— Как можно быть неуверенным, украли тебя или нет? — Гамилла скептически прищурилась.

— Можно, — отрезала Елена, и это прозвучало веско, внушительно, так, что вопрос как-то сам собой растаял в воздухе.

— Я хотела мстить. Найти виновных и поразбивать им черепа. Однако не сумела даже намек поймать, кто они, почему так злы на меня. А если бы и удалось...

Елена искренне, горько вздохнула.

— Теперь я посмотрела, как устроен мир. Какая пропасть между сословиями. Как дорого обходится жизнь. И месть. Теперь я понимаю, что даже если узнаю своих врагов, то добраться до них… — она красноречиво пожала плечами. — Они наверняка богаче, сильнее, могущественнее твоих.

Елена снова вздохнула, думая, что странная получилась исповедь. Странная... и честная. Оказывается, иногда легче быть искренним с кем-то, нежели с самим собой.

— И сейчас я каждый день думаю, может и мне последовать тому же совету? Плюнуть в темный зал, откуда кто-то смотрит на меня, сбросить фишки с игровой доски.

Елена движением пальца опрокинула бутылку, которая звонко прокатилась по столу и остановилась у самого края на плохо соструганном сучке.

— И зажить своей жизнью. Попробовать вернуться… домой. Это ведь и будет самой страшной местью, если подумать. Стать недосягаемой для них. Исчезнуть. Сделать бессмысленными все их потуги.

Она посмотрела на Гамиллу, часто моргая, криво и жалко улыбнувшись.

— Видишь, я пью то же лекарство, которым стараюсь напоить тебя.

— Спасибо, — Гамилла сама положила ладонь поверх елениной руки. — Спасибо. Я поняла, что ты говоришь. Я буду об этом думать. Совет хороший. Лекарство целебное. Только…

— Только?

— Как понять, где здравый смысл переходит в трусость? Ты уходишь, гордо пренебрегая былыми обидами, или на самом деле все-таки плетешься в хлев? Как свинья, на которую опрокинули помои?

— Тот же вопрос, — печально улыбнулась Елена. — Тот же самый вопрос задаю себе. Я выбираю новую жизнь и смотрю в будущее? Или предаю память убитой подруги, бегу вперед, потому что мне страшно оглянуться?

— Подруги, — эхом повторила Гамилла, однако продолжать тему не стала.

Они купили третью бутылку, на этот раз совсем легкого вина, похожего на сидр, и выпили ее в молчании, потому что сказано было все, чему стоило быть сказанным, а к пустому трепу обе женщины расположены не были. Скупо распрощавшись, они разошлись. Гамиллу ждал менестрель, чтобы заработать еще сколько-то серебра в хорошем салоне с благожелательной публикой. А Елена подозревала, что сегодня Пантин вынет из нее душу, заставив отдуваться за три дня без фехтовальных тренировок. Еще она рассудила, что надо быть последовательной. Проповедуя радость жизни для других, глупо жить угрюмой букой для себя. И Елена решила, что сегодня она, пожалуй, сделает былью фантазии барона Лекюйе.

_________________________

Занимаясь прикладной психотерапией, Елена вспоминает и очень вольно, по давней памяти цитирует книгу Дивова-Прокопчик «Леди не движется» из цикла «Профессия: инквизитор». Первые несколько книг, на мой взгляд, даже неплохи (пока Дивова там было хотя бы наравне с Прокопчик). В общем, не «Техподдержка».

— Быстрее! Ниже! Спина прямая!

Елена обливалась потом и думала, что поясница сейчас разберется на отдельные позвонки. Новое упражнение фехтмейстера тренировало уклонение от диагональных ударов сверху вниз. Требовалось энергично работать корпусом без приседаний, да еще активно перемещаясь. Как и все у Пантина, упражнение было изнурительным и практичным. На уровне чуть ниже плеча без провисов натягивалась веревка, а дальше следовало перемещаться вдоль нее зигзагами, «подныривая» под канат. Косой шаг и нырок на левую сторону от веревки, то же самое — на правую и повторить не менее ста раз.

— Главное здесь не наклон, — наставлял Пантин. — Главное — момент, когда ты выходишь из наклона и выстраиваешь прямую линию от пятки до макушки. Теперь обратно и вытягивай руки.

