Сунув руку в карман спецовки, я нащупал ствол «зауэра» и почувствовал холодную сталь пистолета.

И вот я оказался перед высокими створками дубовой двери. Жужжание и звон явно доносились оттуда, повторяясь с регулярными интервалами.

Вытащив пистолет и пригнувшись как можно ниже, я медленно отворил одну створку и прокрался внутрь, не зная, кто или что ждет меня там.

Помещение оказалось большой и пустой столовой с голыми стенками, посредине стоял огромный дубовый стол с сервизом на одного человека.

Ленч, видимо, уже закончился. За столом сидел один-единственный человечек – маленький, лысоватый, по виду совершенно безвредный пожилой мужчина в очках с толстыми стеклами в черной оправе. Он с озлоблением жал на кнопку вызова экономки, которая, разумеется, никак не могла явиться на его сигнал. Фотокарточку этого человека я видел не один десяток раз, но все равно никак не ожидал, что этот коротышка и есть сам Владимир Орлов.

Он был в строгом костюме и в галстуке, и уже поэтому в домашней обстановке выглядел как-то нелепо: ну кто еще придет к нему в гости, когда он прячется за семью замками? Костюмчик на нем был вовсе не из элегантных английских, которые так любят носить нынешние русские из высшего эшелона власти. Наоборот, он был поношенным, старомодным, мешковатым, сшитым в Советском Союзе или где-то еще в Восточной Европе много-много лет назад.

Владимир Орлов являлся самым последним шефом КГБ, его неулыбчивое, суровое лицо я разглядывал бесчисленное число раз на фотографиях в досье ЦРУ и в разных газетах. Его вытащил откуда-то из недр КГБ Михаил Горбачев на смену предавшего его в дни путча шефа КГБ с целью свержения правительства, в дни, когда Советская власть билась в предсмертных судорогах. Мы мало что знали о нем, кроме того, что он был «надежным» и «дружественно расположенным» к Горбачеву, ну и прочие общие характеристики и всякие неподтвержденные домыслы.

И вот он сидит передо мной – маленький и жалкий. Вся власть и сила, казалось, ушли из него. Он сердито глянул на меня и произнес по-русски, глотая окончания:

– Кто вы такой?

Секунд десять-двадцать я не знал, что ответить, а затем нашелся и сказал по-русски, спокойно, чего и сам не ожидал:

– Я зять Харрисона Синклера и женат на его дочери Марте.

Маленький человечек с ужасом уставился на меня, будто я был привидением. Косматые брови его поползли вверх, глаза сначала сузились, затем широко распахнулись, лицо мгновенно побледнело.

– Боже мой, – прошептал он, – Боже мой.

Я же просто стоял и глядел, и сердце у меня готово было выпрыгнуть наружу, я не понимал, за кого он меня принимает.

Он медленно поднялся из-за стола, грозно и в то же время как-то обличающе глядя на меня.

– Как же, черт вас побери, вы проникли сюда?

Я ничего не отвечал.

– Глупо с вашей стороны заявиться в мой дом, – сказал он едва слышным шепотом. – Харрисон Синклер предал меня. А теперь нас обоих прикончат.

Медленно входил я в похожую на пещеру столовую. Шаги гулко звучали в ее голых стенах и в высоком куполообразном потолке.

Орлов сохранял на лице своем бесстрастное и повелительное выражение, но глаза его беспокойно бегали туда-сюда. Несколько секунд мы молча разглядывали друг друга.

Мысли у меня скакали галопом. «Харрисон Синклер предал меня. Теперь нас обоих прикончат», – все еще звучали в ушах его слова.

Предал его? Что он хотел этим сказать?

Орлов заговорил первым, голос у него громко и четко звенел и перекатывался под сводами потолка:

– Как вы осмелились прийти ко мне?

Он протянул руку под стол и нажал потайную кнопку. Откуда-то из холла послышался продолжительный звонок. Тут же раздался звук приближающихся шагов. Экономка, по-видимому, пришла теперь в себя, но развязаться или подать голос вряд ли могла, поэтому на вызов не откликалась. Скорее всего, это какой-нибудь охранник услышал звонок и заподозрил что-то неладное.

Я вынул из кармана «зауэр» и направил его на бывшего председателя КГБ. Я еще подумал, а стоял ли он когда-либо под «пушкой» всерьез, а не в шутку. В системе госбезопасности, где он прослужил почти всю свою жизнь, так, по крайней мере, говорилось в его досье, которое мне довелось читать, среди офицеров разведки и контрразведки ценилось не умение обращаться с пистолетами, автоматами и ядами, а способность ловко и вовремя составлять отчеты и писать докладные записки.

