Помни об этом, помни о том, как одно решение, вызванное слабостью, вполне может удивительным, непостижимым для тебя образом потянуть долгую нить последствий. Вспоминай о моей горькой участи каждый раз в минуты, когда дьявол прельщает тебя соблазном легких решений и необременительных деяний.

Остается лишь гадать, что могло произойти, что изменилось бы, окажись кто-то из нас рядом в ту ночь. Подставь плечо в трудную минуту, скажи доброе слово друга в час, когда душа печальна и пребывает в смятении. Однако нас рядом не оказалось. А Хель получила еще один урок того, что наш мир — плох, ибо в нем царствуют безраздельно жестокость, несправедливость и неблагодарность.

И уж много лет в полуночный час, когда сон бежит старика, я вновь и вновь задаюсь безответным вопросом — не то ли одиночество сломало Хель? Не с тех ли сумерек начался ее — и наш! — долгий путь во тьму?

Что ж, ответ сможет дать лишь Бог. Близок уж день, когда я, наконец, смогу задать Ему этот вопрос, и если Он изречет: «Да, так воздалось вам за грехи. Ибо вы были слабы, себялюбивы, пренебрежительны и думали о себе больше, чем о ближнем, коий нуждался в помощи»… Что ж, я отвечу со всей искренностью: «Гнев Твой тяжел, Господин мой, но мера воздаяния справедлива ибо все мы были виновны. Все мы создали Красную Королеву»

Елена сидела на крепко сколоченном табурете и молча смотрела в окошко, затянутое промасленной бумагой. Снизу доносился типичный шум более-менее пристойного заведения, где не возбраняется гулять и пить, однако пресекаются непотребства и скандалы. Звучали голоса, время от времени слышался громкий возглас, здравница или стук разбитой керамики. Шуршал веник, жестко тяпал мясницкий тесак на кухне. Гремел сланец для печи, отгружаемый с тележки развозчика. Марьядек дрова не шибко любил, считая, что местный уголь обходится дешевле, а если блюда вроде как горчат — кому горько, тот пусть и не ест. В общем, тянулся рядовой и не примечательный день в кабаке «Под сломанной стрелой», где Елена вчера «заселилась» на льготных условиях, словно мастеровой или купец чуть выше среднего — в отдельную комнату с чуланом, каморкой для слуги, умывальником и ночным горшком.

Витора тут же начала помогать по хозяйству и на кухне, отрабатывая питание. Елена проспала оставшийся день и всю ночь, продолжила это занятие до полудня, затем, отдохнув и пообедав миской каши со шкварками, стала думать, как жить дальше.

Судя по всему деньги таки победили, а семья Сибуайенн решилась встать в открытую оппозицию новому императору и его жутковатым сподвижникам. Формально в городе был объявлен праздник, ползли слухи о торжественном приеме, который тетрарх устроил делегации Сальтолучарда. Прием включал в себя охоты, пиры, а также иные развлечения, достойные знатных людей. У городских настроение было не праздничное, а скорее надрывно-веселое, на грани истерического срыва. Что-то подобное лекарка уже видела, перед тем как рванул Мильвесс, и опыт наводил на размышления.

Договор Сальтолучарда с тетрархией сулил много интересных возможностей, в том числе для Артиго, но Елене было недосуг, да и лень просчитывать, что из этого следует. Сейчас все ее помыслы сосредоточились на бегстве из столицы, а в перспективе — из королевства. Чем дальше, тем больше в голове оформлялась безыскусная идея — не двинуть ли обратно, туда, где все началось? Да, там просто и жестко: вот ты, а вот смерть, разбирайтесь между собой, однако, судя по всему, на остальном континенте скоро будет примерно то же самое, только хуже. Начинать новую жизнь имеет смысл на фронтире. Опять же хороший шанс повстречать старых знакомых, например Шарлея-Венсана.

Не вернуться ли на Пустоши?..

Колокола отзвонили середину дневной стражи, то есть часа два-три после полудня, если на земной манер. Елена заложила руки за спину, вытянулась до звона в позвоночнике и громко, четко вымолвила:

— Пантин, ты нужен мне.

