И он поспешно ушел.

— Хм, интересно, каков будет счет за этот визит, — проворчала Мегги.

— Он считает, что ты здорова. Это все, что мне нужно знать, Кстати, эта штука высыпает у него дважды в год, сколько я себя помню.

Томас подошел к ней, притянул к себе и поцеловал. Мегги охотно ответила.

— Это намного лучше того, что ты проделывал со мной в ту ужасную ночь, — прошептала она и, отстранившись, подняла глаза. — Знаю-знаю, ты не хочешь говорить об этом.

— Не хочу, — кивнул он, обводя большим пальцем контур ее лица. Его руки как раз легли на ее бедра, когда со стороны двери раздался пронзительный голос. Томас нехотя поднял голову.

— Проклятие!

На пороге возвышалась Мэдлин с несчастным, расстроенным лицом.

— Да, матушка?

— Лорд Киппер решил повезти Либби на прогулку в своей коляске. Сказал, что хочет показать ей прелестное местечко. Мол, ей наверняка понравится, особенно еще и потому, что погода сухая. И все твердил, как восхищается его. Я сказала Либби, что он лжет, потому что терпеть не может таких обильных плотью женщин, как она. Он всего лишь собирается завезти ее в лес и повалить на одеяло только потому, что сейчас у него под рукой нет более стройной женщины. И еще я сказала, что она всего лишь временная забава и сама должна это понимать. Она обозвала меня всеми мыслимыми и немыслимыми именами, наговорила гадостей и выбежала из замка. Это непростительно! Я подумываю о том, чтобы убрать ее отсюда. Пусть живет где хочет!

Томас ошеломленно воззрился на мать, прежде чем рассмеяться. Мегги с заинтересованным видом осведомилась: И как она назвала вас, мэм?

— У нее хватило наглости заявить, что я назойливая старая шлюха-графоманка! Можете представить?

— О нет, я не могу, — покачала головой Мегги.

— Это я — потаскушка? За всю жизнь у меня было двое мужчин — твой отец и лорд Киппер, и кто бы не затащил его в постель при первой возможности? Он был прекрасен двадцать лет назад и прекрасен сейчас, и так талантлив! Клянусь, даже твоя маленькая женушка легла бы под него, стоило ему пальцем ее поманить!

— Найлз слишком любит жизнь, чтобы так рисковать, матушка.

— Ты бы пристрелил Найлза, измени тебе с ним жена?

— Не мешкая.

— А каково, спрашивается, было бы наказание для нее?

— Поскольку этого не случится, у меня просто не было времени задуматься.

— Я видела, как она смотрела на лорда Киппера, Томас, совсем как Мисс Криттенден — на жареного морского окуня, которого подавала за ужином кухарка.

Томас только улыбнулся, хотя в глазах промелькнуло что-то мрачное, скрытное. Мегги нахмурилась.

— В жизни не подозревала, что Либби знает такие слова, Как «графоман», — заметила она.

— Да и я тоже, — согласилась Мэдлин. — «Графоман». Я пришла, чтобы посмотреть значение в словаре на твоем письменном столе. Надеюсь, я правильно поняла, как оно пишется. Позволь спросить, для чего нужен словарь, если даже не знаешь, как правильно пишется слово? Посторонись!

Томас взял Мегги за руку и вывел из конторы. Они уже отошли шагов на шесть, когда из комнаты послышался возмущенный визг.

— Бежим скорее, — велел Томас.

— Спасибо тебе.

— За что? — улыбнулся он. — За то, что вытащил тебя в коридор, прежде чем она нашла слово «графоман»?

— Нет. За то, что сказал матери, что я никогда тебя не предам.

— Да, — подтвердил он, отворачиваясь от нее, чтобы взглянуть на Ирландское море. — Я именно так и сказал.

* * *

Этой ночью опять разразилась гроза. Дождь хлестал по окнам, за которыми не было видно ни зги.

— О Боже, Мегги, — шептал Томас, чувствуя, как мир пошатнулся на своей оси и каждая мышца в теле вопит об освобождении. Умудрившись выйти из нее в последний момент, он оперся на руки, тяжело дыша, вне себя, боясь, что больше не выдержит.

— Томас? Что случилось?

— Ты была не со мной, — бросил он тихо и резко и стал ласкать ее ртом.

