Она отвернулась снова и встать уж хотела, да он поймал ее руку, сжал, ведя пальцем по нежной коже запястья.

— Не трожь, князь. Отвези меня до Ледного озера. И там оставь. Дальше я сама путь свой найду. Ни с кем не хочу его делить. И уж с тобой — больше всего, — она говорила все быстрее, будто слова эти давно уж выхода ждали и душили ее. Не скажет — и задохнется, захлебнется ими, как речной водой.

— Постой, — оборвал он ее. Не было сил слушать, как она себя сама гложет. — Я уж сам решу, что мне дальше с тобой делать. И ни у какого озера я тебя не брошу. Мы вернемся в Волоцк, и там ты будешь жениха своего дожидаться, гадать, смельчак он у тебя или нет. Глупости забудь даже думать.

Владивой взял ее за плечи и к себе привлек. Спиной на грудь, подтягивая ближе, заставляя усесться между его разведенных колен. Она вырывалась, конечно, кусала губу и хмурила брови. Но он крепко перехватил ее за талию, вдавил в себя, пьянея вмиг просто от тесноты этой, от жара ее, что сочился сквозь ткань обеих рубах.

— С Ярдаром будет вражда, если не оставишь меня.

— Ярдар Медный, хоть и воин с нравом непростым, да вовсе не глуп, — зашептал Владивой, почти касаясь губами шеи Грозы. Сминая нетерпеливо ее грудь ладонью. — Говорить будем. И до чего-то договоримся. Не бойся.

Не выдержал, ворот ее развязал и сунул руку под ткань. И по всему телу словно горячая волна прошлась, как накрыл небольшой холмик с твердой вершинкой. Губами бы его смять, ощущая пряный вкус ее нежной кожи. Но торопиться нельзя. И без того вон закаменела, словно зайчишка, прижатый к земле лапой волка. Гроза его руки попыталась от себя оторвать. Попыталась ужом вывернуться из горячего кольца объятий, но он не намерен был уступать. Пусть другому достанется, но он сполна напьется еще этого дурмана, иначе просто с ума сойдет.

— Закричу, — пообещала девчонка.

— Кричи, — согласился он, спуская ладонь по ее напряженному до каменной твердости бедру, другой продолжая мягко сминать грудь, пощипывая сосок.

Она вскрикнула — не обманула — Владивой накрыл ее рот пятерней. Острые зубки вонзились в его кожу ощутимо, но не так, чтобы заставить отдернуть. Зашуршал лен рубахи, осела на губах соль кожи Грозы, когда Владивой прижался ими к нежной шее. Девушка рванулась снова и все же выскользнула из рук, отползла дальше. Владивой поймал ее за лодыжку, провел по ней вверх, задирая подол. Придавил Грозу к ковру другой рукой — и одним рывком оголил белые гладкие бедра. Девушка снова закричать попыталась, да только писк вышел, заглушенный его ладонью. Раззадорила, распалила пожирающий разума пожар внутри. Взять бы ее прямо сейчас, ворваться бы до самой сердцевины и биться бы в нее, пока она не ослабеет от их общего наслаждения. Пока не смирится с тем, что так и должно быть. Безумие это, багровое, острое, как стягивающая шею удавка.

Владивой с тихим рыком вдавился отверделым пахом между ее ног. Гроза забилась, вырываясь едва не до хруста костей. Что он творит? — вдруг пришло ледяное отрезвление. Разве она простит ему? Никогда не простит — а он не мог взять на душу такую тяжесть. Блаженство с тела после обладания ею сойдет, а вот грязь из души никаким щелоком не вымоешь. Прав Ратша. До горечи по языку и горлу прав.

Владивой избавил Грозу от тяжести своего тела, отпустил — и она вскочила на ноги, глядя на него дико и гневно так, как еще не доводилось видеть. Он впился ногтями в ковер, едва давя в себе желание встать и всеми силами довести начатое до конца.

— С кем бы ты ни была, Гроза, — прохрипел, чувствуя, как врезается в напряженную плоть натянутая ткань портов. — А все равно ты моя. Рано или поздно поймешь.

— Я не хочу больше, чтобы ты касался меня, князь. Что было раньше — то только моя глупость и податливость. Но не будет такого. Не пытайся. Иначе я кричать буду, отбиваться буду до крови — так и знай. Чтобы даже челядь видела отметины на твоем лице и понимала все, — она всхлипнула рвано, давясь следующим вздохом.

