– Ты ведь не забыла, что собиралась этим летом навестить бабушку Пенелопу, милая? – говорила тем временем мама. – Она тебя помнила очень хорошо.

– Да, но я же тогда была совсем маленькой, – возразила я.

Мне было девять, когда родители взяли меня с собой за границу, чтобы показать английским родственникам, которые жили в красивом каменном доме в Корнуолле. Это была наша единственная заокеанская поездка; мама не любила приезжать в Англию, где только и разговоров было о том, какие американцы глупые и как неумно она поступила, уехав жить к ним. Так что родственники были для меня персонажами скорее мифическими, нежели реальными.

– Мы получили печальные новости о тетушке Пенелопе от кузена Джереми, – говорила мама. – Это был тяжелый разговор. Ты ведь помнишь Джереми, милая?

Неожиданно мне стало приятно от воспоминаний о кузене, волна необъяснимого счастья окатила меня. Я повстречала Джереми тем же летом в Корнуолле, когда он приехал на недельку с родителями в домик у моря к бабушке Берил. Мне было девять, а ему тринадцать; возраст достаточный, чтобы обожать и стесняться друг друга. Что мы и делали. Помню, в тот день, когда они приехали, родители заставили Джереми надеть хороший синий костюм вместо джинсов, в которых ходили все остальные. Я видела, что между нашими родителями отношения были натянутыми, да и он поглядывал на меня свысока, так как знал, что намного богаче.

И все же он не чурался лазить по деревьям, выдумывать коды и прятать послания в разных местах, когда мы играли в секретных агентов, следя за взрослыми и докладывая друг другу об увиденном. Я немного побаивалась его отца, который всегда обвинял Джереми, если кто-то из нас разливал или разбивал что-нибудь. Дядя Питер приходился братом маме, и он так и не простил ей, что она навсегда уехала из Англии. Но как я потом узнала, он ко всем относился с осуждением, особенно к собственному сыну; как будто, несмотря на безупречные манеры, Джереми был безответственным сорванцом, чем и навлекал на себя гнев отца по малейшему поводу. Даже когда ничего особенного не происходило, я все равно чувствовала напряжение между отцом и сыном, так что Джереми научился пользоваться хорошими манерами как секретным оружием. Дядя Питер умер десять лет назад.

– Джереми сейчас адвокат, – поставила меня в известность мама. – И очень хороший. Кажется, его фирма специализируется на международном праве, – добавила она своим обычным тоном. – В общем, он говорит, что кто-нибудь из нас должен срочно приехать в Лондон, чтобы присутствовать на оглашении завещания. Мы с папой не можем приехать из-за этого зверского гриппа, а ты и так уже в Европе. Кстати, не было никаких похорон и церемонии погребения. Она так хотела.

– Мама, – твердо сказала я, – ты серьезно? Лететь в Лондон? Я вообще-то работаю здесь, если ты еще не забыла.

Если честно, то мне не понятно, как может женщина, которая сама начинала работать в эпоху феминизма, так несерьезно относиться к карьере дочери? Наверное, ей хочется думать, что я все еще девочка, а не взрослая самостоятельная женщина, потому что иначе она станет именно тем, кем всю жизнь боялась стать, – женщиной неопределенного возраста.

Раздался щелчок, и, к моему облегчению, к разговору подключился отец, словно знал, что происходит.

– Здравствуй, моя Пенни, – сказал он с нежным французским акцентом. – Я готовил кофе, а мама улизнула, чтобы позвонить тебе. Ты уже слышала, тетушка Пенелопа покинула нас? Тебе придется поехать на оглашение завещания, мы наделяем тебя всеми необходимыми полномочиями от нашей семьи.

– Бог ты мой, именно это я ей и говорила! – воскликнула мама.

Видимо, она и впрямь считала, что сказала все четко и определенно.

– Это Джереми придумал; я хотела его наделить полномочиями, но по каким-то запутанным причинам он считает, что ты должна приехать сама. Он объяснит. Не представляю, что тетя Пенелопа могла завещать мне, но рано или поздно все равно все достанется тебе, так что лучше будет, если ты займешься этим с самого начала.

– Прости, что все так неожиданно, Пенни, но такие вещи происходят быстро. Мы бы сами все сделали, если бы не слегли с гриппом, – извинился папа.

