Бут вышел из теней.

Ахландер наклонился вперед.

Оба, похоже, ждали ответа Дэна, его заверений в том, что он убьет девочку и остановит бойню.

Но он молчал, потому что хотел, чтобы их еще сильнее пробил пот. А кроме того, его переполняли столь противоречивые чувства, что он еще не доверял своему голосу.

Дэн знал, что убивать — универсальная человеческая способность, такая же, как любить. Она имела место быть у добрых и слабых, нежных и невинных, хотя у одних была запрятана глубже, чем у других. Он не удивлялся тому, что способность эта открылась у Мелани, как не удивлялся тому, что ею обладали десятки и сотни убийц, которых он отправил за решетку… хотя тот факт, что Мелани — убийца, поверг его в глубокую тоску.

Конечно, он прекрасно понимал, с чего у Мелани возникло желание убивать. Запрятанная в тюрьму, подвергаемая физическим и психологическим пыткам, лишенная любви, ласки, понимания, воспринимаемая как лабораторная мартышка, а не как человеческое существо, долгие годы испытывавшая ментальную, эмоциональную и физическую боль, она накопила в себе сверхчеловеческий потенциал ярости и ненависти. И эти ярость и ненависть, вырвавшись наружу, не знали жалости. Мелани мстила, и мстила жестоко, неистово, кроваво. Возможно, именно эти ярость и ненависть, необходимость выпустить их наружу, потому что они просто разрывали ее изнутри, оказались тем ингредиентом, который, вкупе с потугами отца лишить девочку контактов с внешним миром, чтобы она сосредотачивалась исключительно на своем внутреннем мире, позволили Мелани совершить прорыв к своим психическим способностям.

И теперь она выслеживала своих мучителей, хрупкая, маленькая девочка, но при этом очень опасная и умеющая убивать куда более эффективно, чем Джек-Потрошитель или любой член семьи Мэнсона. Но она не была отпетой убийцей. И вот за эту мысль Дэн ухватился, как утопающий за соломинку. Какая-то ее часть находилась в диком ужасе от того, что она натворила. В конце концов, потрясенная собственной жаждой крови, она искала убежища в кататоническом состоянии, заползала в это темное место, где могла спрятать страшную правду об убийствах от всего мира… и от себя. Пока у нее сохранялась совесть, она еще не прошла весь путь, превращающий человека в зверя, а потому оставалась надежда на восстановление ее психического здоровья.

Именно она «оживила» радиоприемник на кухне. Она не могла сбросить с души тяжелый груз вины и отвращения к себе, который держал ее в квазиаутистичном состоянии, не могла говорить о том, что сделала и собиралась сделать, но сумела через радиоприемник послать предупреждения и мольбу о помощи. Все эти послания означали следующее: «Помогите мне, остановите меня. Помогите мне. Остановите меня».

И смерч, наполненный цветами, был… чем? Нет, конечно же, не угрозой. Лаура и Эрл подумали, что он им угрожал, но лишь потому, что ничего не понимали. Нет, наполненный цветами смерч являл собой отчаянную попытку Мелани выразить любовь к матери.

Любовь к матери.

В этой любви девочка могла обрести спасение.

Молчание Дэна действовало Буту на нервы, и он заговорил первым:

— Когда она совершила этот прорыв, сбросила оковы плоти, поняла, какими способностями обладает, и научилась их использовать, она должна была проникнуться к нам чувством благодарности. Эта маленькая сучка должна была благодарить своего отца и всех тех, кто помог ей стать не просто ребенком, не просто человеком.

— Вместо этого злобная маленькая сучка набросилась на нас. — В голосе Ахландера слышалась прямо-таки детская обида.

— Поэтому вы и послали Неда Ринка, чтобы убить ее, — разлепил наконец губы Дэн.

Для того чтобы найти оправдание, много времени Буту не потребовалось.

— У нас не было выбора. Она представляла собой невероятную ценность, и мы хотели изучить и понять ее. Но мы уже знали, что она идет по нашему следу, поэтому не могли снова захватить ее и продолжить исследования. Слишком большим был риск.