И ничего не произошло. Елена подождала немного, глянула на стену, как будто чудо могло произойти, если не видеть момент его осуществления. Снова подождала. Опять ничего.

— Значит не судьба, — вздохнула она и шарахнулась с возгласом:

— Да чтоб тебя!

— И тебя тем же хвостом по тому же месту, — иронично ответил наставник, сидя на топчане. Пантин прислонился к стенке и вальяжно закинул ногу на ногу, чего Елена за ним прежде не замечала. И вообще старый маг выглядел очень расслабленно, чуть ли не умиротворенно.

— А можно было не так… — она заколебалась, подбирая местный аналог слову «театрально». — Ярко? А если бы я что-нибудь кинула в тебя от неожиданности?

— Ты бы промахнулась, — подсказал мастер.

— Эх… — Елена протащила второй табурет и села напротив, положив ладони на колени. — С тобой всегда непросто… Но интересно.

Пантин красноречиво развел руки, дескать, чистая правда, Скупо улыбнулся и спросил:

— Что ты хотела от меня?

Елена подумала с полминуты, еще раз проговаривая в уме итог долгих размышлений. Фехтмейстер терпеливо ждал.

— Городу конец, верно? — спросила она.

— Нет, — поморщился маг. — И мне даже неловко слышать такие глупости от того, кто стал читать умные книги.

Елена бросила косой взгляд на угол кровати, где лежали «Духовные Упражнения».

— Хорошо, город останется, — поправилась она. — Ну да, что камням сделается… Но столицу ждут хаос и анархия? Притом очень скоро.

— Да, — кивнул Пантин. — Я полагаю, остались считанные дни.

— Скажи, почему они такие идиоты? — неожиданно спросила женщина. — Они же сами, собственными руками толкают телегу к пропасти.

— Они не идиоты, — вздохнул Пантин. Маг чуть понурился и теперь выглядел скорее как мудрый старец, познавший всю скорбь мира. — Они просто щепки, которые подхватила река истории. Каждый из них в отдельности понимает, что это путь к страшным бедствиям. Но тут ведь как… Если ты не сделаешь очередной шаг подлости, всегда найдется тот, кто сделает его за тебя и вырвется чуть вперед. А в марше власти нужно очень быстро бежать, чтобы всего лишь остаться на месте.

Елена вспомнила, что уже слышала нечто подобное в прежней, земной жизни, однако никак не могла понять, где и когда именно… Кажется, это было что-то из мировой классики.

— Короли, прочая аристократия, дворянство крупное и мелкое, родовитое и ничтожное, все уже понимают, что грядет. И все понимают, что спасется далеко не каждый, — закончил мысль Пантин.

— Поэтому они ломают все вокруг?.. Общественное благо ничто, личное выживание — все?

Звучало как вопрос, но скорее то было печальное утверждение, во всяком случае именно так его понял волшебник.

— Да. Верно, — согласился он. — Только не личное, а семейное. Но, по сути, верно. Если, скажем, графы не ограбят Пайт сейчас, это сделает кто-нибудь другой и потом. То есть золото и серебро и так соберутся в чьих-то сундуках, обратятся в армию. Но графы проиграют важный… как бы сказать по-твоему… ресурс. И потому их действия предопределены.

— Это то, о чем ты говорил? Все уже было?

— Да, — опять согласился Пантин. — И нет ничего нового ни под солнцем, ни под луной…

Снова Елене показалось, что это она уже слышала. И снова не смогла припомнить источник.

— Император и его… спутники… «четверка», кажется… у них есть шансы на победу? — спросила Елена.

— Это возможно. Борьба сильного против богатого. У императорской власти хорошие шансы, но исход не предопределен. Особенно если Сальтолучард сможет захватить Артиго, и двоевластие укрепится. Однако ты все время говоришь не о том.

— Что?

— Не глупи. Ты позвала меня не для того, чтобы я повторял очевидное.

— Да, действительно… — Елена почувствовала себя неловко и даже глупо.

Она снова помолчала, собираясь с силами и решительностью. А затем, в конце концов, решилась и выпалила краткое:

— Пойдем со мной!

— Что? — изогнул седую кустистую бровь наставник. На лице Пантина отобразилась непередаваемая добродушная ирония.