— Эй, доброе утро, — Дым со смешком здоровается и вытирает о полотенце руки, а я захлебываюсь слюной. Курица с чесноком — за этот запах, мой любимый запах, можно душу продать. — Садись, будет поздний ужин. Думал, завтра поешь, но так даже лучше.

Он ставит на бар две тарелки и миску с овощным салатом. Придвигает стулья так, чтобы мы сидели не напротив друг друга, а рядом. Открывает холодильник и являет мне восьмое чудо света — полки, забитые едой.

— Не знал, что Лиса ест, поэтому купил яйца, сэндвичи, фрукты и детские йогурты. — Он показывает пачку с динозавром, которого малышка обожает. — Увидел, сразу ее крокодила вспомнил. Надеюсь, голодными не останетесь.

Он протягивает мне идеально гладкое зеленое яблоко, которое, по всей видимости, я гипнотизировала взглядом. Дико люблю этот сорт — только смотрю на него, во рту кисло становится.

— Мытое, бери.

— Ты… — не могу выразить словами, а от одного легкого касания бьет током. — Боже, спасибо тебе. Не стоило правда. Ты сделал так много, слишком много. Завтра, как Лиса проснется, мы уйдем.

— Замолчи, — пресекает бурный поток слов резко, но не зло. — Я думал о вас с Лисой. У вас есть кто-нибудь, кто сможет помочь в ближайшее время?

Есть только Ася, на которую я до сих пор злюсь.

— Да, — вру ему в лицо.

— Родители?

А вот тут солгать не получается. Качаю головой, опускаю глаза в пол.

— Папа погиб.

— Сочувствую. Мать, видимо, тоже не вариант? — так просто угадывает он.

— Не вариант, — ухмыляюсь.

— Лиса не ходит в детский сад?

— Нет, она маленькая, ей недавно исполнилось три, но… — я сдаюсь и отвечаю как есть: — Если честно, с моей работой это не выход. Ни один садик не работает круглосуточно, по праздникам и на выходных. Раньше в доме жила девчонка, которая подрабатывала няней. Она сидела с сыном в декрете, и я всегда могла оставить Лису у нее. Даже с ночевкой, когда появлялась стоящая подработка. Но недавно она уехала к маме в Воронеж, и я… я больше такой не найду.

Закончив монолог, едва сдерживаюсь. Сильно надеюсь в душ? что Фед не считает меня плохой матерью. Знаю, что все это не очень хорошо звучит, но я правда стараюсь. Изо всех сил. И буду стараться больше и лучше! Честно!

И почему так стыдно перед ним? За все. За то, что видит слабой и никчемной.

— Давай так, — выдает, явно что-то взвесив в голове, подходит ближе на шаг, два, три. — Вы останетесь здесь.

— Но…

— Выслушай, хорошо? Ты снимешь у меня комнату. Ту, что наверху. Я и раньше ее сдавал, вы меня не стесните, тем более дома я бываю не так часто. Тысяч за пять.

— Это мало.

— Хорошо, десять. Надо будет, договор заключим, но мне он до одного места. И сразу послушай, не перебивай. Я даю тебе отсрочку. Пару месяцев или больше, пока не разберешься с квартирой. — Он одним взглядом заставляет замолчать и слушать, хоть у меня множество доводов против. — Если захочешь отблагодарить, поможешь с ужинами и уборкой, но только когда поправишься. Я в свободное время могу предоставить услуги няньки и таксиста. Его не так много, но имей в виду. Если затеешь ремонт, тоже подскажу, организую. А теперь давай поедим.

И Дым просто отходит. Достает из духовки запеченную курицу и садится за стол. Для него все так просто. Для него, но не для меня, меня накрывает истерика. От усталости, от несправедливости, от его непонятно откуда взявшейся доброты, в которую я не верю, — от всего. Яблоко с громким звуком падает на пол и катится под стол.