— Мы не хотели ее убивать, — добавил Ахлан-дер. — В конце концов, мы ее создали. Благодаря нам она обрела новые способности. Но нам не оставалось ничего другого. Самосохранение. Самозащита. Ничего больше. Она стала монстром.

Дэн смотрел на Ахландера и Бута, и ему казалось, что он в зоопарке, сквозь прутья смотрит на зверей в клетке. Должно быть, это был инопланетный зоопарк, и располагался он далеко от Солнечной системы, потому что здешний мир вроде бы не мог произвести на свет божий столь странных, бессердечных и жестоких существ, как эти.

— Мелани не была монстром, — ответил он. — А вот вы были. И остаетесь ими. — Он поднялся, переполняющая его злоба не позволяла усидеть на месте, сжал пальцы в кулаки. — А чего вы, собственно, ждали, после того как девочка совершит тот самый прорыв, к которому вы стремились? Вы думали, что она скажет: «Ох, я премного вам благодарна! Что я могу теперь для вас сделать, какие желания выполнить, какими делами отплатить за вашу доброту?» Вы думали, что она станет джинном, выпущенным из лампы, и будет стремиться ублажить тех, кто потер медь и освободил ее? — Он понял, что кричит. Попытался понизить голос, но не смог. — Вы же засадили ее в тюрьму на шесть лет! Пытали ее! Вы думаете, заключенные обычно испытывают чувство благодарности к своим тюремщикам и мучителям?

— Какие пытки! — возмутился Бут. — Это был… образовательный процесс. Ее направляли в нужную сторону. Научно обоснованная эволюция.

— Мы показывали ей Путь, — добавил Ахландер.

Мелани что-то пробормотала.

Лаура не расслышала ни слова из-за громкой музыки и визга шин, фильм-то продолжался. Наклонилась к дочери.

— Что такое, сладенькая?

— Дверь… — прошептала Мелани.

В пульсирующем отблеске экрана Лаура увидела, что глаза девочки вот-вот закроются.

— Дверь…

За французскими окнами на Бел-Эр опустилась ночь.

Бут направился к бару за очередной порцией бурбона.

Ахландер тоже поднялся. Стоял за столом, глядя на цветную мозаику абажура лампы от «Тиффани».

— Что такое «Дверь в декабрь»? — спросил Дэн. — Дверь, которая открывается в другой сезон, в отличие от любой другой двери и окна в доме? Я кое-что прочитал об этом термине в вашей книге. Вы написали, что это парадоксальный образ, который используется как ключ к психическим способностям, заложенным в человеке, но дочитать главу я не успел и не уверен, что понял, о чем речь.

Ахландер заговорил, не отрывая глаз от лампы:

— Для того чтобы убедить Мелани, что возможно все, чтобы лучше объяснить ей такие фантастические концепции, как выход в астрал, ей предлагались специально разработанные образы, на которых следовало сосредоточиться во время долговременного пребывания в камере отсечения внешних воздействий. Каждый такой образ — невозможная ситуация… тщательно сконструированный парадокс. Я полагал… и до сих пор полагаю, что такие, тренирующие мозг упражнения полезны для людей, которые хотят развить свой психический потенциал. Это способ подготовить себя к изучению немыслимого, способ преобразовать свой взгляд на мир, принять то, что ранее считалось невозможным.

— Альберт — умница, гений, — донесся от бара голос Бута. — Он многие годы пытается совместить науку и оккультизм. Нашел области, где эти дисциплины пересекаются. Он может многому нас научить, многое нам дать. Он не должен умереть. Вот почему вы не должны позволить этой маленькой сучке убить нас, лейтенант. Мы оба можем многое дать этому миру.

Ахландер все еще смотрел на густые цвета стеклянного абажура.

— Визуализацией невозможного, прилагая все силы для того, чтобы сделать каждую из этих странных концепций возможной, реальной, знакомой, вы в конце концов сможете освободить ваши психические способности из ментального ящика, в который сами же запечатали их своим неверием, взращенным как обществом, так и культурой. Предпочтительно визуализировать во время глубокой медитации или в загипнотизированном состоянии, для достижения максимальной концентрации разума. Эта гипотеза никогда не была доказана. Потому что ученым запрещено подвергать людей длительным и иногда болезненным воздействиям, необходимым для установления контакта с собственным астральным телом.