Тихо шелестел молодой рогоз у границы воды. Пахло ландышами: свежо и пьяно одновременно. To и дело мелькали среди травы в сырых овражках и ямках жемчужные россыпи их цветков. Гроза и Домаслав молчали долго, будто слова подбирали, которые можно было бы друг другу напоследок сказать. После принялись вспоминать, как хорошо было тогда в Ждимириче недалеко друг от друга жить. Как бегали они на равных по дворам, улицам и в окрестностях всех, куда ноги доносили, несмотря на упреждения старших. И как было бездумно тогда, легко, ничто не давило на голову, ничто не отравляло жизни.

И мало-помалу разговор завязался о другом, о грядущем. И Гроза как будто даже представлять себе стала, что было бы, родись она девицей обычной, никакой особой кровью не наделенной. Подумалось вдруг, что тогда ее жизнь сейчас была бы другой: не знала бы она ни Беляны, может — разве что самую малость. Не встретила бы близко Владивоя, а уж Рарога — и подавно. Кажется, и радоваться бы многому из того, а отчего-то не радовалось. Она не знала теперь другой судьбы — отдельно ото всех них. Даже от находника, которого вспоминала, признаться, каждый день. Особенно под вечер: отчего-то закат, то ясный, разлитый по окоему золотом или чермным полотном, то хмурый, рассеянный среди кудлатых облаков, непременно напоминал ей о Рароге. Может, потому что тех закатов она, будучи невольной частью его ватаги несколько дней, навидалась хоть и немного, но были они все один ярче другого и так ясно отпечатались в памяти, пронизанные теплом костров, что век проживи — не забудешь.

Домаслав попытался поцеловать Грозу напоследок, как собрались они уж возвращаться — да она не далась. Не стала яро отталкивать или браниться на него за наглость. Просто одного взгляда хватило, чтобы парень понял все, что в него было вложено. Странно так: с некоторыми людьми столько слов тратишь, все говоришь-говоришь о чем-то понятном, очевидном — а они и не слышат будто. To ли не хотят, то ли и правда к тому не способны, ослепленные своими же страстями и желаниями. А другим ничего не скажешь — и они разумеют все и даже, может, больше. Ни в чем не винят, не хранят обид за неоправданные чаяния. Может, потому что и не было у них особых чаяний? Вот, как у Домаслава, который вряд ли считал, что желанная невеста думает о нем так же много, как он о ней.

И отчего-то жаль становилось: что такой жених достался ей, Грозе. Той, которая его и не заслуживает, а пуще того — погубить может. Но она все ж решилась обратиться к нему с просьбой, особо не думая о том, что он может и отказаться, потому как дело это хоть и не опасное, а грозящее еще большее напряжение между ним и князем натянуть, коли тот прознает.

— Скажи, Домаслав, — осторожно проговорила Гроза, нарочно удерживая еще руку в ладони парня уж после того, как попытка поцелуя не удалась. — Ты можешь весточку одну передать в Долесск?

Домаслав хоть и удивился заметно, но пока ничего не стал возражать: только кивнул. И хоть от Ждимирича до Долесска путь неблизкий, а донести весть можно, коли пожелать. А уж за ним никто не наблюдает, никто неволить не станет.

— Передать могу, только зачем тебе то надо, Гроза? — он пытливо посмотрел в глаза.

— To не мне надо, — она вздохнула и невольно глянула в сторону острога. — Просто найди человека, что мог бы передать княжичу Любору, что Беляну скоро Уннар Ярдарсон заберет. И что поедем мы дорогой до Дривны. А там уж через пролив до Стонфанга княжна отправится только с людьми Уннара.

— Нужно ли? — усомнился Домаслав. Как ни мало он благоразумия проявил, когда, несмотря ни на что, решил Грозу в жены взять, а вот теперь отлилось оно сторицей. — О Беляне и без того сейчас много болтают. Уж назнались люди о ее бегах. Да и не успеет княжич-то…

— Ты просто передай!

Гроза уцепилась за оба его запястья. Сжала умоляюще — и парень цыкнул тихо, усмехаясь с видом таким, будто ни в чем отказать ей не мог.

— Хорошо. Я попытаюсь.