Я слышала, что он немного гнусавит, и только тут я поняла, что они не привирают насчет гриппа, лишь бы не ехать в Лондон, дабы не встречаться с родней.

– Ладно, – вздохнула я. – Когда мне надо там быть?

– Мы забронировали тебе билет на самолет от Ниццы до Лондона, рейс в семь вечера по вашему времени, – сказал отец. – Джереми взял для тебя номер в лондонской гостинице на одну ночь, поскольку оглашение завещания состоится ровно в девять утра следующего дня. Тебя так устроит?

– Ничего себе! Что ж… наверное, я успею, – сморщилась я, прикидывая свое расписание и думая, как же справиться с задачей.

Мы закончили снимать сцены «Жозефины – королевы романтиков» в помещениях и теперь приступили к съемкам на натуре, где я не особо нужна. Едва мой босс, Эрик, освободится, я все ему расскажу. Я решила, что завещание заинтригует его и он отпустит меня пораньше. Хотя из-за этого ему придется перенести наш запланированный совместный завтрак, на котором он хотел обсудить со мной следующий проект – «Лукреция-интриганка». Что ж, за мной останется должок.

– За все заплачено. Где же я все записала, ах да, вот, милая… – бормотала мама.

Я слышала, как она шуршит бумагами. А затем, невзирая на стесненное болезнью дыхание, она продиктовала всю информацию о номере рейса, адресах и прочем с четкостью и артикуляцией, свойственными только ей. В этом она вся. Она может быть рассеянной и несобранной, но только до той поры, пока жизнь позволяет ей расслабиться. На самом деле в ней сидела дотошная бизнес-леди, именно она вела всю бухгалтерию в семье, хранила все чеки и квитанции.

– Вот еще что, когда прочтут завещание, не показывай разочарования, если нам досталось не слишком много, – предупредила мама, словно снова учила, как вести себя среди англичан. – Тетя Пенелопа была довольно взбалмошной особой, и детей у нее не было, так что не для кого было откладывать сбережения. Возможно, она оставила нам какие-нибудь инвестиционные бумаги и украшения. Она ни дня в своей жизни не работала, если не считать ее попыток петь и танцевать, так что я уверена, она растранжирила даже то, что оставили ей родители. Ей ведь девяносто было, и в отличие от моей мамы она не отличалась бережливостью. Когда увидишь Джереми, обязательно спроси о его матери, ты ведь помнишь тетю Шейлу?

– Хорошо, – нетерпеливо кивнула я. – Я лучше пойду готовиться. – Сейчас, когда я мысленно уже смирилась с тем, что мне предстоит вернуться в отель и рассказать всем о своей поездке, мне стало как-то удивительно радостно.

У меня еще ни разу не было такой серьезной финансовой причины, чтобы взят отгул на работе. С тех пор как я устроилась консультантом по декорациям, я только и думала о том, как загрузить себя работой.

– Приятных снов, – нежно сказал папа.

– Ну, с Богом! – добавила мама.

Ей казалось, что если ее дочь работает в киноиндустрии, то и изъясняется она языком театральных подмостков. На этом они поставили точку в разговоре.

Сияло солнце, когда я спустилась по ступеням замка. Несколько фургонов уже уехало, но я успела махнуть водителю машины звукооператора, и он подбросил меня до гостиницы. Я с трудом держалась на сиденье, лишь чудом не вылетая через ветровое стекло при каждом переключении передач, когда сцепление натужно визжало, а фургон поднимался и опускался по узкому серпантину дороги. Из приемника раздавались попеременно комментарии спортивного матча и реклама на французском, да так громко, что разговаривать было не только бессмысленно, но и просто невозможно. Меня это устраивало. Мне нужно было утрясти все в голове.

Каждый раз после разговора с родителями моя жизнь казалась мне совершенно нереальной. Наверное, это от того, что родители всегда искренне убеждены в своей правоте. Не представляю, как у них это получается. На фотографиях они все время жизнерадостно улыбаются и держатся за руки. В молодости они были высокими, подтянутыми, у мамы были такие же, как у меня, медно-медовые волосы, а у папы была светлая кожа, темно-русые волосы и карие глаза, которые я унаследовала от него. Сейчас мои родители прибавили в весе, хотя и не слишком, а волосы их посеребрило время, вокруг глаз и рта появились морщинки, но взгляд их до сих пор полон веры в то, что они получили от жизни все, что хотели.