Прочистил горло и парировал.

— Не изменит. Я доверяю ей.

— Ну и дурак, — выплевывает ядовито.

И я знаю почему. Он тоже доверял однажды. Но застал жену в кровати с любовником. И после этого не доверяет ни бабам, ни мужикам. Впахивает, находит женщин для секса и не обременяет себя серьезными отношениями.

— Возможно, — киваю в знак согласия.

Иногда проще согласиться с человеком, чем поспорить с оным. А я не в том положении, чтобы спорить с тем, в чьей помощи нуждаюсь сейчас.

— Почему так долго?

— Солов, не беси, — фыркает, — тебе вечно все вынь да положь в ту же секунду. Терпение. Ты знаешь, сколько бумажной волокиты мне нужно было проделать, чтоб организовать это свидание по твоей прихоти?

Не могу представить. Как и не думал, что это займет столько времени. Но сколько бы ни заняло, лишь бы получилось.

— Я уже говорил тебе, что мне необходимо убедиться в том, что он стоит за охотой на девчонку. Я устал шарахаться каждого угла и ждать, откуда вылетит пуля и какая станет последней.

Глеб ведет бровями и вздыхает. Кивает. Никто в своем уме не выберет такую жизнь. То, что ее выбрала Маргарита, выбрав меня, до сих пор ставит меня в ступор.

— С малой своей познакомишь хоть?

— Если ты не будешь рассказывать ей, какие бабы неверные суки, я подумаю, как это организовать.

— Конечно буду, — ржет, — не про жмуриков и висяки же мне ей рассказывать.

Бросаю на него взгляд, вспоминая, что сам являлся автором пары висяков. Не в его юрисдикции. Но тем не менее.

И в этот момент дверь за нашими спинами лязгает и к нам доставляют моего собеседника. Смотрю на него, и кровь быстрее гоняет по венам. Его причастность к смерти отца Маргариты доказана. И я вспоминаю Юрия. Синяки, открытые раны, которые украшали его тело, когда мы с Еленой делали все, пытаясь выхаживать его. И вот передо мной стоит его убийца. И мои руки помимо воли сжимаются в кулаки.

— Охота на Маргариту Одинцову твоих рук дело? — сразу берет быка за рога Глеб, пока я пытаюсь совладать с собой.

Смотрю на мужика напротив. Крепкий, коренастый, с синяками под глазами и явной алкогольной зависимостью в анамнезе, неприятный и отталкивающий. Чего ему могло быть нужно от моей малышки боюсь даже думать.

— Я уже все сказал следствию, чего еще вам нужно?

— Ты явно не понял, как пойдет этот разговор, — хмыкает Глеб, отталкиваясь от стола. — Я задаю вопросы — ты отвечаешь. Не отвечаешь, мой приятель тут пускает в ход свои кулаки разукрашивает тебя, как ты и твои красавцы разукрасили Одинцова в лесу. Размер кулака видел? Парниша им убить может. Не испытывай судьбу. Отвечай на поставленные вопросы.

— И куда вы труп денете?

— Это уже будет моя головная боль, а не твоя. Как вариант пойдем по тому же сценарию, что ты с Юрием Одинцовым. В лес на растерзание волкам вывезем.

Мужик сглатывает, бросает беглый взгляд на меня, и снова на Глеба.

— Я раскаялся в совершенном поступке!

— Хочешь, чтоб мы тебе за это сочувственно поаплодировали? Засунь свое раскаянье себе в задницу. Человек мертв. Его дочь жива не твоими молитвами.

— Мы не собирались убивать ее! — вдруг протестует с жаром, а я сажусь удобнее, готовый слушать во все внимание. — Ее планировали привести назад домой, заставить подписать документы и отправить на все четыре стороны.

— С чего госпоже Одинцовой подписывать отказную от папиных денег добровольно?

— Да она же просто маленькая девочка. Напугали бы групповым изнасилованием и сломалась бы.

Хруст моих пальцев, сжавшихся в кулак, прозвучал на всю переговорную.

— Тише, мой друг, это летальное оружие пускать в ход рано. Видишь, человек сотрудничает. Ты рассказывай дальше. А не испугалась бы девчонка, что тогда?

Маленькие черные испуганные глазки смотрят на меня. У меня во взгляде лед. Я сижу как изваяние, потому что стоит шевельнуться и рванет. И я убью его. Убью, потому что знаю, что он сейчас скажет.