На том и разошлись покамест. Домаслав — с ожиданием скорой встречи вновь. Гроза — с надеждой на то, что за то время, что он будет вдали от нее, удастся все ж оградить его от еще большей западни, в какую он мог попасть, сам того не ведая.

На другой день он уехал, а к вечеру того же появился у ворот Белого Дола обоз небольшой и людей много верховых: десятка два. Стражники быстро о том воеводе и князю доложили. А как пригляделись, оказалось, что это Уннар Ярдарсон пожаловал с ближниками. Редко такое случалось, чтобы варяги посуху путь держали, да из Веривича до здешнего острога такой путь был гораздо короче.

Встретили жениха княжны приветливее некуда. И тем же вечером затеяли пир, пусть и не такой разудалый, какими бывали они в Волоцке, хоть Владивой и не слыл любителем бестолковых гуляний без повода. Гроза просидела весь день в горнице Беляны вместе с Драгицей, которая за ними надзирала так, будто они могут просто раствориться. И к каждому слову прислушивалась. Гроза ткала себе поясок — или, может, в подарок кому, если совсем справный получится. Такое от души хочется в дар преподнести человеку близкому — и ничуть не жаль, что себе не оставила. Она вплетала знаки обережные в него, нитки синие и красные накладывала одна на другую, переплетала почти бездумно: пальцы сами работали. Но Гроза не забывала и на Беляну поглядывать, нынче совсем бледную. Княжна вышивала, казалось бы, неспешно, а, коли присмотреться — больше иглой бестолково в лен тыкала, даже порой и нитку не продевая.

Драгица все же вышла ненадолго: видно, привлек ее нарастающий шум мужских голосов, что множились и множились поначалу во дворе, а там и в терем перенеслись. Заменил еще недавно гостевавшую тут ватагу Рарога малый хирд Уннара — и не поменялось кажется, ничего, а не по себе все же. Теперь-то уж будто чужаки сюда пришли. Стало быть, ватажников Гроза невольно за своих держать стала? Да и не только она.

— Хоть с крыши кидайся, — вздохнула Беляна, пока наставница не слышит.

Гроза уронила на колени руки с тканьем.

— С ума спятила? — возмутилась так громко, что и во дворе, верно, можно было услыхать. — Да, верно, страшно с тем, кто сердцу ближе, расставаться. Да не за чудище какое тебя замуж выдают… Может, оно и по-другому видеться будет после.

— Да много ты в том понимаешь… — огрызнулась Беляна.

Да и примолкла, видно, вспомнив, что как раз Гроза-то раньше нее добровольно согласилась женой Домаслава стать. Да только не знала, какова тому причина на самом деле. Просто чтобы никто ее не трогал хоть луну ближнюю. А там, как успокоится бдительность отца, можно уже и по-своему все поворачивать. Из острога легче уходить без опасности, что следом обязательно прибежит какой отрок, чтобы справиться, не далеко ли ушла.

— Знаю, — фыркнула Гроза. — Чем больше ты противишься, тем князь крепче за тобой смотреть будет. А еще и людей своих науськает, чтобы глаз с тебя не спускали. Тогда точно замуж пойдешь, как миленькая, которую только под мышку бери и тащи, куда хочешь.

Беляна сначала и брови сдвинула, непонимающе, а после улыбнулась, хоть и не так тепло и ясно, как она умела.

— Ты все верно говоришь, — она вновь вернулась к вышиванию. — Да как бы уже не поздно было.

— Там увидим, — Гроза подмигнула подруге, когда та мельком на нее посмотрела.

И вовремя успела, потому как скоро вернулась Драгица. Окинула взглядом девиц, которые смиренно занимались рукоделием, будто уличить в чем хотела, да ничего подозрительного не высмотрела.

— Идем в трапезную, — наконец велела она холодно. — Владивой Гневанович зовет.

Что поделать: пришлось идти. Еще издалека слышен стал шум могучих мужицких голосов, что горланили вовсю, пытаясь друг друга перекричать. Порой нельзя было разобрать слов, а значит, это варяги раздухарились. Драгица открыла дверь и пропустила девиц мимо себя. Беляна, показалось, даже на пороге споткнулась: до того ей не хотелось входить. Гроза невольно подтолкнула ее в спину. А как закрылась за женщинами дверь — мужчины все в их сторону повернулись, помалу смолкая.