— Разумно! Только Тайишку вам потом до конца ее дней скрывать придется, но вы уж потом без меня разберетесь. Отличный план! Когда мне вернуться?

— На всякий случай возьмем с запасом — два дня. За это время ты в тело вернуться не сможешь, потому там спи спокойно. Но если на третий не вернешься, я приду за тобой сам, теперь уже без труда смогу это сделать. И тогда…

— Помню-помню, пытки и все такое! Я вернусь! У нас же сделка!

— Да, после сделки я тебя отпущу навсегда, но еще рано. И, как мне сегодня показалось, у нас с тобой наметились и другие совместные мероприятия.

Я вспомнила путешествие в экипаже и немного смутилась. Но разве он хоть на каплю преувеличил? Понятия не имею, что происходит в его голове, но во мне страсти накопилось предостаточно. Да и кровать здесь вполне удобная... Я ухватила за черный воротник и потянула на себя, откидываясь на подушку. Керин не сопротивлялся, навис надо мной и с улыбкой спросил:

— Что ты делаешь, Ольга?

— Вы совсем намеков не понимаете?

Почему он медлит? Лишь разглядывает мое лицо и не может сдержать улыбки.

— Я тоже тебя хочу до такой степени, что не могу сосредоточиться на моем новеньком демоне, которого так скоро увижу. Но я не возьму тебя сейчас.

— Вредничаете?

— Нет. Я не хочу тебя наказывать, но накажу, если ты сама не вернешься. И потому оставлю дополнительную причину, чтобы ты захотела вернуться сама.

— Пф! Чтобы только переспать с вами?

— Переспать? Вы это так называете? Да, чтобы только переспать со мной, какой бы смысл ты ни вкладывала в это слово. Надеюсь, речь не идет о сне?

Он смеялся — тихо, почти не слышно. И так редко он это делал, что и я невольно начала смеяться.

— Невыносимый вы. Вот!

— Давай прикончим тебя, я не могу дождаться, когда ты уже замолчишь.

— Вы мне тоже надоели! Так что приступим.

Яд на вкус был как яд. Я кое-как смогла проглотить розовую жидкость, и в голове почти сразу заболело, а потом резко затошнило. Но я провалилась до того, как изо рта пошла пена.

Тайишка, конечно, обрадовалась моему появлению, но на этот раз не вслух — в палате лежали еще две женщины, обе в очень тяжелом состоянии. Стало даже как-то неудобно в их компании жизни радоваться. Но переговариваться мы могли и молча. Тайишка сама на себя похожа не была: она взахлеб рассказывала о том, что почти освоила сотовый телефон и даже ответила моей матери так, что та не догадалась о подмене! И тут же задавала десятки вопросов о моем мире, на которые я не успевала отвечать, но все равно радовалась революционным изменениям: Тайишка, которую бросили выкарабкиваться саму, да еще и в совершенно чуждой обстановке, на глазах набиралась смелости.

В палату вошел заведующий — вечно чем-то недовольный дядечка, с которым приходилось общаться только во время общих обходов. И сразу же начал гундеть:

— Совсем Димка своих разбаловал! Пациентка Соколова, как самочувствие?

— Отлично, Василий Иннокентьевич! — ответила Тайишка, а я на рожон и не собиралась лезть.

— Вот и отлично, что отлично! — грозно рявкнул он. — После обеда будут готовы документы, переводим тебя в общую терапию. Вот туда, кого хошь, води. Там проходимость, как в публичном доме.

— Уже переводите?

Вот теперь было непонятно, кто из нас задал этот вопрос. Из общей терапии Тайишке недалеко и до выписки, но она, кажется, теперь не так сильно боялась — по крайней мере прежней истерики я в ней не заметила.

— Уже, уже, — поддакнул Василий Иннокентьевич, направляясь к одной из пациенток. — И хахалю своему передай, что в реанимацию мы пускаем только ближайших родственников!

Я не сообразила, что он имеет в виду, потому спонтанно выдала:

— Кстати, о хахалях. Где Дмитрий Александрович?

— Так на больничном еще. Он ведь при тебе в обморок рухнул, переутомление у Дмитрия Александровича!

И как только он занялся женщиной на дальней кровати, до меня дошел весь смысл нашего разговора, и потому я обратилась к своей загадочной подселенке:

— Хахаль — это не Дмитрий Александрович? Ну точно ведь, ему-то в реанимацию заходить можно…

Она молчала и не спешила расставить точки над ё, меня же съедало любопытство:

— Что за хахаль, душа моя стеснительная?!