Когда она выгнула шею и пронзительно закричала, он снова вонзился в нее, глубоко, грубо, и еще раз, глубже и грубее, чем должен был, но ничего не мог с собой поделать.

Потом он лежал на спине, немного успокоившись, ощущая, как дыхание жены обдает теплом голую грудь. Неожиданно она дернулась, и он сжал ее в объятиях.

— Мегги, это всего лишь дурной сон, — уговаривал он, целуя ее. — Проснись, милая.

Она тихо застонала, прижимаясь к нему, но не открывая глаз, и все сильнее дрожала. С ней творится что-то нехорошее.

Мегги втянула в себя воздух и сжалась. Он снова попытался возбудить ее, как раз в тот момент, когда она прошептала:

— Джереми, нет, нет! Ад проклятый, нет, Джереми!

Он разнял руки. И ничего не сделал, предоставив ей метаться и тихо стонать. Когда же Мегги успокоилась, перестала повторять проклятое имя, Томас отодвинулся, откатился к краю кровати и встал над женой. Разглядеть что-либо было трудно из-за плотной стены дождя, загородившей даже неясный ночной свет. Но с ее уст снова сорвалось это имя, очевидно, даже во сне не покидавшее ее мозга. Опять она думает об этом чертовом подонке! С каким бы наслаждением Томас выбил из него душу, схватил за горло, пока жизнь не покинула бы его! Убил бы, не колеблясь ни секунды.

Мегги опять повторила имя Джереми, о чем-то его моля. Совсем как после свадьбы, когда плакалась отцу.

Он сказал матери правду: Мегги никогда не предаст его. Он это твердо знал. Нет, Мегги никогда не пойдет на свидание с другим и не изменит брачным обетам.

Беда в том, что она уже изменила, душой и сердцем, а Томас твердо верил, что это куда хуже измены физической. Она вышла за него обманом, и он простил ее, зная, что она уважает его, может, даже восхищается. Томас верил, что заставит жену полюбить себя, захотеть, как хотел ее он с первой встречи. Ей, несомненно, нравились их постельные забавы. И он постепенно успокоился, стал забывать горькую правду. Расслабился, и вот результат! Она видит во сне мерзавца, разрушившего их жизнь! Как же вынести это?!

Он не ушел из комнаты, как намеревался. Не мог. Где-то бродит безумец, желающий смерти Мегги. Ее нельзя оставлять одну.

Но он хотел. Хотел предаваться горю в одиночестве. Упиваться собственным несчастьем. И не мог слушать ее дыхание, чувствовать жар тела, ибо был не в состоянии желать ее, сознавая, что она мечтает о том, другом.

И тут его захлестнуло что-то, злобное и жестокое, и он не сразу понял, что с ним творится. Ярость. Та самая, которая управляла им в первую брачную ночь.

Он не позволит этой ярости одолеть его. Потому что способен управлять собой. И не изнасилует жену, как тогда, хотя терзается потребностью наказать ее, причинить такую же боль, как причинили ему.

Томас взял одеяло, подвинул кресло к окну и долго сидел, наблюдая, как тусклый серый рассвет прорывается сквозь дождевые облака.

Уильям стоял на коленях, пытаясь погладить Мисс Криттенден по головке. Та шипела и норовила укусить его.

— Ну же, ну же, хорошая киса, — уговаривал он, протягивая руку. Мегги окинула его презрительным взглядом.

— Она не какое-нибудь ленивое создание, чтобы сидеть у тебя на коленях и угощаться лакомыми кусочками. Осторожнее, иначе она отхватит тебе палец. Что тебе тут понадобилось? Я занята.

Он поднялся и вытер ладони о желто-коричневые бриджи для верховой езды.

— Ты не любишь меня, Мегги.

— Не люблю, — подтвердила она, не поднимая глаз от щетки, которой вычесывала Мисс Криттенден в награду за великолепные прыжки, во время которых та ухитрялась продержаться в воздухе не менее двух секунд и перекрывать невероятно длинное расстояние в четыре фута.

— Но в чем причина? Что я тебе сделал?

— Почему бы тебе не вернуться в Оксфорд, Уильям? Может, серьезные занятия благотворно повлияют на твою натуру?

— Но я не могу вернуться. Видишь ли, я не сказал Томасу всей правды. Меня исключили на целый семестр. Я отправлюсь обратно, только со временем.