– У нас не соскучишься, не так ли? – спросил он с озорной усмешкой, когда я представлялся ему в ЦРУ.

Ему уже тогда приближался седьмой десяток. Роста он был небольшого, почти как гномик, голова круглая и лысая, очки в массивной черной оправе сильно увеличивали его глаза. Коричневый твидовый костюм еще больше подчеркивал его тщедушное телосложение.

– Шикарная публика, путешествия, первоклассные гостиницы?..

– …Красивые женщины и трехзвездочные рестораны «Мишлен», – с готовностью подхватил я тогда.

– О, конечно же.

Когда я работал в Париже, Мур являлся начальником европейского отдела в оперативном департаменте ЦРУ, то есть, попросту говоря, моим непосредственным боссом. Он, конечно же, отлично знал, что жизнь тайного оперативного агента в действительности означает бесконечное писание нудных «надлежащих донесений» и телеграмм, обеды в грязных ресторанчиках и ожидания под холодным дождем на автостоянках.

После гибели моей первой жены Лауры, Мур, приложив все силы, выпер меня из штаб-квартиры в Лэнгли и устроил встречу с Биллом Стирнсом в Бостоне. Он остро чувствовал, что если я останусь в ЦРУ после всего, что произошло, то совершу очень серьезную ошибку. Некоторое время я сильно обижался на него, но вскоре понял, что он так поступил в моих же интересах.

Мур был стеснительный, скромный человек, склонный к наукам, с виду совсем не пригодный для оперативных дел, где преуспевают напористые, ловкие горлопаны. Согласно кадровой расстановке в ЦРУ, его скорее можно было бы принять за аналитика профессорского уровня, но ни в коем случае не за выдающегося мастера шпионажа. До второй мировой войны он преподавал историю в Оклахомском университете в Нормане, а во время войны служил в военной разведке, но в душе все равно оставался приверженцем гуманитарных наук.

На улице в это время выл и стонал ветер, потоки ливня сотрясали стекла в высоких французских дверях в дальнем конце библиотеки. Двери выходили в прекрасный садик, в центре которого размещался маленький пруд с прирученными утками.

Штормовой ветер с ливнем начался во время обеда, который состоял из запеченного в горшочках мяса, приготовленного его еще более миниатюрной, нежели он сам, женой Еленой. За обедом мы болтали на самые отвлеченные темы: о политике президента, ближневосточном кризисе, приближающихся всеобщих выборах в Германии, вспоминали общих знакомых и говорили с болью в сердце о смерти Хэла Синклера. Эд и Елена выразили в этой связи свое глубокое соболезнование. После обеда Елена, извинившись, ушла к себе наверх, оставив нас вдвоем для серьезного разговора.

Я еще подумал, что всю свою замужнюю жизнь ей приходилось то и дело извиняться и уходить наверх, в другую комнату, или идти гулять, пока ее супруг не поговорит с каким-нибудь «призраком», как у нас называют шпионов, заглянувшим по неотложному делу. Вместе с тем она была любознательной и общительной по натуре, придерживалась строгих взглядов, но любила посмеяться и по своей шаловливости и взбалмошности напоминала мне артистку Рут Гордон.

– Я понимаю так, что сидячий образ жизни тебя вполне удовлетворяет? – начал разговор Эд.

– Я люблю проводить жизнь, сидя вместе с Молли. Я с нетерпением жду, когда же у меня наконец будет полноценная семья. Но работа в Бостоне в качестве адвоката меня не очень-то волнует.

Эд улыбнулся и, отхлебнув глоток портвейна, продолжал:

– Твоих прежних треволнений вполне хватило бы на несколько жизней.

Мур, будучи осведомлен о моем прошлом, знал, что следственная комиссия ЦРУ подразумевала под словом «опрометчивость», когда разбирала мое персональное дело.

– Да есть тут одна возможность поволноваться снова.

– Да, – сразу согласился он, – у тебя имелись веские причины терять голову. Но тогда ты был еще молодым. А вообще-то ты считался неплохим агентом – и это самое главное. Боже мой, ты же тогда совсем не ведал страха. Мы даже опасались, что тебя придется осаживать. А правда ли, что во время учебы на «ферме» ты поломал карьеру одному инструктору?

