— Честно говоря, причиной ее отсутствия на свадьбе была не только и не столько плохое здоровье.

К его удивлению и облегчению, Мегги хихикнула.

— Знаю-знаю, ты пытался пощадить мои чувства и прибегнул ко лжи во спасение. К сожалению, тебя поймали. Меня тоже неизменно ловят. Не хочешь сказать, о каких именно пустяках ты писал ей?

— Только то, что ты ослепительный цветок, ожидающий, чтобы его сорвали.

— Какое тошнотворное определение!

— Да, я так и думал, что тебе понравится. Но, если хочешь знать правду, она не пожелала приехать, потому что более несговорчивой и своенравной женщины не найти во всей Англии. Даже женись я на принцессе, она по-прежнему бы фыркала и задирала нос.

— Тогда ничего. Знаешь, несговорчивость и своенравность — очень интересные качества.

— От души надеюсь, что через неделю ты будешь считать точно так же.

Томас кивнул сухонькому сморщенному старичку, выглядевшему так, словно каждая косточка в его теле мучительно ныла. Он медленно ковылял к ним, держась за согбенную спину и поминутно издавая громкие стоны.

— Милорд, — прошамкал старик, перекатывая на языке звук "р". — Ах, какое чудесное слово!

— Барнакл, позаботься о наших вещах, — велел Томас.

— Да, милорд, но, поверьте, это будет нелегко, и вы это знаете, поскольку сами разминали мою несчастную спину столько раз за эти годы!

— Знаю, Барнакл. Я хотел сказать, что тебе следует послать Энниса за багажом, а сам ты объясни, как вносить и куда ставить саквояжи.

— Хорошо, что объяснили, милорд. Это, случаем, не ее сиятельство?

— Ее, — подтвердила Мегги.

— Хорошенькая, а уж волосы… в жизни ничего подобного не видел! И совсем не такая большая, как его сиятельство. Может, походите по моей спине, когда ее опять сведет?

— Буду счастлива походить по вашей спине, Барнакл, — пообещала Мегги.

Старик кивнул, откинул голову и пронзительно завопил:

— Эннис! Тащи сюда свою тощую задницу и сильную спину!

Мегги была уверена, что видит, как уголок губ Томаса дернулся. Но он молчал. Барнакл с трудом потащился к входной двери.

— Судя по его виду, он просто умирает от боли, — заметила Мегги. — Бедняга очень плох?

— Не так, как кажется.

— Но он вот-вот взвоет! Я слышала его стоны. Я еще никогда не сталкивалась с чем-то подобным.

— Очень немногие люди сталкивались с чем-то подобным. Я как-то видел, как он упражняется перед зеркалом, разыгрывая человека, готового вот-вот свалиться без чувств. Он едва не поймал меня, потому что я засмеялся. Не смог сдержаться. Не сомневаюсь, что спина его беспокоит, но в основном это чистое притворство. Он проделывает это с тех пор, как меня еще на свете не было. Старый мошенник, вероятно, переживет всех нас, хотя его спина согнута подковой.

— Зато эффект он производит чрезвычайный, — хмыкнула Мегги.

— Слышу в твоем голосе неподдельное уважение.

— Так и есть. Изумительный старичок. Ты действительно ходил по его спине?

— Когда бы маленьким. Теперь твоя очередь. Он будет стонать, охать, искренне наслаждаться каждым мгновением и непрерывно жаловаться.

— Да, необычный дворецкий. Интересно, что ты скажешь, увидев Холлиса, мажордома дяди Дугласа? Он куда величественнее самого короля.

— Для этого много не требуется.

— Барнакл, — улыбнулась Мегги. — Что за странное имя!

— Ты еще и тысячной доли всех здешних странностей не увидела.

— Томас, почему твоя мать не захотела приехать на свадьбу? Если не считать ее своенравия, разумеется.

Томас взглянул ей в глаза и тихо признался:

— Она не хотела, чтобы я женился.

— На мне?

— Ни на ком. Считает меня чересчур молодым. Но она со временем тебя полюбит. Вот увидишь. Да и как не полюбить тебя?

— Может, ей не нравится, что мой отец — викарий? По ее мнению, я недостаточно знатна для графа?

— Нет, — с циничной ухмылкой бросил Томас, — просто не желает расставаться с браздами правления.

