— Что за прыткое стадо сперматозоидов-переростков? Сучковатое дышло вам через семь потных портянок в вонючее гузно, — холодно интересуюсь у местного командования. Комдив Черных, совсем молодой и симпатичный парень, краснеет. Кто-то сзади крякает восхищённо. Только у моего майора Саши каменное лицо. Отвечать никто не спешит, да мне и не нужен ответ. Риторический вопрос, зависающий над нами лёгкой дымкой.

Комдив Черных

— Ты что там рисуешь, опездол?! — рявкаю, только на самых верхних аккордах осознаю внезапную вспышку бешенства. Вопрос к полковому комиссару, внешне похожему на Черных, типичный представитель нынешнего замечательного советского поколения, до тридцати лет. Что-то записывает в блокнот.

— Товарищ генерал армии… я это… так, в общем… — растерянный лепет. Протягиваю руку, забираю блокнот. Хм-м, «сучковатое дышло…» и так далее. Про сперматозоиды тоже есть, но…

— Сперматозоид через «А» пишется, — успокоенно бурчу я, возвращая блокнот, — спермАтозоид.

Примечательна реакция местных командиров. Заставляет задуматься. Мой рык вызвал у них тщательно скрываемое лёгкое злорадство. Похожие чувства испытывает толпа дворовых пацанов, когда видят, как записного хулигана, постоянно портящего им жизнь, взрослые таскают за уши. Комиссаров хоть и отодвинули от командования, ряд преимуществ они имеют. Как и рычаги воздействия на непосредственного командира. Они же в большинстве коммунисты, а раз так, есть воинская партячейка. И кто там парторг? Какие могут быть варианты?

— Ну-ну… — окончательно «смягчаюсь», подкупил он меня конспектированием моих речей. Я-то думал, он нагло, прямо на месте, кляузу на меня сочиняет, но нет. Полный восхищения записывает, чтобы не забыть. Хотя… одно другому не мешает. Ладно, будем смотреть.

— Хотел тебе звание на две ступени опустить, — малость лукавлю, понизить в звании политработника не так просто. Только пусть попробует Фоминых возразить, на стадионе сгною.

— Ладно. Только одной шпалы лишишься. Будешь стараться — восстановишься. За что — не спрашивай! — возвышаю голос, — потом всё и всем объясню! Ты, кстати, тоже с ним в одной лодке.

Это я Черных предупреждаю. Идём к ряду самолётов. Стоят так ровно, что радуют глаз. Хлопаю сбоку по тупому носу И-16. Сразу чувствую, мотор на месте.

— Исправный?

— Так точно, товарищ генерал армии, — рапортует комполка, майор с рыбной фамилией Ершов (Виктор Сергеевич)**.

Ершов Виктор Сергеевич

— Неисправные есть? — из дальнейшего выяснения узнаю, что исправные и нелетающие стоят вместе. Ко второму ряду можно не идти, он копия первого.

— Лётчика мне, самого лучшего, только не командира, вы мне здесь нужны, — опускать подчинённых надо по-умному. Хороший военачальник это сочетание интеллекта шахматиста-гроссмейстера с ухватками держиморды.

Приводят мне ещё одного бравого парня. Подтянутый старлей, шатён с серыми глазами. Девчонки от таких тают. Чулков Иван Денисович***, командир звена. И опять чем-то похож и на комдива Черных и на замполита Кольцына. Это им в плюс, красавцы, прямо цвет нации. Неожиданно щемит в груди. Они, все эти красавцы погибли. В том варианте разгрома, что ждёт нас всех, если я не смогу изменить ход событий… встряхиваюсь. Сойдёт старлей. В командный состав полка не входит, а раз командир звена, значит, лётчик хороший.

Чулков Иван Денисович

Отвожу его в сторонку, ставлю задачу. В конце вспоминаю кое-что. На войне мелочей нет.

— Рация есть?

— Так точно! У большинства звеньевых они есть, — рапортует старлей, — у рядовых нет.

— Тогда возьмёшь самолёт своего подчинённого, без рации, — приказываю я, — заодно и проверишь его машину. Теперь иди молча и жди команды.

— Мне надо машину подготовить.