Я молча пожал плечами. Да, был такой случай. Во время учебы в секретном учебном центре ЦРУ в Кэмп-Пири меня затыркал своими придирками инструктор по военной подготовке. Он допекал меня и перед строем моих товарищей-курсантов, изводил и после занятий, чем довел до белого каления – меня вдруг охватила волна бешенства. Мне показалось, будто в животе выплеснулась и разлилась по всему телу едкая горечь, отчего все мое нутро внезапно заледенело. Дремавший в подсознании зверь вмиг проснулся: я превратился в примитивного дикаря, в свирепое животное и правым кулаком изо всех сил врезал инструктору в его наглую морду, сломав ему челюсть. Молва о моем «подвиге» тут же прокатилась по всему центру, его рассказывали и пересказывали за вечерним чаем, приукрашивая и привирая. С тех пор со мной обращались с почтением и осторожностью, как с гранатой с выдернутой чекой. Впоследствии такая репутация сослужила мне добрую службу, благодаря ей меня отобрали на оперативную работу и давали всякие опасные задания, которые другим поручать не хотели. Но вместе с тем такая репутация находилась в противоречии с моим спокойным, рассудительным складом ума и уж просто никак не соответствовала моему характеру.

Мур положил ногу на ногу и, откинувшись на спинку кресла, сказал напрямик:

– Ну-ка, выкладывай, зачем пожаловал сюда. Догадываюсь, что по телефону мы об этом говорить не могли.

Конечно же, не могли, подумал я, не имея телефона, надежно защищенного от подслушивания. ЦРУ лишало таких привилегий всех, уходивших в отставку, даже с такого высокого поста, который занимал Эдмунд Мур.

– Расскажите мне про Александра Траслоу, – попросил я.

– А-а, – удивился он, и брови его поползли вверх. – Догадываюсь, ты выполняешь для него какую-то работу.

– Обдумываю такую возможность. Дело в том, Эд, что я влип в беду с финансами.

– Как это?

– Вы, вероятно, кое-что слышали о маленькой компании в Бостоне под названием «Фёрст коммонуэлс».

– Кое-что слышал. Попалась на махинациях с отмыванием денег наркомафии или что-то вроде этого?

– Да, с этими махинациями. Компанию прикрыли. Вместе со всеми моими ценными бумагами и наличностью.

– Глубоко сочувствую.

– И тут вдруг Корпорация Траслоу сделала мне довольно лестное в смысле денег предложение. Мы с Молли получили бы ссуду.

– Но ведь ты занимаешься правовыми вопросами интеллектуальной собственности и патентов… или как там их называют?

– Совершенно верно.

– На мой взгляд, Алексу скорее понадобились бы услуги какого-то…

Он прервался на минутку, чтобы отхлебнуть еще немного портвейна, а я в этот момент воспользовался паузой и закончил:

– Какого-то более ушлого знатока по части прятать деньги в хранилищах за границей?

Мур чуть-чуть улыбнулся и, согласно кивнув, продолжал:

– А может, ты как раз-то ему и нужен. У тебя репутация одного из лучших и многоопытных оперативников в области…

– И непредсказуемого, и вы это знаете, Эд.

«Непредсказуемый», как я знал, было одно из многих прозвищ, которыми наделили меня в разведуправлении коллеги и начальники. Ко мне относились с опаской, удивлением и даже порой с недоумением. Работа у меня была не кабинетная, а оперативная, живая, но в то же время порой даже опасная для жизни. Вот тут-то как раз и пришлись кстати отрицательные черты моего характера. Кое-кто считал меня бесстрашным, но это не так. Те, кто полагал, что я скорее бесшабашный, были ближе к истине.

В действительности же Бен Эллисон становился жестоким и безжалостным только при определенных обстоятельствах. И эти качества зачастую выбивали меня из колеи, я знал это, и в конечном счете именно из-за них-то мне и пришлось уйти из ЦРУ.

Перед назначением в Париж меня направили на стажировку в Лейпциг, чтобы обвыкнуть и набраться кое-какого опыта. Приехал я туда под прикрытием диппаспорта торгового атташе. В числе первых заданий мне поручили допросить одного довольно пугливого осведомителя – советского солдата из дислоцировавшейся поблизости воинской части – и обеспечить ему надлежащую безопасность. Поручение возложили на меня, потому что я изучал в Гарварде русский язык и прилично говорил на нем. Я выполнил задание без сучка без задоринки и был вознагражден – получил более серьезное, но и гораздо более опасное задание.