Я не спеша поплелся через толпу по улице Термини и вскоре наткнулся на киоск, где продавались всякие иностранные газеты, среди них были «Файнэншл таймс», «Индепендент», «Монд» и «Интернэшнл геральд трибюн», «Франкфуртер альгемайне цайтунг», «Нойе цюрхер цайтунг» и многие другие солидные издания. Я взял экземпляр «Интернэшнл геральд трибюн» и глянул на ходу на первую страницу газеты. Ведущей темой, разумеется, был крах фондовой биржи в Германии.

А пониже, на левой стороне страницы, я прочел заголовок, набранный шрифтом помельче:

Увлеченный чтением статьи, я нечаянно столкнулся с молодым итальянцем и его девушкой, одетыми в оливково-зеленые костюмы. Молодой человек, в летних темных очках, что-то свирепо закричал на меня по-итальянски, но что именно – я не понял.

– Извините, – как можно нахальнее и грознее буркнул я в ответ.

И тут я увидел в левом верхнем углу газеты другой заголовок:

Ниже следовал текст:

Дела, таким образом, стали проясняться. Неудивительно, стало быть, почему Тоби с горечью упоминал о «первостепенной важности». Траслоу представляет собой определенную угрозу для некоторых очень влиятельных людей. А теперь, когда его назначают вместо погибшего Харрисона Синклера, он вполне сможет кое-что сделать в отношении «раковой опухоли», которая, как он говорил, разъела все Центральное разведуправление.

Убили Хэла Синклера, убили и Эдмунда Мура, и Шейлу Макадамс, и Марка Саттона, и, возможно… вероятно… и многих других.

Следующий объект убийства очевиден.

Это – Алекс Траслоу.

Да, Тоби прав – нельзя терять ни минуты.

В самом начале четвертого часа пополудни я отправился на машине к каменному карьеру, вблизи которого провел минувшую ночь.

Спустя час с четвертью я уже сидел на переднем сиденье старого побитого грузовика «фиат», подрулившего к главным воротам Кастельбьянко. На мне была рабочая одежда: темно-синие саржевые штаны и светло-голубая заношенная и пропыленная рубаха. Управлял грузовиком тот самый долговязый смуглый парень, с которым я разговаривал в таверне ранним утром.

Звали его Руджеро, как оказалось, отец его был итальянец, а мать – марокканская эмигрантка. Я прикинул, что он должен быть по характеру общительным, разговорчивым и довольно падким на всякие подношения парнем, и я не ошибся. Разыскал я его в каменоломне и отозвал в сторону, чтобы кое-что выведать. Вернее сказать, купить у него информацию.

Я наплел ему, что сам, дескать, являюсь канадским бизнесменом, занимаюсь куплей-продажей недвижимости, а за стоящую информацию готов недурно заплатить. Сунув ему в карман пять десятитысячных банкнот в лирах (это около сорока долларов), я сказал, что мне позарез надо как-то добраться до «немца» и переговорить с ним по делу, а конкретно – предложить изрядный куш в наличных (что, вообще-то, запрещено законом) за имение Кастельбьянко. У меня якобы уже есть и потенциальный покупатель; «немец», таким образом, быстро и без труда получит изрядный навар.

– Ага, подожди минутку, – с готовностью ответил Руджеро. – Мне не хотелось бы потерять работу.

– Об этом беспокоиться не стоит, – заверил я его. – Чего бояться-то, если все тут в ажуре.

Руджеро тут же выложил все, что мне было нужно, насчет реставрационных работ в Кастельбьянко. Он рассказал, что с каменщиками имеет дело только один подрядчик из обслуживающего персонала виллы, он же заказывает мраморные и гранитные плитки. Видимо, «немец» затеял нешуточные реставрационные работы – в полуразрушенном крыле здания пол застилался темно-зеленым флорентийским мрамором, а терраса обкладывалась гранитом. Для этого подрядчик нанял опытных каменщиков из Сиены, настоящих мастеров своего дела.