— Руки? — пропыхтела ученица, которая в очередной, неисчислимый уже раз думала, что сейчас стоит просто лечь и умереть от усталости прямо у ног жестокого наставника.

— Да. Смотри. Нырок… распрямление! И в этот момент вытягиваешь руки в обе стороны так, чтобы они были параллельны канату. Через это вырабатывается правильный разворот плеч.

— Я… сдохну… сейчас, — выдохнула Елена.

— Нет, — ободрил Пантин. — Умрешь ты потом, когда мы будем отрабатывать это с оружием в руках.

Елена хотела сказать «Боже», но силы ушли на сохранение равновесия и контроль положения торса (сто шестьдесят восьмое повторение), поэтому вместо мольбы получился лишь тоскливый и жалобный хрюк.

— Голову не задирай при наклоне! Прямо умоляешь по ней ударить.

Что ж, по крайней мере, думать «господи, господи, божечки!..» женщина могла.

В Пайте фехтмейстер приспособил под тренировочный зал какой-то сарай, убогую постройку, имеющую, однако, некоторые достоинства. В частности хорошую, крытую новой соломой крышу, непроницаемую для дождя. Здесь было сухо и умеренно тепло весной, а нынче, с приходом летней жары, в сараюшке стало одуряюще жарко, и если бы Елена платила за стирку одежды, а также новые рубашки, зарплата у юриста сразу оказалась бы не такой ж весомой.

— Давай, давай, — попенял наставник. — Как говорили великие мастера, кувшин пота сберегает каплю крови.

Елена стиснула зубы и продолжила, считая про себя «сто восемьдесят один…», «сто…»

На двести первом она упала на колени, больно стукнувшись чашечками о твердый глиняный пол, взмолилась:

— У меня была операция! Руки дрожат!

— Ты ходишь на руках? — удивился фехтмейстер. — Я вижу скрюченную спину и кривые, бесполезные ноги. А руки вообще болтаются без дела.

— Мастер, — проныла женщина, сгорая от злости на фехтмейстера и жалости к себе.

— Хватит, — сжалился Пантин. — Да, нога комита, значимая причина.

Елена даже не стала выспрашивать, каким образом волшебник узнал об этом. А Пантин мстительно добавил:

— Но еще пятьдесят повторений переносятся на следующий раз. Считай, это твой долг.

Елена только молча склонила голову. Что поделать, долг так долг, с учителем не спорят.

— Хммм… — Пантин глянул на ученицу как слепая и седая ворона. — Но чего-то не хватает для завершения. Надо бы чему-нибудь поучиться напоследок.

Елена с большим трудом удержалась от еще одного жалостливого всхлипа. Мастеру было все равно, с какими чувствами упражняется женщина, но слишком явные признаки отсутствия энтузиазма он временами жестоко наказывал.

— Возьми меч. В правую руку. А я изображу леворукого.

Елена повиновалась.

— Посмотри на меня.

Пантин взял меч левой и вытянул свой клинок в сторону противницы, чуть раскачиваясь на пружинистых ногах. Для пятисотлетнего деда он сохранился удивительно хорошо, «пожилого» в старом колдуне была разве что седина. Елена однажды видела Пантина без рубашки и поневоле залюбовалась торсом воина-мага как произведением искусства, вырезанным в камне. Что-то подобное она видела у Шарлея, только Жнец был покрыт шрамами, а тело фехтмейстера чисто, как у новорожденного.

— Я ошибся! В чем? Быстро! — пролаял мастер, выбивая женщину из мимолетного раздумья.

— Локоть слишком далеко отведен от тела, — тут же выдала ученица, скользнув по наставнику острым взглядом.

— И что бы ты сделала?

— Клинок в гвардии перекошен, появляется брешь в защите. Быстрый и правильный выпад пробивает ее сразу… — ученица запнулась и добавила после секундной паузы. — Если это не ловушка великого мастера.

— Делай!

Получив несильный, но болезненный контрудар в пятый раз, Елена отступила, выравнивая дыхание.

— Я понимаю, что тут нужно как-то по-иному, но не понимаю, как, — искренне призналась она. — Колоть еще быстрее? Падать на колено с опорой на ладонь?