— Но, если так, я могу не…

— Мегги, ты моя жена, графиня Ланкастер, хозяйка Пендрагона. Твой долг и обязанность — заботиться о нем. Не забывай, что сказал твой дядя по этому поводу.

— Не забуду, — прошептала Мегги, оглядывая вестибюль. Ужасным его никак не назовешь. Холодно и мрачно, как в гостиной, но есть некое величие в этом помещении, взмывавшем на три этажа к почерневшим потолочным балкам. С этой огромной высоты свисала гигантская деревянная люстра. Мегги надеялась что веревка, державшая ее, достаточно крепка. Интересно, когда в последний раз проверяли и чистили люстру? Возможно, в те времена, когда замок вновь отстроили после пожара.

Она опустила глаза и нашла, что черно-белые изразцы — настоящее произведение искусства. Правда, следует их хорошенько отмыть, и, вероятно не один раз. Но даже грязь не скрывала их красоты.

По одной стене стояли доспехи, а над ними висело с полдюжины настенных канделябров. Все вместе они выглядели так, словно их не чистили и не полировали лет сто.

Но Томас, казалось, ничего не замечал.

— Доспехи фламандские, — пояснил он, небрежно взмахнув рукой. — Мой дядя купил их у виконта в Суррее. Тот потерял все деньги и был вынужден с ними расстаться. — И, показав на широкую дубовую лестницу, по которой мог бы промаршировать целый батальон, добавил:

— Дом очень старый. Первоначальное здание было выстроено в четырнадцатом веке. Потом к нему прибавлялись новые постройки. Все это было сожжено Кромвелем, а затем создано заново. И двоюродный дедушка, и дядя оставили все в прежнем виде. Правда, здесь гуляют сквозняки, но теперь, когда на меня неожиданно свалились деньги, на которые рассчитывать не приходилось, я закончу необходимый ремонт.

— Ты поэтому женился на мне, Томас? Ради приданого?

— Совершенно верно. Это единственная причина.

— Хорошо. Я надеюсь, этого окажется достаточно для всего, что ты задумал.

— Ты просто поражаешь меня, Мегги. Вернее, образ твоих мыслей меня поражает. Нет, я женился на тебе не ради чертова приданого. Забудь эти глупости.

— Я никогда так не думала, — заверила Мегги, уставясь на его губы. Он шагнул к ней, но отступил и показал на очень старые картины, висевшие над лестницей.

— Это твои предки? Или Кавана? — поинтересовалась Мегги.

— Дядя утверждал, что это все Малкомы. Правда, они такие древние, что никому в голову не приходит их разглядывать. В хозяйской спальне есть портреты Малкомов. Жалкая свора. Пара распутников, гнусный негодяй, повеса и почтенный член палаты лордов.

— Теперь, став графом, ты совершишь нечто выдающееся. Я это точно знаю. У тебя есть стойкое чувство долга, ты умен и не имеешь особых пороков.

— Ты действительно этому веришь? — растерялся Томас, останавливаясь на ступеньке и глядя на нее сверху вниз.

«Веришь, что я умнее чертова Джереми? И что мое чувство долга выше?»

— О, разумеется! Я твоя жена и должна знать все качества твоего характера, как хорошие, так и плохие. Значит, дядя был младшим братом твоего отца?

— Да. Он сколотил себе состояние торговлей, о чем моя мать не любит говорить. Но человеком он был прозорливым и осмотрительным. Я согласен с его мнением: делать деньги собственными мозгами не такая уж плохая вещь, а в моем случае это было необходимо, потому что богатств у нас не имелось.

Мегги рассматривала перила, отчаянно нуждавшиеся в полировке.

— Видишь ли, мне никогда не приходилось думать о деньгах или их отсутствии. Дядя Дуглас — прекрасный финансист, и все родные доверяют ему свои накопления. Он сумел набить фамильные сундуки. По крайней мере, так говорил его управляющий.

— Откуда тебе, женщине, знать о таком?

— Я не говорила тебе, что ужасно люблю подслушивать? — без малейших угрызений совести сообщила Мегги. — Иногда мой отец приходил ко мне, если подозревал что-то и требовалось подтвердить его подозрения. Жаль, что я не успела подслушать, когда Джереми и мой отец… ах, о чем это я? Не важно.

Ах, почему Джереми здесь нет? Томас схватил бы его, поднял над головой и швырнул с лестницы на мраморный пол. А потом растоптал бы ногами. И с наслаждением слушал бы, как трещит его челюсть под каблуками.