Хотя я и чувствовал, как у меня за последние два месяца только-только начали зарубцовываться душевные раны, тем не менее, помнится, я даже нашел в себе силы смеяться и шутить, ощущая, как ослабевает напряжение хотя бы в момент беседы. Мы вспоминали и о Молли. После двухлетней службы в Корпусе мира в Нигерии она поселилась в Бостоне. Она давно порвала все отношения, как она говорила, со своим сокурсником по колледжу.

Молли хотела бы, сказал Синклер, чтобы я позвонил ей, когда снова смогу общаться с людьми. Я ответил, что постараюсь позвонить.

Синклер сказал мне также, что шеф моего отдела Эд Мур решил, что мне лучше уйти из ЦРУ, ибо мое дальнейшее продвижение по службе будет вечно находиться под вопросом. Хотя я и был полностью оправдан, подозрения все же остались. В этой ситуации мне, дескать, лучше всего уйти. Мур, сказал он мне, уперся и твердо стоит на своем.

Возражать я не мог. Мне ничего не хотелось, только лишь «слить бензин» да забиться в какую-нибудь дыру и переспать там несколько дней, а потом проснуться и считать, что все это было ужасным сном.

– Эд полагает, что вам лучше всего поступить в какую-нибудь правовую школу, – вывел меня из оцепенения Хэл.

Я безучастно слушал его соображения. Что там, в этом праве, может быть интересного для меня? Ответ, который я позднее нашел на этот вопрос, был неутешителен, но что я мог тогда поделать? Разве можно делать что-нибудь хорошо и толково, если к этому не лежит душа?

Мне хотелось поговорить с Хэлом о том, что произошло, но его эта тема совсем не интересовала. Он придерживался разработанной тактики: по его мнению, лучше было занять нейтральную позицию, в прошлое вникать он не желал.

– Из вас выйдет недюжинный адвокат, – сказал он на прощание и отпустил какую-то забавную, но довольно грязную шутку в адрес юристов. Оба мы рассмеялись.

В тот день я ушел из штаб-квартиры ЦРУ с чувством, что покидаю это учреждение навсегда.

А та кошмарная сцена, виденная мною в Париже, потом преследовала меня всю жизнь.

Загородный дом Алекса Траслоу расположен на юге Нью-Гэмпшира, из Бостона туда можно добраться на машине менее чем за час. Молли вполне оправилась от потрясения, смогла выкроить время и поехать туда вместе со мной. Думается, она хотела лично убедиться, что Траслоу прав и что я не совершаю колоссальную ошибку, согласившись работать на Корпорацию.

Старинный красивый дом Траслоу располагался на высоком берегу озера и оказался гораздо просторнее, чем мы ожидали. Обшитый белыми досками с черными ставнями, он некогда был довольно уютным и ухоженным. Похоже было, что первоначально, лет сто назад, здесь стоял скромный двухкомнатный фермерский домик, постепенно к нему все время пристраивали другие помещения, и дом разросся, неуклюже изгибаясь вдоль волнистого гребня высокого холма. Там и сям краска с досок облезла.

Когда мы приехали, Траслоу уже сидел дома и разводил огонь в камине. Одет он был по-домашнему: клетчатая шерстяная ковбойка, мешковатые вельветовые в широкий рубчик брюки, белые носки и высокие ботинки. Он поцеловал Молли в щечку, фамильярно похлопал меня по спине и предложил водку и мартини. И тут только до меня дошло, что больше всего в Александре Траслоу заинтриговало и привлекло меня. Каким-то поразительным образом – скорбный изгиб бровей, щепетильная честность – он напоминал моего отца, который умер от инсульта, когда мне едва минуло семнадцать лет, незадолго до моего отъезда на учебу в колледж.

Продолжая разговор, мы вышли на воздух. Его супруга, Маргарет, стройная брюнетка лет шестидесяти, тоже вышла из дома, вытирая на ходу руки о край ярко-красного передника. За ней со стуком захлопнулась дверь.

– Мне очень жаль вашего отца, – сказала она, обращаясь к Молли. – Нам так недостает его, да не только нам – многим.

Молли улыбнулась, поблагодарила за сочувствие и заметила:

– А здесь у вас чудесно.