— Только на моих глазах, — предупреждаю особо, — и к командирам своим не подходи. Без меня.

Вместе с нами неотлучный адъютант, что бы я без него делал?

— Проследи, Саша. Потом оба к нам.

Топча начинающую пробиваться зелёную травку, возвращаюсь к местным командирам.

— Выпускайте Чулкова, — командую Ершову. После этого идём в штаб. Молчком, негромко стуча сапогами, все заходят в тесное для стольких человек помещение комполка. Кабинетом его язык не поворачивается называть, но осуждения у меня нет. Функциональное и ладно.

— У вас десять-пятнадцать минут, — привольно разваливаюсь сбоку, место командира занимать не стал. Для комдива тоже место нашлось, напротив. Все остальные стоят.

— Служба оповещения и предупреждения у вас же есть, — не спрашиваю я, — ваша задача, как можно раньше засечь приближение вражеского самолёта, роль которого сейчас играет Чулков. Его задача — подобраться незаметно. Действуйте.

— Вообще-то в случае объявления боевой готовности мы держим в воздухе дежурный самолёт, — комполка Ершов берётся за телефон.

Обдумываю его слова. Люфтваффе в 41-ом году взяли нашу авиацию тёпленькой. Не было приказа?

— Приказ может не дойти, — лениво излагаю возможные обстоятельства, — запоздать, есть время реакции на его исполнение…

Комполка вынужден меня слушать, поэтому замолкаю. Ему командовать надо. Вот и для себя обнаруживаю ещё одну дыру в командовании округом. Сообщения с границы о нападении сначала пойдут в штабы корпусов и армий, оттуда в штаб округа. Если командующий (я) среагирует моментально, что невозможно, приказ о приведении частей в боевую готовность пойдёт вниз по такой же цепочке. Допустим, всё произойдёт очень быстро. Но есть ещё время на выполнение приказа. Юнкерсы, тем временем, уже ходят по головам приграничных частей. Так не пойдёт! В голове зреет текст будущей директивы по округу. Реакция должна быть мгновенной. Мало ли что я знаю, когда немцы нападут, армия должна быть готовой всегда!

Ждём. Четверть часа ожидания прерывает звонок, комполка срывает трубку.

— Есть! Подходит с юго-запада! — торжествующе кричит он. Смотрю демонстративно на часы, засекаю положение секундной стрелки.

За окном слышится звук мотора. Я велел Чулкову пройти на бреющем. Два раза, туда и обратно. Время сорок секунд. Показываю часы командирам.

— Сорок секунд времени у вас было на приведение части в боевую готовность. За какое время ваше дежурное звено поднимется в воздух? Не меньше пяти минут, так?

Это я сильно им польстил, очень сильно. Истребители только высоту столько времени набирать будут. Лётчику надо добежать до машины, запустить двигатель, выйти на взлётную площадку, разогнаться. А на взлёте самолёты сбивать тоже удобно. Вниз точно не сманеврирует, вверх уже и так идёт. Свернуть? Значит, потерять скорость или задеть крылом о землю.

— У противника четыре с половиной минуты, за которые все ваши самолёты превратятся в живописный хлам, замечательный фон для художников батального жанра. Ну, ладно, может, не все. Но половину точно противник себе в актив запишет.

Делаю паузу, а потом добиваю:

— Вывод для вас пакостный. Боеготовность полка строго равна нулю. А это боеготовность всей дивизии. Ведь бомбардировщики вы не будете поднимать для отражения авианалёта. Вот поэтому вы, — смотрю на генерал-майора Черных и комиссара полка, — и вы понижаетесь в звании. Причем здесь комиссар? А кому недавно задачу ставили постоянно работать над боеготовностью вверенных подразделений? Насрать на ваши тупые черепушки через подмышку и налево… — лениво и неожиданно выдаю в конце.

— Слушайте мою команду. Гражданских убрать из части в три дня. Но в целях маскировки прикажите женскому составу полка ходить в гражданке. Строевой устав не выполнять, они наряду со своими служебными обязанностями должны изображать штатских на территории части. С этой же целью время от времени вывешивайте какое-нибудь тряпьё на просушку. Вероятный противник, — слегка киваю на запад, — не должен знать, что гражданских на аэродроме больше нет.