать сухих палочек и зажечь. Это очень просто.

А потом в этом же самом котелке можно сделатъ чай… И если набрать воды из Волги, то он совершенно желтый без всякой заварки! — с увлечением сказала Динка.

— Неужели? — удивилась Мышка. — Но откуда ты все это знаешь?

— Я знаю… — Динка неопределенно мотнула головой в сторону Волги — Я видела на берегу. Так варит себе один голодный писатель, — неожиданно фыркнула она.

Мышка тоже засмеялась.

— Ты так быстро врешь, — сказала она, — что я даже ничего не успеваю подумать!

— У меня не простое вранье! — важно сказала Динка. — Но тебе никогда не додуматься, потому что оно похоже знаешь на что?

— На длинный язык! — фыркнула Мышка.

— Нет… На яичко, которое вкладывается одно в другое, одно в другое, а в самом конце такой шарик.

— Ну и что?

— Шарик взаправдашний, а кругом вранье, — объяснила Динка.

— Это такая загадка? — спросила Мышка.

— Да. Я могу много насочинять таких загадок… Я могу стать даже писателем супов, если меня не кормить! — похвасталась она.

— Дети, идите пить чай! — крикнула с террасы Алина.

— Пойдем! — сказала Динка. — На столе много вкусного от вчерашнего пира.

— А какая красивая была Лина! — с восторгом вспомнила Мышка.

Но Динка насупилась и тихо сказала:

— Я ненавижу свадьбы… Чай разливала Алина.

— Дети, — сказала она, — Лины нет, и мы должны помогать по хозяйству. Надо прибирать со стола, мыть посуду, подметать комнаты. Можете выбирать что кому нравится!

Мышка предложила подметать комнаты или мыть посуду. Динке не нравилось ни то ни другое.

— Я буду варить картошку в собственной кожуре, — безнадежно повторяла она.

После завтрака Алина и Мышка прибрали со стола и помыли посуду. Динка взяла веник и пошла подметать свою комнату. На террасе послышались поспешные шаги и голос Кости:

— Где Катя? Позовите ее на минутку!

Динка услышала, как Костя прошел в соседнюю комнату.

— Что-нибудь случилось? — спросила, входя, Катя. Динка невольно прислушалась.

— Степан арестован. Третьего дня в рабочей столовке… Был обыск… У меня есть сведения, что его взяли без всяких улик… — шагая по комнате, взволнованно сказал Костя и, приоткрыв дверь, заглянул в детскую. (Динка присела за спинкой кровати.) Костя закрыл дверь. — Третьего дня, рано утром. А ночью Степан работал в типографии и вышел с целой пачкой свежих прокламаций… Не понимаю, куда он их дел!

— Но ты же говоришь — при нем ничего не нашли? — испуганно переспросила Катя.

— И при нем ничего, и в квартире ничего. Взяли без всяких улик. Это большая удача, но где прокламации?

Динка сидела ни жива ни мертва. Может, это Ленькин Степан? Ведь это он ходил в столовую с запрещенными бумажками, которые называются прокламациями. Но почему же его взяли без всяких улик? Что значит улики? Это, наверное, что-нибудь из одёжи… Но как же он шел по улице без этих самых улик? И где был в это время Ленька — ведь он часто заходил к Степану?

Динке стало очень жаль Степана, но больше всего она испугалась за Леньку. «Вдруг сегодня Ленька пойдет к Степану, а там полиция! Ведь Леньку тоже могут арестовать!» — подумала она, прислушиваясь к голосу Кости.

— Степан сидит в подследственной камере, перестучаться с ним и узнать что-нибудь точнее невозможно. Но если нет улик, то его должны скоро выпустить.

Динка не стала слушать дальше; бросив в угол веник, она вылезла в окно и побежала к забору. Где Ленька? Ведь он обещал приехать раньше… Динка вернулась домой, посмотрела на часы. Было без четверти двенадцать…

На пристани загудел пароход. По тропинке мимо забора прошли дачники. Но Леньки между ними не было.

Еще дважды прогудели пароходы и прошли мимо приехавшие дачники… Динка смотрела на часы, возвращалась назад и в волнении бегала вдоль забора.

«Может, это совсем и не тот Степан… Но почему же тогда Костя сказал про эти САМЫЕ прокламации?» — старалась догадаться Динка. В конце концов она начала сердиться… И в это время на тропинки показался Ленька. Он шел не спеша, словно раздумывая, идти или не идти. Ему казалось, что свадьба в Динкином доме еще не кончилась и сама Динка снова встретит его, как чужая барышня. Леньке было обидно и унизительно вспоминать, что эта «барышня» просунула ему через забор подачку, но, тоскуя по своей подружке, он все-таки шел…

— Ленька! — стукнув кулачком по ладони, сердито крикнула Динка и, нырнув в лазейку, помчалась навстречу мальчику. — Почему ты не идешь? Не идешь и не идешь!

— А что? — оторопело спросил Ленька.

— Как — что? Пойдем скорей! — Динка схватила его за руку и потащила за собой.

— Да погоди… На пожар, что ли? — пошутил Ленька, и лицо его просветлело. — Вот уж Макака так Макака! Настоящая Макака! — с удовольствием сказал он и засмеялся.

— Не смейся! Пойдем! Я тебе не смешное скажу! — снова прикрикнула на него Динка.

— А что, случилось у вас что-нибудь? — спросил Ленька.

— Пойдем! Пойдем!

— Ну, пойдем, коли так! — Ленька вырвался вперед и потащил за собой Динку.

Не переводя дух, они домчались до обрыва, молча перешли на утес и уселась около входа в пещеру.

— Ну что там стряслось? — спросил Ленька. Динка, прерывисто дыша, наклонилась к его уху. — Степан арестован! — сообщила она. Ленька удивленно поднял брови и невесело усмехнулся.

— Здравствуй, кум, я твой Федор… — пробормотал он и вдруг быстро спросил: — Ты откуда знаешь?

— Костя по секрету сказал Кате. А я слышала.

— Что ж он сказал? — все так же удивленно спросил Ленька.

— Так и сказал: Степан арестован, его взяли прямо с кровати без всего, поэтому скоро выпустят, — дополнила от себя Динка.

— С кровати? Значит, дома. Так это другой Степан… — сообразил Ленька.

— Ну вот. Я тоже так думала… Но Костя сказал еще, что третьего дня… и не дома, а в столовке… И что у Степана была целая пачка прокламаций, но у него ничего не нашли, а делали обыск дома и прямо в чем был, без всяких улик, повели по улицам… — захлебываясь, рассказывала Динка.