– О-о, – подхватила Маргарет, подойдя к мужу и нежно прикладывая к его щекам ладони. – Каждый раз мне так не хочется уезжать отсюда. Когда Алекс ушел из ЦРУ, он вынудил меня проводить практически каждый уик-энд и все лето в других местах. Я смирилась, потому что выбора не было.

С виду капризная и самодовольная, она напоминала непослушного, но все равно любимого ребенка.

– Больше всего Маргарет предпочитает жить на Луизбург-сквэр, – заметил Траслоу.

Луизбург-сквэр – это небольшой анклав для бостонской элиты на самом верху Бэкон-хилла, где у Александра Траслоу находился городской дом.

– Вы ведь тоже живете в нашем городе, не так ли?

– Да, у залива Бэк-Бей, – ответила Молли. – Может, вы видели плакаты и брошюрки «Сделай сам»? Так это про нас и наш дом.

– Занимаетесь ремонтом, как я понимаю? – со смешком заметил Алекс.

Прежде чем мы ответили, из дома выскочили двое малышей: ревущая во весь голос маленькая девочка лет трех и преследующий ее мальчик чуть-чуть постарше.

– Элайес! – с укором крикнула миссис Траслоу.

– Сейчас же прекратите! – скомандовал Алекс, подхватывая девочку на руки. – Элайес, не дразни сестренку. Зоя, поздоровайся с Беном и Молли.

Маленькая девочка с опаской посмотрела на нас заплаканными глазами и спрятала личико, уткнувшись деду в грудь.

– Она стесняется, – пояснил Алекс. – Элайес, поздоровайся за руку с Беном Эллисоном и Молли Синклер.

Светловолосый упитанный малыш протянул нам по очереди маленькую пухлую ладошку и убежал прочь.

– Детки моей дочери, – начала объяснять Маргарет.

– Моя чертовски замотанная дочь, – перебил ее супруг, – и ее муж-трудоголик сейчас сидят на концерте симфонической музыки. А это значит, что их бедные детишки должны ужинать вместе с нудными старыми дедушкой и бабушкой. Верно, Зоя?

И, держа внучку одной рукой, дед принялся щекотать ее другой. Она захихикала с видимой неохотой, а потом вдруг опять разразилась плачем.

– Похоже, у маленькой Зои разболелось ушко, – забеспокоилась Маргарет. – Она плачет, не переставая, с тех пор, как ее привезли сюда.

– Ну-ка дайте мне взглянуть, – попросила Молли. – У вас нет тут случайно амоксицилина, может, есть?

– Амокси… чего? – не поняла Маргарет.

– Не беспокойтесь. Я вспомнила, что у меня в машине есть сто пятьдесят кубиков в пузырьке.

– Вот уж действительно прямо вызов врача на дом! – воскликнула Маргарет.

– Да еще бесплатно, – подхватила Молли.

Ужин был устроен великолепно, истинно по-американски: цыпленок, зажаренный на решетке, печеная картошка и салат. Цыпленок оказался вкуснейшим – Алекс с гордостью сообщил нам способ приготовления.

– Знаете, как говорят? – сказал он, когда мы принялись уплетать сливочное мороженое. – Пока младшие дети научатся содержать дом в порядке, старшие внуки разнесут все на клочки. Верно ведь, Элайес?

– Неверно, – проворчал внук.

– А у вас есть дети? – поинтересовалась Маргарет.

– Пока еще нет, – ответил я.

– Я считаю, что дети должны быть невидимыми и неслышимыми, – заявила Молли. – Хотя бы время от времени.

Маргарет чуть было не полезла в бутылку, но тут же поняла, что Молли просто дурачится.

– И это еще говорит детский врач! – с притворным возмущением проворчала она.

– Иметь детей – самая великая радость, – заявил Траслоу.

– А разве нет такого пособия под названием «Внуки – такая забава, что я хотела бы завести сначала их, а потом уж детей»? – в шутку сказала Маргарет и засмеялась вместе с мужем.

– В этом есть доля правды, – согласился Алекс.

– Но если вы вернетесь в Вашингтон, то от всего этого придется отказаться, – заметила Молли.

– Знаю. Но не думайте, что мне от этого станет легче.

– Да тебя еще никто не просил, Алекс, – напомнила Маргарет.

– Да, не просил, – согласился Траслоу. – А по правде говоря, занять место вашего отца – перспектива не из приятных.

Молли согласно кивнула.

– Ничто так не надоедает, как постоянное тыканье достойным примером, – вступил я в разговор.