Почувствовала, как наши общие щеки начали краснеть. Похоже, подружка моя окончательно стушевалась. Но зато забубнила:

— Мне так неудобно… стыдно говорить...

— Эй, ты чего? Я наоборот, в полном восхищении! Я-то тебя мышенькой серененькой считала, а ты хахалем обзавелась! В совершенно незнакомом мире! Не выходя из реанимации! Да ты обошла по всем фронтам любую известную мне вертихвостку! Кто счастливчик? Я теряюсь, если исключить Дмитрия Александровича и всех лежачих больных.

— Я… Это… Только ты не сердись, хорошо? — я замерла от любопытства. — К… Костя.

— Костя?!

Я едва удержалась, чтобы на кровати не подскочить. И злиться вовсе не собиралась: давно уже признала, что с ним у меня ровным счетом ничего общего. Даже не представляю, каким образом сошлась когда-то с таким занудой.

— Я не сержусь, Тайишка! — заверила, чтобы она окончательно успокоилась. — Просто изумляюсь! Как же так получилось?

— Я… это… телефон осваивала… вот на нем и осваивала…

— Да нет, снова неправильно спрашиваю! Почему так получилось, когда тут целый Дмитрий Александрович под носом мельтешил? Или ты хвост задрала от скуки, как только он на больничный ушел?

Тайишка тяжело вздохнула:

— Ничего я не задирала. И ведь господин Шакка освободил меня от страсти к нему… и я будто четче видеть начала. Дмитрий Александрович очень добр и так красив, что мне иногда зажмуриться хотелось! От таких жмурятся и в девичьих грезах воображают, понимаешь?

— Вот до этого места как раз понимаю… Где ж тебя отворотило-то и на Костика переворотило?

— Сердцем любят не таких, а тех, кто в душе войну не вызывает. Кто одним словом может настроение поднять или чья поддержка самая важная. Перед кем не надо красоваться, чтобы эту самую поддержку получить, они и без того… как первый камень, с которого дом строят. Костя… именно такой.

Я недоуменно чесала затылок. Тайишка разглядела в моем бывшем какую-то надежность? Скорее предсказуемость. Нет, он довольно симпатичный и не полный кретин, надо признать. Ведь я и сама когда-то на его чувства ответила, а вот дальше у нас не пошло. А вдруг не пошло не потому, что Костя был не в порядке, а, например, сама я? Или мы оба в порядке, но в совершенно разном. Меня от его занудства наизнанку выворачивало, а оно вон как вышло — надежность.

Я постаралась сдержаться и от оценки, и от еще более подробных расспросов. И даже не потеряла сознание, когда в коридоре общей терапии нас ждал Костя. Глаза горят, улыбка до ушей — а я шлепаю в той же самой пижаме, в которой меня на скорой в больницу доставили. Ненакрашенная, нерасчесанная… а он лыбится, как если бы красивее меня никого раньше не видел. Да когда они вообще успели так прочно втюриться?!

— Я вещи принес, — он поднял битком набитый пакет. — Хорошо, что у меня ключи оставались. Ты сама глянь, что тебе еще нужно.

А может, и правда надежный? Просто мне никогда раньше в жизни поддержка не нужна была, вот и не было возможности его тщательно проверить. Тайишка сама подпорхнула к парню и остановилась в шаге, смущенно опуская лицо. Пришлось отвечать вместо нее:

— Спасибо! Нет, я серьезно, Кость, даже и не думала, что ты останешься единственным человеком, который меня поддержит. Забудь, ради всех чертей, все гадости, которые я тебе сгоряча говорила.

Он вдруг вылупился на меня и выдал:

— Оля? Ты вернулась?! А где Тайишка?

Вот это поворот, скажу я. Тайишка принялась бегло объясняться, но до меня и самой доходило: она все ему рассказала! Но это ерунда по сравнению с тем, что Костя поверил! Поверил! Это необъяснимо… что вообще происходит? Я тоже уставилась на него теперь так, словно увидела впервые. Невероятный человек, который был рядом со мной несколько месяцев, но я даже не подозревала, что он, возможно, единственный человек на планете, способный поверить в невероятное без доказательств! Вот что значит — найти общий язык…