Руджеро отчаянно торговался за свою информацию. Мне пришлось выложить целых семьсот тысяч лир, то есть свыше полтысячи долларов, за то, чтобы он отпросился с работы на несколько часов и помог мне. Затем он позвонил подрядчику в Кастельбьянко и передал ему, что флорентийский мрамор, заказ на который они получили три дня назад, оказывается, заканчивается. Подрядчик сразу же вспылил и совершил ужасную ошибку, приказав доставить весь недостающий мрамор немедленно.

Вряд ли кто-либо в Кастельбьянко стал бы возражать против готовности каменоломни досрочно выполнить заказ – так оно и оказалось. В самом худшем случае, если, скажем, охранники Орлова заподозрили бы неладное, Руджеро всегда смог бы отвертеться, заявив, что его, дескать, просто ввели в заблуждение. И ему ничего не будет.

Уже через несколько минут мы стояли перед воротами Кастельбьянко. Из каменной будки вышел охранник с длинным листом бумаги на доске с зажимом и подошел к грузовику, подмаргивающему фарами при ярком солнечном свете.

– Ну, чего надо?

Его тон и произношение сразу выдали в нем русского. Да и по внешнему облику – коротко подстриженные соломенного цвета волосы, краснощекая морда – в нем можно было сразу признать парня из русской крестьянской семьи. Таких тупых, исполнительных, жестоких головорезов особенно любили вербовать на службу на Лубянку.

– Привет, – весело выкрикнул Руджеро.

Охранник милостиво кивнул, сделал пометку в списке допущенных к проезду на виллу, глянул на мраморные плиты в кузове и, внимательно посмотрев на меня, снова удовлетворенно кивнул.

Я нагло уставился на него и сердито нахмурил брови, будто мне уже невтерпеж, когда закончится эта глупая процедура.

Руджеро завел мотор и медленно повел грузовик между массивными каменными колоннами. Пыльная дорога огибала небольшие домики с покатыми крышами, сложенные из камня. В них, видимо, проживал обслуживающий персонал. Во двориках перед домами гуляли куры и утки, сердито кудахтая и крякая. Двое работников посыпали белыми удобрениями из большого мешка редкую травку на лужайке.

– Его люди живут здесь, – пояснил Руджеро.

Я лишь хмыкнул в ответ, не пожелав спросить, кто это «его люди», хотя Руджеро, может, и знал – кто.

Слева на склоне холма паслось небольшое стадо овец. У них были розовые изящные мордочки, совсем непохожие на морды американских овец, а когда мы проезжали мимо, они, глядя на нас, блеяли, как бы подозревая в чем-то нехорошем.

Впереди появилось главное здание.

– А как дом выглядит изнутри? – поинтересовался я.

– Никогда не был внутри. Слышал только, что там роскошно, но запущено все основательно. Требуется большой ремонт. Слышал я, что немец поэтому и купил виллу по дешевке.

– Повезло ему.

Тут мы поехали вдоль невысокого парапета, установленного по верху извилистого оврага, и миновали какое-то приземистое каменное строение без окон.

– Крысиный дом, – заметил Руджеро.

– Что? Что?

– Да я так, в шутку. Туда обычно сваливают кухонные отбросы. Крысы там так и кишат, поэтому я держусь подальше от этого места. Теперь они собираются устроить в нем склад.

Я содрогнулся при одном напоминании о крысах – всю жизнь я панически боялся их.

– А как это ты умудрился столь многое узнать про это имение? – полюбопытствовал я.

– Про Кастельбьянко-то? Да я, еще когда был мальчишкой, любил здесь играть со сверстниками. Все пацаны любили ходить сюда играть.

Он переключил коробку передач на нейтралку и покатил к террасе, где несколько загорелых пожилых рабочих сидели, сгорбившись, и высекали на плитах известняка замысловатый орнамент из концентрических кругов.