— Ты чего? — спросила, кажется, сердито, а после вдруг за плечи подругу обхватила ладонями. Прислонилась щекой, и голос ее смягчился — тогда-то и понятно стало, что она сама едва не плачет. Уж от страха или жалости невольной к Уннару — кто разберет. — Идем. Скрыться надобно. А тебе — больше всего.

— Может, мне вернуться надо? — прошептала Гроза, сомневаясь, что княжна слышит ее сквозь неугомонный даже ночью голос леса. Как будто сами духи тут переговаривались тихо, прячась в тенях и за широкими стволами. Решали, пускать ли случайных путниц туда, где им не рады вовсе.

— С ума сошла? — взбеленилась подруга, мгновенно приходя в себя. — Я тут без тебя вовсе сгину. Удумала чего.

И они пошли снова. Но никакой тропки все не появлялось среди темноты ночи, как Гроза под ноги себе ни вглядывалась. Силы уходили, луна, что висела высоко на ясном небоскате начала вдруг то и дело скрываться за облаками, которые сияли, подсвеченные ею, словно брызги расплавленного серебра.

— Мы заблудились, кажется, — едва не простонал Беляна. Оперлась спиной на ствол сосны и задрала голову к кроне. — Теперь нас точно никто не найдет. Только волки.

— Подожди, — отмахнулась Гроза. — Дай осмотреться.

— Ты ж не охотник, не следопыт, — усомнилась княжна.

Гроза кивнула тихонько, чтобы она не увидела. Встала рядом, озираясь и решая, пойти дальше или остаться на месте до того мига, как рассветет. Да опасно это: казалось, не так уж далеко они ушли от стана с закипевшей в нем битвой. Но она и правда в толк взять на могла, куда повернуть, и даже то направление, куда они с Беляной шли только что, уже смывалось синеватой чернотой глубокой ночи.

Помалу становилось страшно. Вдохи и выдохи, удары сердца отсчитывали мгновения, что Гроза с княжной стояли под сосной, молча и думая, что же делать.

"Иди", — пронесся как будто шепот среди ветвей, затерялся в вышине, рассыпался пылью среди хвои.

Гроза подалась всем телом вслед за этим голосом и покосилась на Беляну: услышала ли? Но княжна и головы не повернула, совсем опечалившись. Верно, и впрямь решила, что лучше уж и с места не двигаться, чем еще больше заплутать.

— Дальше пойдем, — проговорила Гроза.

— Да куда ж? — вздохнула подруга.

— Узнаем.

Она сделала пару неуверенных шагов в ту сторону, откуда послышался голос. А после зашагала быстрее, осмелев.

"Я помогу тебе. Вы в моем чертоге, и тут я хозяин", — снова зашелестело кругом.

И голос этот теперь показался знакомым. Уже слышала Гроза его раньше, да не сразу поняла, где. А как вспомнила — аж холодом по спине ударило.

"Я не знаю, чем смогу помочь тебе в ответ, Волхв Богов", — чувствуя себя безумной, отозвалась Гроза.

"Волхва моего спасешь. Тогда и я тебя спасу… Лисица", — тихий смех послышался в голосе, от которого становилось тепло и зябко одновременно.

Что-то зашуршало-завздыхало в стороне. Беляна едва не на весь лес взвизгнула, а Гроза пошла на звук, доверяя тому, кто вел ее. И княжне ничего не оставалось, как идти следом.

Скоро они и впрямь выбрались на тропку, которая поначалу была едва заметной, но чем дальше убегала, тем больше ширилась, словно помнила больше и больше людских ног. А когда небо уже разгорелось первым заревом рассвета, дорожка влилась в другую, уж совсем хоженую и даже прокатанную до глубокой колеи. И как ни велика была усталость подруг, а они еще прибавили шагу.

Подол становился и вовсе невыносимо тяжелым, как промочила его роса, ступни болели от вонзающихся в них без конца корней и камешков, на которые Гроза и внимания уже не обращала. Беляна крепко держала ее за руку, плетясь следом, а иначе уже свалилась бы прямо в траву и неведомо когда можно было бы поднять ее снова.

