Птицы степенные.

Семейные.

Живут на одном месте десятилетиями. И людей знают, хотя и недолюбливают, но на то у них собственный резон имеется. А главное, что воронам все-то любопытно. Они порой нарочно спускаются, человеческие пересуды послушать.

Многих они знали.

В том числе Иоко, которая ушла из дурного гнезда, чтобы свить собственное…

…люди ее ругали.

По-всякому. А вороны… вороны смотрели, хотя над домом Иоко кружились духи-тэнгу, которые хоть и способны были принять птичий облик, но все одно оставались существами иного мира. А вороны, отличавшиеся немалым благоразумием, предпочитали лишний раз не выглядывать на ту сторону.

Весь этот рассказ выглядел…

Слегка безумно?

Хотя… почему слегка? Совершенно дикая история, но, странное дело, я поверила каждому слову. Вороны? Пускай себе вороны. Знает тьеринг птичий язык? Так это же хорошо… какие перспективы открываются для шпионажа и вообще…

— Веришь? — он смотрел в глаза.

Без вызова.

Без насмешки, мол, я знаю, как оно звучит и привык, что…

— Верю.

У ног моих вытянулся призрачный пес, а на заднем дворе устроился колдун. Я знакома с драконом, и видела существ, которые в обычном мире существовали бы исключительно в чьем-то безумном воображении. А здесь… здесь все было слегка иначе. Так почему бы воронам не собирать человеческие сплетни?

Подумаешь.

— Хорошо, — как показалось, тьеринг с облегчением выдохнул. — Они говорят, что скоро твоего дома не станет… а вороны лгать не станут. К сожалению, они и сами не могут сказать толком, кто и что услышал… сплетен много. Стая большая. Но я им верю.

Он помолчал и тихо добавил.

— Еще… говорят, что твоя матушка уже шьет траурный белый наряд…

Только шьет?

Я готова была поклясться, что у нее этаких нарядов целый сундук. Но… мода меняется, даже на траурные кимоно.

— Ты не удивлена.

А вот он — вполне.

И да, пожалуй, с точки зрения нормального человека — по местным меркам нормального, беседы с птицами не в счет — я должна была возмутиться.

Или поразиться.

Вспыхнуть гневом… выдворить наглеца, посмевшего предположить подобное, из дома…

Нормальными мы оба не были.

— Мой отец оставил деньги… много денег… их может получить или мой ребенок, когда ему исполнится шестнадцать… или матушка, если меня не станет.

…а ведь одно время она зачастила в гости, и вновь же с отварами… мол, у всех женщин уже дети есть, а я хожу пустая.

Иоко.

Или все-таки уже я? Главное, помню горький вкус и ее голос, жесткий, что проволока… я должна постараться… сходить в храм, помолиться и вообще что-нибудь сделать, чтобы в очередной раз род не опозорить. Ребенок — это важно…

…особенно, если с матерью что-нибудь да случится… мой драгоценный супруг уже крепко увяз в дурманных тенетах, и разумно было предположить, что долго он не проживет.

Она бы постаралась, чтобы…

…род отказался от мужа, значит, и дитя его им было бы без надобности.

…я бы вернулась домой…

…в теплые матушкины объятия… и как знает, сколь долго прожила бы. Не хочу думать плохо, но хорошо не получается. Я ей там была бы не слишком удобна, а вот ребенок… его можно было бы перепоручить кому-то… вырастить в преклонении и послушании, как вырастили меня.

И когда настал бы срок…

Я сглотнула.

Кажется, стоило возблагодарить богов, что беременности не случилось.

…тьеринг ушел.

А я сумела подняться, и стоило сделать шаг, как в комнате возникла моя желтоглазая оннасю.

— Мужчина очень злой, — сказала она, подставляя узкое плечико под мою руку. И откуда взялась? В комнате негде спрятаться, и я бы ее заметила, но… не заметила. А девочка смотрит так… искренне?

— Он тебя напугал?

— Нет, — она оттолкнула пса, которому вздумалось проявиться, хоть и ненадолго. — Поди прочь… он хороший… а ему надо на рынок… пусть поест.

Кого мой призрак будет есть на рынке, я знать, пожалуй, не хочу…

…не кого, а что.