И сказать еще что-то хотела, да не стала — и того достаточно, чтобы голову охватил такой пекучий жар, что все мысли в ней обращаются пеплом, едва появившись. Остается только что-то необузданное внутри, что сдержать трудно. Когда бросаются вперед и берут то, чего хочется больше всего на свете — до судорог в мышцах. А потом жалеют обычно, потому что остается за тем только пепелище. Владивой вдохнул и выдохнул тихо и глубоко несколько раз, смахнул со лба испарину. И лишь тогда заметил, как потряхивает Грозу, как встают слезы в ее глазах.

Она обхватила себя руками за плечи и отвернулась, не желая больше разговаривать. А Владивой вдруг осознал, что не сможет отказаться от нее. Жизни сколько осталось еще — Макошь да Морана ведают — и он не хочет прожить ее без этой девушки, зная, что она жена другого. Или полюбовница. Что она ушла вслед за матерью и теперь только во сне ее видеть останется.

Уж лучше сразу ножом себе по горлу. Страшное чувство, неправильное: не так должен князь мыслить, ведь уж не мальчишка пылкий давно. А все ж мыслилось отчего-то. Он встал неспешно и, последний раз глянув в слега вздрагивающую спину Грозы, вышел из шатра.

Нынче пристали к берегу возле небольшой веси Пороги. Встали рано, еще не дождавшись, как начнут сгущаться сумерки. И тут же вокруг княжеской лодьи засуетились местные. Сообщили и старейшинам о том, что князь к ним сам пожаловал. Конечно, и опаска на лицах весечан была поначалу, а после, как узнали они, что Владивою и его ближней дружине только ночлег нужен и никаких дурных вестей с собой они не принесли, то сразу сошло мимолетное напряжение, и всех приняли, как самых дорогих гостей. Да так и было, верно: не каждый день в отдаленную весь сам князь заглядывает.

Угостил всех старейшина Заборон на славу. Расстарался и дичью, только недавно изловленной: жирными утками, запеченными в длинных посудинах в печи. Хозяйка его Красна быстро сообразила приготовить что посытней. Подали птицу к столу рассыпчатой ячменной кашей и сладкой репой.

Как закончили вечерю, князь с гридями отправились к гостинной избе: была она тут всего одна, да сейчас пустовала, хоть, говорили, в ней и останавливались какие купцы, что порой проезжали через Пороги. Грозе Красна предложила остаться у них в избе: все ж девица. Пусть бы отдыхала отдельно от мужей. Но та окинула взглядом шумный дом, где было место и детям, которые пока от родителей в свою семью не ушли, и соседям, что наведались на гостей важных посмотреть, с князем хоть парой слов перемолвиться, и отказалась. Незачем ей сейчас лютый надзор: а ведь большуха так с нее внимательного взгляда и не спускала.

— Ничего страшного, — улыбнулась. — Одну ночь я и в гостинной избе проведу. Не хочу вас стеснять. У вас и так забот теперь на весь вечер хватит.

— Осталась бы, Гроза, — настоял князь.

Но она ему ничего не стала отвечать: все ж сердилась еще за то, что в шатре учинил и что к Ледному озеру запретил ходить.

Как загустели сумерки, кмети все на лавки попадали — отдыхать после гребли, долгого пути. Уж так силился князь скорее до Волоцка добраться, что не всегда разрешал с лодьи сойти на берег, чтобы отдохнуть.

Грозе Владивой отдал самую лучшую лавку — у печи, хоть и топить нынче нужды уже не было, а все равно место почетное, такое бы самому князю занять. Заботливые женщины, что пришли вместе с большухой, отделили широкой занавесью для нее даже что-то вроде угла: чтобы и переодеться можно было спокойно, и чтобы часть дома оградить для девицы, что оставалась одна среди мужчин — все ж непотребство, коли подумать. Да ей уж все равно было. Глядишь, скоро о ней и не то говорить будут. Может, похуже чего.

Гроза тоже себе отдых дала. Путь ей нынче предстоял нелегкий, хоть и не такой уж дальний, если верить рассказам Ярены. От Порогов до Ледного озера, коли на восток идти, всего-то верст пять-шесть дороги по лесным тропкам. Сказала матушка Рарога, что, если вывернуть на нужную, то уже и не заплутаешь. За суетой вечерней, Гроза успела свой заплечный мешок припрятать, в который сложила и купленные князем нарочно для нее в Долесске рубахи, и воду в небольшой баклажке, крупу в мешочках, которую потихоньку отсыпала для себя, и даже котелок небольшой она из лодьи умыкнуть сумела — затолкала на самое дно. Если уходить, так добираться надо будет до каких весей, а там уж снова припасами разживаться. А пока и того хватит.