— Пустили бы по кругу разок, — говорит, сглотнув, тихо совсем, — после стала бы посговорчивее.

У меня внутри все горит адским огнем. Знал он все. Видел Маргариту, слышал, какая она дерзкая хамка, знал прекрасно, что не робкая испуганная лань перед ним. И явно думал членом больше, чем головой. Потому что убив наследницу, можно было пустить в ход поддельные документы, которые нашли у них, по которым Юрий якобы за неимением наследников доверяет все свое состояние сидящей напротив меня мрази. Но эта мразь слишком сильно хотела вкусить молодого тела, прежде, чем получить деньги.

— А потом что ждало бы гражданку Одинцову?

— Да ничего. Отпустили бы. Мы же не звери.

Глеб хмыкнул, а я почувствовал, как кулак наливается свинцом, в потребности вписаться в эту мерзкую рожу напротив.

— В лес, как ее папу? На растерзание волкам? Не домой же, где она могла бы прийти к нам, заявить за групповое изнасилование, угрозу жизни и шантажем переписанное завещание.

— Не жилец девка, да. Все услышал? Доволен?

— Очень доволен. Добавим к твоему делу статью об угрозе жизни гражданки Одинцовой и выбьем максимально тяжелое наказание за нее, пойдет плюсом к твоему сроку. Годиков на двадцать общака ты уже собрал. И подельники признаются с удовольствием. Хотел бы сказать, что присядете вместе, будет веселее срок мотать, но мой дружище здесь будет выбивать для тебя номер люкс на одного, где тебя ждут двадцать лет наедине со своей совестью.

— Да кто он такой?!

— Друг ее отца, — открываю рот впервые с тех пор как нас стало трое. — Ее опекун и телохранитель.

Мой голос звучит хрипло, надтреснуто и опасно.

— Глеб, не оставишь нас ненадолго? Нужную информацию для следствия мы выяснили. Теперь пришел черед поговорить по-мужски.

Глеб кивает, бросает хладнокровный и безэмоциональный взгляд на моего собеседника, и говорит.

— Развлекайся, брат.

Я прожигаю ледяным взглядом мужичонку, который бледнеет на глазах, с опаской пялясь на меня. А потом дверь негромко хлопает и мы остемся тет-а-тет.

Маргарита

Когда открыла глаза, первым делом увидела Матвея рядом. Он дремал, не раздевшись, и между бровями была эта напряженная складка, которая всегда сигнализировала, что все плохо.

Я пошевелилась, чтоб коснуться пальцем его лица, как он сам резко распахнул глаза.

— Ты пришел, — улыбнулась сонной улыбкой.

— Я же обещал тебе.

— Нарушил обещание, обещал возвращаться каждый вечер.

— Обстоятельства задержали.

Я приподнимаюсь, чтоб его поцеловать, и вижу большое темно красное пятно, разрастающееся слишком быстро под его сильным телом. Поднимаю взгляд на его лицо и понимаю что он, еще несколько секунд назад разговаривавший со мной, уже не дышит. И истошно кричу.

— Маргарита! Маргарита, проснись!

Я распахиваю глаза и вижу в кровати совсем не того, кого ожидала и хочу. На краю сидит Тимур, почему-то обнаженный, я ничего не понимаю, в панике бросаю взгляд через плечо, где лежал Матвей и вижу, что его половина кровати пуста. Щупаю одеяло, пытаясь нащупать залитое кровью место, но там сухо и прохладно. Перевожу взгляд на Тимура и хрипло спрашиваю.

— Что ты здесь делаешь? Почему ты голый?

— Ты кричала, — отвечает таким же хриплым голосом. — Твой крик разбудил меня, я прибежал убедиться, что все в порядке.

— Мне приснился плохой сон, — меня всю передергивает от воспоминаний.

Тимур по-прежнему не отнимает своих рук, придерживая за плечи, и я начинаю чувствовать себя неуютно в этом прикосновении.

— Извини, что разбудила, — говорю искренне, и аккуратно пытаюсь выбраться из его рук.

Он замечает мои потуги и снимает ладони с моей кожи, которая странно горит в местах, где он прикасался. Странно, неуместно. Это раздражает. И я злюсь, но не на него, а на Матвея, который его сюда прислал. Злюсь ровно до того, пока не вспоминаю его мертвое лицо из сна. И в этот момент на меня резко и совершенно непрошенно накатывает рвотный позыв. Я только и успеваю, что зажать рот ладонью, вскочить как ужаленная и пулей рвануть в туалет.