…ему нужна сила. Эмоции. Страх и гнев. И радость тоже. Он такой, как и другие, которые тянутся к людям, ибо вне городов голодно и плохо.

…он не причинит вреда, лишь возьмет то, чем люди сами щедро делятся с миром.

Хорошо.

Пускай.

Идет.

Пока… пока я попробую добраться до стены. Воительница… хороша… а матушка что-то да задумала, и значит, в доме небезопасно. Новый призрак? Сомневаюсь… если старый не вернется, то… у матушки нет колдовских сил.

Или есть?

Что я вообще о ней знаю?

Отца очаровала? Одурманила? Никогда не любила… ни его, ни меня не любила. И это не преступление. Я тоже много к кому без симпатии отношусь.

Мысли были ленивыми, что полуденные мухи. Да и я сама не отличалась бодростью… по порядку… если предположить… просто предположить… отец точно не был магом, а я вот уродилась… в кого? Местные верят, что магический дар — отметка бога мертвых, который наделяет избранников своих силой, чтобы через них получать новые души.

Как будто ему старых мало.

Ладно, если попытаться мыслить логически, отбросив всю мифологию. Что останется? Генетика, мать ее, до которой здесь додумаются нескоро. Законы Менделя, зеленый и желтый горох… одаренных детей убивали, но блуждающий в популяции ген не так-то просто искоренить.

Теория.

Просто теория, но… почему бы ее не проверить?

Даром что ли исиго в доме рис ест. И главное, аппетит у него отменный, вон, поправился, покруглел и перестал выглядеть так, будто и вправду вот-вот в мир мертвых шагнет.

…если пригласить матушку…

…позвать…

В гости она не придет, а вот к ложу умирающей дочери… я не умираю? Простите, кто это сказал? Если надо… тем более, глядишь, своими глазами убедится, что я вот-вот уйду в лучший из миров, и погодит гадости творить. Много мы не выиграем, но хоть что-то…

— Этот мужчина вам подходит, — сказала девочка, прикрывая яркие глаза. И на мгновенье стала выглядеть почти обычным человеком.

Матушке сообщили.

Матушке передали слезную мою просьбу…

Она явилась ближе к полудню. И девочка, забравшаяся на дерево — куда там кошке, взлетела по стволу во мгновение ока, а после умудрилась затеряться среди пустых ветвей — коротко свистнула, мол, объект появился в поле зрения.

— Я все равно не понимаю, — исиго хмурился.

Его подняли рано.

Отвлекли от медитации и рисовых пирожков, что ранило нежное сердце. Заставили сменить одежды, благо, среди запасов его нашлись подходящие. И перья из волос убрали. Не все, конечно, но желтые и зеленые, которые никак не сочетались с общим зловещим обликом. А после Юкико, вооружившись полудюжиной кистей, рисовала страшное лицо.

И руки у нее почти не дрожали.

А вот губы подрагивали, она изо всех сил старалась удержаться от улыбки.

…брови они клеили вместе с Кэед. И теперь, глядя на мрачное лицо исиго, я не могла отделаться от мысли, что это была месть: брови вышли кустистые, сходящиеся над переносицей этакими крылами. Желтая краска на веках.

И темные глаза глядятся еще темнее обычного.

Рисунок морщин.

И трость.

И вороньи перья, косточки и колокольчики в семи косах… исиго то и дело их касается, то ли проверяя, на месте ли, то ли пересчитывая реквизит.

— Так надо, — я вздохнула и закрыла глаза.

Изображать умирающую было нелегко.

Лежала я уже который день кряду, ибо мало ли кто мог заглянуть в приоткрытое окно. Если у них есть колдун, то с него станется послать если не ворону, то галку, или просто мелкого духа, из тех, что во множестве ютятся в тенях. И тогда наш спектакль не состоится…

Вставала я по ночам.

Ходила по комнате, разминая ноющие мышцы, и кляла матушку на своем, родном матерном. Мысленно, само собой, но…

…вчера в дом заглянул жрец. И мне его круглое лицо показалось знакомым. А кошка, потершись о босые ноги — вот как он не мерзнет-то зимой? — заурчала. Жрец подмигнул мне.