Я вспомнил, что в одной газетной заметке как-то рассказывалось о Федеральном резервном банке в Нью-Йорке, и постарался восстановить в памяти ее содержание. Там отмечалось, что в хранилище банка длиной в половину футбольного поля было упрятано золота на сумму порядка 126 миллиардов долларов, если исходить из рыночной цены золота в 400 долларов за унцию. Я не знал цену золота на тот день, когда Орлов и Синклер завладели национальными ценностями Советов и спрятали их здесь, но ради примерного подсчета можно взять те же 400 долларов за унцию.

Нет, так дело не пойдет.

Ну ладно. Подсчитаем по-другому. В самом большом помещении в Федеральном резервном банке хранится штабель золотых чушек объемом десять на десять и на восемнадцать футов. В нем насчитывается 107.000 чушек стоимостью 17 миллиардов долларов.

От лихорадочных подсчетов у меня даже голова закружилась. Объем золота в этом хранилище составляет примерно треть от объема того золота в Резервном банке.

Я опять взял за основу первоначальную цифру 37.879 золотых чушек. Золото сейчас идет по 400 долларов за унцию, но более вероятно, что оно продается по 330 долларов. Ну что ж, пойдем дальше. Если одна унция золота стоит 330 долларов, то один золотой слиток весом 400 тройских унций, то есть 12,5 килограмма, будет оцениваться в 132 тысячи долларов.

Стало быть, все это золото стоит… пять миллиардов долларов.

– Пять, – сказал я вслух.

– Пять миллиардов? – не поверила Молли.

– Ага.

– Не могу даже вообразить себе такую махину, – заметила Молли. – Вот она здесь, высится в штабелях… я опираюсь на нее спиной… и все же не могу охватить умом сумму в пять миллиардов… и все они мои…

– Нет, не твои.

– Ну хотя бы половина?

– И половина не твоя. Все принадлежит России.

Молли пристально окинула меня холодным взглядом, а потом сказала:

– А ведь ты не шутишь.

– Верно, отнюдь не шучу.

– Он ведь говорил о десяти, – вспомнил я спустя некоторое время.

– О каких десяти?

– Здесь, должно быть, пять миллиардов, а Орлов говорил мне о десяти миллиардах долларов.

– Но он мог и ошибиться. Или же водил тебя за нос.

– Или же половина золота уже уплыла.

– Уплыла? На что ты намекаешь, Бен?

– Я думал, что мы наконец-то нашли золото, – размышлял я вслух. – А оказывается, что нашли всего лишь половину.

– Ой, а это что такое? – встревоженно спросила Молли.

– Где?

В щели между двумя вертикальными штабелями золотых чушек, около самого пола, виднелся небольшой конверт сероватого цвета.

– Какого черта?.. – начала она, вытаскивая конвертик. Вытащить его не составляло никакого труда.

Глаза у Молли стали квадратными, она перевернула конверт и, увидев, что он не надписан, осторожно открыла клапан.

Внутри оказался фирменный листок почтовой бумаги с голубой каемкой по краям, а вверху крупными заглавными буквами было напечатано: «ХАРРИСОН СИНКЛЕР».

В центре листа отец Молли написал что-то своей рукой.

– Вот, да это… – начала было Молли, но я не дал ей договорить.

– Не говори вслух. Покажи мне, что это такое.

На листке две строчки. На первой строчке написано: «Абонементный ящик 322. „Банк де Распай“». А на второй давался адрес: «Париж, 7-й округ, бульвар Распай, 128».

Ну вот и все. Название банка есть и его адрес в Париже тоже имеется. Номер абонементного ящика – это, вероятно, номер хранилища. Хранилища чего? Что же под этим подразумевается? Видимо, понимать надо буквально: номер ячейки в хранилище. Вот к чему привела очередная головоломка Синклера.

– Что, что там такое?.. – спросила Молли.

– Пошли, – нетерпеливо перебил ее я, засовывая в карман листок с конвертом. – Разговор с герром Эйслером еще не окончен.

«Мертвый человек, – писал Плутарх в „Параллельных жизнеописаниях“, – не кусается». А спустя много веков после него кто-то, вроде бы Джон Драйден, заметил: «Мертвецы загадок не задают».