Светило медленно поднималось над землей, просачивалось янтарем между сосновых и березовых стволов. Растекалось по траве, захлестывало, наступало, будто торопилось осветить всю глубину проступка Грозы, что пыталась спрятаться в глуши безмятежного, точно выживший из ума старец, леса. Запекло щеку, ослепило уставшие глаза. Гроза сощурилась, из последних сил вглядываясь в озаренную даль, которая только и оставалась пока переплетением золотисто- зеленых ветвей. Звучала только стрекотом и чириканием проснувшихся птиц, но не дарила и малого ощущения безопасности. Но вот частокол вековых стволов начал как будто редеть. Кроны сосен стали гуще и разлапистей. Все чаще попадались пни: то тут, тот там. Старые и посвежее.

А после раскинулся вдалеке еще рассеченный стволами на полосы пал, а за ним — первые очертания залитых ласковым светом изб. Неистово загорланил петх, а за ним и другой. Гроза остановилась на миг, еще боясь сделать последний шаг из-под сени оказавшегося на диво дружелюбным леса.

— Думаешь, там нам помогут? — шепнула совсем осипшая Беляна.

— Надеюсь, что хотя бы тебе, — ответила она.

Скоро они все ж вошли в весь. Сразу попался им навстречу мальчишка-пастух, что вел на выпас всего ничего — с два десятка — коз. Он посмотрел на девушек с таким изумлением, будто к нему две лесавки вышли. Верно, они и походили на какую нечисть: встрепанные, все в обрывках травинок и трухе едва не до самого пояса, с забрызганными росой подолами. Да и бледные наверняка, уставшие до того, что так и человеческий вид можно потерять.

— Что это за весь? — вяло спросила мальчика Беляна, когда тот застыл чуть поодаль от них, опасаясь, видно, приблизиться.

А козы его безразлично побежали дальше. Пастушонок спохватился и засеменил следом, а то так и влетит после от старших, коли разбегутся.

— Кременье, — бросил на ходу.

И помчался дальше, сердито покрикивая на резво рванувших в сторону от него животин.

Гроза и раньше слышала о Кременье, что лежала не так и далеко от Оглобича — самой крупной на севере княжества веси. Жило в ней и еще нескольких окрестных селениях племя дреговичей, вернее те, кто остался от них. Говорили, что ведут они свои роды от самых первых князей, которые делили земли от южных Здорских болот до самого Северного моря. Потому и слухи ходили часто, что, будь у них людей побольше, могли бы они и за Волоцкий стол потягаться. Да долгие распри ослабили их. Погибли многие сильные мужи и сыновья, а потому племя и земли их перешли под длань Волоцкого князя еще в незапамятные времена.

Как отыскали дом одного из здешних старейшин — Вегласа — после не могли толком вспомнить ни Беляна, ни Гроза. Поняли, наверное, только когда пригласили их в избу, усадили на лавку, предлагая то пить, то есть — но ничего не хотелось уже. И осталось только в памяти суховатое, с чуть впалыми щеками лицо старейшины, обрамленное темно-русой, с рыжиной, бородкой. Его глаза внимательные зеленовато-карие и голос спокойный. И до того он показался знакомым, словно много лет уж знались, хоть в Кременьи Гроза никогда не бывала: слишком далеко от Ждимирича, в котором она провела все детство. А уж от Волоцка и подавно.

Никто странных девиц гнать прочь не стал. Так и остались они в доме старейшины под присмотром его жены Ярены, женщины подвижной и до того заботливой, что подруги и заметить не успели, как были обогреты, накормлены и уложены отдыхать.

Но сон оказался неспокойным, хоть и усталость в него вдавливала страшная, такая, что ни рукой, ни ногой пошевелить нельзя — бывает же такое. Просто страх, что вот-вот по свежим следам нагонят варяги ту, кто убил их предводителя, был сильнее даже утомления, врывался и в затуманенный дремотой разум, вспыхивал там обжигающим пламенем, заставляя вздрагивать на лавке..

Но, к счастью, пробуждение не принесло вести о том, что варяги налетели на Кременье и собираются силой забрать сбежавшую княжну и ее товарку, чтобы выдать ярлу Ярдару Медному для возмездия.

Оказалось, что за окнами уже разгорелся день, старейшина Веглас ушел вместе с другими мужчинами на поле, а на хозяйстве, как и всегда, осталась Ярена. Она за хлопотами по дому не сразу и заметила, что гостьи проснулись. А как увидела, что те сидят на лавках в растерянной нерешительности, так сразу созвала к столу. Уселась напротив, пытливо взглянула на одну и другую.