Вскоре после полудня я позвонил в продуктовый магазин и попросил доставить мне в номер кофе и пару сандвичей. Через пятнадцать минут я уже настолько погрузился в свои мысли, что стук в дверь заставил меня вздрогнуть от неожиданности. Я пообедал, поскольку пришло время, но не чувствовал вкуса пищи. И снова вернулся к телефону.

Позвонил я на этот раз в нью-йоркский юридический колледж и побеседовал кое с кем, прежде чем получил подтверждение дат, когда Хольцман там учился. Никто из моих собеседников не помнил его в лицо, но его личное дело говорило о том, что студентом он был самым заурядным. У них было название фирмы в Уайт-Плейнз, куда Хольцман отправился работать, получив диплом, как и его тамошний адрес: бульвар Хатчинсон, апартаменты «Грандвью», но это все, чем они располагали. Он не потрудился известить их о дальнейших перемещениях по стране.

На городском коммутаторе в Вестчестере мне сообщили, что в справочнике фирмы «Кейн, Бреслоу, Джеспессон энд Рид» не значится, то в разделе «Юристы» нашелся некто Майкл Джеспессон. Я позвонил в его приемную, но он ушел обедать, сказали мне. «В такую-то погоду? – подумал я. – Почему он просто не заказал себе еду из ближайшего ресторана, чтобы с комфортом пообедать прямо за рабочим столом?»

Я мог бы позвонить в апартаменты «Грандвью», но мне не пришло в голову, какие вопросы задать тому, кто ответит на звонок. И при этом мне пришлось бороться с собой, чтобы не набрать все-таки их номер. В полицейском управлении Нью-Йорка использовали одно сокращение (по крайней мере оно было в ходу прежде). Ему обучали курсантов академии, а потом ты часто слышал его в комнатах сыщиков почти всех участков. ПОЗАПРОВ – так это звучало. А обозначало наказ: «ПОднимай ЗАдницу и ПРОверяй Версии». Ты слышал этот несколько неуклюжий акроним и усмехался. Бытовало мнение, что именно так раскрывалось большинство дел, но подобное утверждение абсолютно не соответствовало действительности. Большинство дел раскрывались сами по себе. Жена звонит по 911 и рассказывает, как только что застрелила собственного мужа. Грабитель выбегает из магазина и сам падает в руки случайно проходящего мимо патрульного. Бывший любовник прячет у себя под матрасом нож, еще испачканный кровью зарезанной им возлюбленной. А в тех делах, которые все же требуют расследования, всегда находится информатор, который дает полицейскому подсказку. Если рабочий настолько хорош, насколько исправен его инструмент, то детективу грош цена без надежных стукачей.

Но попадаются дела, которые сами собой не раскрываются, и никто не звонит, чтобы указать пальцем на преступника (или же на совершенно невиновного человека – стукачи лгут так же часто, как и все). Иногда требуется приложить немалые усилия, чтобы закрыть досье, и вот тогда ПОЗАПРОВ может в самом деле помочь.

Именно эту тактику я и применил. Точнее, ее вариант для плохой погоды. Не поднимая задницы и пользуясь только телефоном, я бился лбом в стену, стараясь выбраться из тупика, в который завело меня расследование смерти Глена Хольцмана. Недостаток же подобного метода заключается в том, что ты порой сам не замечаешь, как начинаешь делать совершенно бессмысленную работу. Ты попадаешь в такой вот тупик, но вместо того, чтобы признать это и попытаться понять, где ты свернул не в ту сторону, отрабатываешь одну пустую версию за другой. Причем даже испытываешь чувство благодарности, когда запас версий велик и можно заниматься ими еще и еще, считая это полезным.

В «Грандвью» я все же не позвонил, но и от номера телефона не поспешил избавиться. Приберег на тот случай, если закончится запас версий.

Когда я дозвонился до Майкла Джеспессона, его повергло в шок известие о смерти Глена Хольцмана. Он что-то слышал об убийстве, но не придал значения; в конце концов это было лишь очередное преступление, совершенное на улице, расположенной очень далеко от его собственной. А поскольку прошло несколько лет с тех пор, как Хольцман работал в прекратившей существование фирме, фамилия жертвы не вызвала у него никаких ассоциаций.