Оба изречения неверны: мертвые еще как кусаются и задают загадки. Хэл Синклер, к примеру, после своей смерти долго продолжал подкидывать нам всякие головоломки, которые еще предстояло раскусить.

Старый блестящий мастер шпионажа Харрисон Синклер и в свои шестьдесят с небольшим лет не раз выкидывал всякие фортели и удивлял сотни людей на этом свете – друзей и коллег, начальников и подчиненных, врагов и недругов по всему миру и в Лэнгли. И даже после смерти от него, похоже, по-прежнему следовало ожидать разные неожиданности, крутые виражи и хитроумные запутанные ходы. От какого другого умершего можно было бы ждать подобные сюрпризики, идя по оставленным им следам?

Мы позвонили личной секретарше Эйслера и попросили, чтобы он немедленно принял нас. И пока мы с Молли перешептывались в хранилище, она уже стояла в коридоре и поджидала нас.

– Какая-то проблема? – озабоченно поинтересовалась она.

– Да, – коротко отрезала Молли.

– В любом случае, всегда рады помочь, – говорила секретарша, сопровождая нас к лифту и далее, к кабинету директора.

Она напустила на себя деловой вид, но все же ее швейцарская холодность немного растопилась, и она по пути беспечно щебетала, будто в последний момент все мы стали близкими друзьями.

Молли что-то вежливо отвечала ей, а я не говорил ни слова. В правом кармане пиджака у меня лежал пистолет «глок», и я то и дело ощупывал его пальцами.

Чтобы пронести его в банк, да еще через специальные двери с детекторами на предмет обнаружения металла, надо было проявить недюжинное мастерство и ловкость, чему меня обучили в ЦРУ, за что я ему премного благодарен.

Один мой коллега по службе в разведке, некий Чарльз Стоун (его необычайные приключения вы наверняка знаете), как-то рассказал мне, как он умудрился пронести «глок» через стойку безопасности в аэропорту Шарля де Голля в Париже.

Большинство частей этого пистолета сделано из пластмассы, поэтому Стоун, проявив сообразительность, разобрал его и мелкие металлические детали уложил в толстый бритвенный футляр, крупные же спрятал в раме саквояжа, а пластмассовые части просто рассовал по карманам. Все это он беспрепятственно пронес через контроль, где просвечивают рентгеновскими лучами ручную кладь.

К сожалению, метод Стоуна для моих условий не подходил, так как никакого багажа в банк с собой я не нес и через детектор металла и рентгеновский аппарат его не пропускал. Все должно было быть при мне, а сигнальные устройства наверняка сразу же обнаружили бы спрятанный пистолет.

Поэтому я придумал свой способ, как пронести его, воспользовавшись несовершенством в детекторах металла. Эта аппаратура проявляет максимум чувствительности в центре магнитного поля. В пистолете системы «глок» относительно мало металлических деталей. Поэтому я просто-напросто привязал его к длинному нейлоновому шнуру и, прикрепив другой конец шнура к поясному ремню, положил в правый карман брюк, где предварительно проделал дыру. Пистолет, таким образом, свободно болтался у меня под штаниной около лодыжки, а я засунул руку в карман и крепко держал конец шнура, пока проходил через стойку детектора металла. При этом весьма важно поддать пистолет ногой так, чтобы он попал на самый край магнитного поля детектора, где оно самое слабое и почти ничего не обнаруживает.

Само собой разумеется, когда я проходил через эту стойку, то почти замер с перепугу, что мой трюк не удастся и попытка обмануть детектор окажется тщетной. Но, тем не менее, проскочил я без всяких проблем, а в приемной, следуя за Молли и секретаршей, нарочно немного задержался и быстро поднял и удобно уложил пистолет в кармане брюк.

Доктор Эйслер, который казался еще более обеспокоенным, нежели его секретарша, предложил нам кофейку, но мы вежливо отказались. Озабоченно нахмурив брови, он сел на диван напротив нас.

– Ну а теперь, – спросил он дрожащим, но все же четким голосом, – скажите, что за проблема возникла вдруг?

– Да в хранилище не хватает содержимого, – ответил я.