– Зарубите себе на носу, – сказал я, пряча пистолет под стол, – что я вовсе не собираюсь причинять вам вред. Мы просто наскоро переговорим, вы и я, а потом я исчезну. Если появится охранник, заверьте его, что все идет нормально. Иначе вы наверняка умрете, вот это я обещаю вам твердо.

Не успел я перейти к главному, как дверь внезапно распахнулась и в столовую влетел охранник, которого я прежде не видел. Направив на меня автомат, он заорал:

– Не шевелись!

Я натянуто улыбнулся и быстро зыркнул глазами на Орлова; секунду-другую поколебавшись, он сказал охраннику:

– Уходи. Спасибо, Володя, со мной все в порядке. Я невзначай задел кнопку тревоги.

Охранник опустил автомат, медленно и внимательно окинул меня взглядом – а поскольку я был одет в рабочую спецовку, то показался ему подозрительным – и, пробормотав: «Извините», вышел из столовой и аккуратно закрыл за собой дверь.

После его ухода я сел за стол напротив Орлова. На лбу его блестела испарина, лицо явно побледнело. Хотя он и сохранял видимость хладнокровия и надменности, но был явно напуган.

Теперь я сидел всего в нескольких футах от него, может, даже слишком близко, что ему не нравилось, и он отводил голову всякий раз, когда говорил. На лице его то и дело проскакивала гримаса неудовольствия.

– Зачем вы заявились сюда? – грубо проворчал он хриплым голосом.

– Чтобы узнать, что за соглашение вы заключили с моим тестем, – ответил я.

Наступило долгое молчание, я в это время весь напрягся, пытаясь расслышать голос его мыслей, но никакого голоса не услышал.

– За вами же наверняка следили. Вы подвергаете нешуточной угрозе и меня, и себя.

Ничего не отвечая, я продолжал с напряжением ловить голос его мыслей, и тут вдруг услышал какой-то шум, бессмысленные фразы, которые не смог даже понять. Проскочил сгусток мыслей, но разобрать что-либо было невозможно.

– Вы же не русский, так ведь? – спросил я.

– Зачем вы заявились сюда? – снова спросил Орлов, поворачиваясь на стуле. Локтем он задел за тарелку и с грохотом оттолкнул ее к другим блюдам. Голос его окреп и стал громким и наглым. – Дурак набитый.

Он говорил, а я в этот момент слышал еще какие-то его мысли, которые не понимал, он мыслил, видимо, на каком-то незнакомом мне языке. На каком же? Это не русский язык, не может того быть, он звучит как-то странно. Я морщился, прикрывал глаза, прислушивался и слышал лишь поток каких-то гласных звуков, слова же разобрать никак не мог.

– Что это такое? – говорил он между тем. – Зачем вы сюда приперлись? Что вам здесь нужно?

Он отодвинул дубовый резной стул с высокой спинкой подальше от меня. Раздался режущий визг ножек стула о кафельный пол.

– Вы же родились в Киеве, – говорил я. – Верно ведь?

«Убирайся отсюда!» – расслышал я голос его мысли.

– Вы не русский по национальности, не так ли? Вы украинец.

Он поднялся и стал медленно пятиться к двери. Я тоже поднялся и, вынув «зауэр», вынужденно произнес с угрозой:

– А ну, стоять на месте.

Он замер, как вкопанный.

– По-русски вы говорите с небольшим украинским акцентом. Вас выдает мягкое «ге» с придыханием.

– За каким хреном ты сюда приволокся?

– Ваш родной язык украинский, – невозмутимо продолжал я. – И думаете вы по-украински, разве не так?

– Так вам и это известно? – рявкнул он. – Вам сюда незачем было приходить, угрожать мне, вынюхивать, что там Харрисону Синклеру известно. – Он сделал шаг ко мне, шаг, который должен был обозначать угрозу, а на деле оказался жалкой попыткой перехватить психологическую инициативу. Старый полувоенный френч сталинского покроя висел на нем, словно на чучеле гороховом. – Если у вас есть что-то сказать мне или передать, то поскорее уж выдайте свое потрясающее сообщение. – Он сделал еще один шаг. – Я допускаю, что у вас есть что сказать, и даю вам пять минут, чтобы выложить, а затем убирайтесь подобру-поздорову.