– Конечно, я помню его, – сказал он. – Мы считались небольшой фирмой. Несколько юристов и пара помощников. Хольцман производил приятное впечатление. Конечно, он был старше обычного выпускника юридического колледжа, но ненамного: на несколько лет. Поначалу показалось, что он стремится сделать карьеру, но вскоре мы заметили полное отсутствие у него амбиций. Он добросовестно справлялся с порученными делами, но не испытывал желания, как говорится, «гореть на работе».

Это живо перекликалось с отзывом о Хольцмане Элеоноры Йонт. Она тоже в первое время рассматривала его чуть ли не как будущего преемника, но потом заметила недостаток целеустремленности. И тем не менее он сумел заполучить квартиру на двадцать восьмом этаже. Если приплюсовать к стоимости жилья наличные, то он «стоил» больше полумиллиона долларов. Трудно даже вообразить, чего он смог бы добиться при наличии хотя бы незначительных амбиций.

– Может, он просто попал не на ту работу, которая ему подходила, – предположил Джеспессон. – Меня не удивило, когда он пожелал уволиться. Я и не предполагал, что он задержится у нас надолго. Он был холост, родился и вырос в других краях, и ничто не удерживало его в Уайт-Плейнз. Впрочем он ведь и не из Нью-Йорка. Он, по-моему, приехал откуда-то со Среднего Запада, верно?

– Из Пенсильвании.

– Что ж, это не совсем Средний Запад. Но он был и не из такого большого города, как, например, Филадельфия. Что называется, из глухой провинции, если не ошибаюсь.

– Из окрестностей городка под названием Алтуна.

– Алтуна. Мне кажется, весь Нью-Йорк заселен выходцами из Алтуны. В отличие от Уайт-Плейнз. Вот почему я не удивился, когда он нас покинул, а если бы не сделал этого тогда, ему бы все равно пришлось через несколько месяцев.

– Почему?

– Фирма обанкротилась. Простите, я почему-то посчитал, что вам это известно. Хотя откуда вам знать? Да и Хольцман здесь был ни при чем. Я даже не верю, что он ушел, предвидя катастрофу, прочитав, как говорится, роковую надпись на стене. Мне кажется, никакой такой надписи и не существовало. По крайней мере я не разглядел ее.

Я спросил, есть ли еще кто-нибудь, с кем мне стоило побеседовать.

– Думаю, знал его не хуже, чем остальные, – ответил он. – Но почему вы все еще ведете расследование? Я читал, что виновный уже сидит в тюрьме.

– Обычная проверка деталей, – сказал я.

– Но ведь вы схватили убийцу, не так ли? Бездомного сумасшедшего, если память мне не изменяет. – Он усмехнулся. – Возможно, Хольцману лучше было бы оставаться в Уайт-Плейнз, хотя, должен признать, и у нас уличная преступность становится большой проблемой, как это ни печально. Мы с женой живем в охраняемом районе, обнесенном забором. Если бы вы захотели навестить меня, мне пришлось бы сообщить ваши данные охране. Можете себе представить? Живем как в военном лагере или в средневековом городе за крепостной стеной.

– Насколько я знаю, теперь так живут многие по всей стране.

– В охраняемых поселках за крепкими стенами? О да, их теперь много повсюду. Но не в Алтуне, надеюсь. – Еще одна усмешка. – Вероятно, только там он и был бы в относительной безопасности. Лучше бы и не уезжал из родных мест.

Почему же Хольцман уехал?

Что привело его в Нью-Йорк? Он ведь учился в школе недалеко от дома. Ни в какой местный университет он, разумеется, не поступил. Потом вернулся и принялся продавать страховки, работая в агентстве у своего дяди. Но когда заработал немного денег, отправился в Нью-Йорк, чтобы учиться в юридическом колледже.

Зачем? Разве в университете штата Пенсильвания не было юридического факультета? Это получилось бы дешевле, чем переезд в Нью-Йорк, и по логике, которую подсказывал здравый смысл, ему следовало получить диплом юриста и открыть практику где-то поблизости от родного дома. Продавая страховые полисы у дяди, он легко сумел бы оплатить учебу в университете и стал бы далеко не первым, кто именно так проложил себе путь к высшему образованию.