— Мне не нужна благотворительность. Я не знаю, когда вылезу из долгов и вылезу ли вообще. Я не закончила уборку у Вознесенских, мне не заплатили, и я не знаю, захотят ли они меня видеть снова. Если я разболеюсь и не выйду через пару дней в «Квадрат», меня попрут и оттуда. Я не смогу отплатить тебе за все добро, что ты делаешь для нас, поэтому будет лучше уйти, — совсем не твердым к концу выступления голосом произношу и все-таки всхлипываю сдавленно, хоть и старалась держаться изо всех сил. — Тем более что я испортила тебе день рождения.

Разворачиваюсь, смахиваю слезу и собираюсь бежать, сверкая пятками. Но меня ловят в кольцо рук. Внезапно. Обнимают со спины.

Становится безумно тепло, позвоночником ощущаю жар от его тела. Я так давно не чувствовала чужой теплоты. Кусаю губы, но все равно рыдания вырываются, будто из самой груди. Потому что забыла, каково это — когда в твоей жизни есть кто-то еще, пусть даже такой вот малознакомый мужчина, который по доброте душевной дает кров и еду без гарантий, что я отплачу. Я и не помню уже, какого это — понимать, что ты не одна.

— Просто позволь помочь.

Не уверена, что слышу эту фразу наяву, она кажется плодом воображения. Плевать, если даже так. Я медленно перестаю брыкаться, расслабляюсь, делаю глубокий вдох. Ладони Дыма, что не сдвинулись ни на сантиметр ниже талии, удерживают в моменте.

— Успокоилась? А теперь давай уже поедим, я голодный как волк.

— Как длакон! — вдруг врывается в разговор тонкий голосок, и мы оба поворачиваем головы к лестнице, где стоит сонная Лиса и беззвучно хлопает в ладоши.

Я улыбаюсь, спешу к малышке и краем глаза замечаю, что Дым достает из холодильника «Дино-йогурты».

Юна

Natasha Bedingfield — Soulmate

Так как одна юная мадам не хотела засыпать, по итогу мы благополучно проспали до полудня. Наверное, и дальше бы не вставали, если бы меня не разбудил без конца трезвонящий телефон. «Аська», — высветилось на экране, когда я с трудом разлепила веки, и приподнятое настроение сразу скатилось до нуля. Сестра звонила по нескольку раз на день, но я не была готова говорить. Пока нет. Знаю, что она найдет убедительные доводы простить ее, поэтому не хочу.

Поднявшись с кровати, не ежусь от холода, как могло быть, а иду по теплому полу в одной майке вниз и с трудом верю в то, что уже с утра не нужно ломать голову над поисками еды — холодильник ломится от продуктов. Вчера я пообещала Феде, что хорошо отдохну и не буду сильно напрягаться, но уже минут через пять моя совесть начинает вопить, чтобы я была хоть чем-то полезна. Не могу я просто лежать и ждать чего-то. Если не займу руки, к вечеру отправлюсь в психушку.

А так как чувствую я себя довольно неплохо, позавтракав яичницей и кофе — запомнила, как в прошлый раз его делала Паулина, я начинаю мыть посуду и так увлекаюсь, что до блеска вычищаю стол и плиту. Хотя нужно отметить, у Дыма и так достаточно чисто, но я слишком хочу отблагодарить его, чтобы оставаться безучастной.

Разбудив и накормив Лису, усаживаю ее смотреть мультфильмы, а сама беру модный пылесос, который нашла на кухне в углу, и собираю крошки с пола. Ну ладно, начинаю с них, затем перемещаюсь в коридор. Правда, Лиса уже через минуту спрыгивает с дивана и требует тряпку — мамина помощница. Протирать пыль — ее любимое занятие, только здесь сильно напрягаться не приходится, поверхностей-то почти нет.

В результате, увлекшись уборкой, из-за шума не слышу, как возвращается хозяин квартиры. Поэтому удивляюсь, когда пылесос с гулким мычанием вдруг замолкает.

— Это ты так отдыхаешь? — спрашивает, а я не могу понять его настроение ни по лицу, ни по голосу. — Когда я говорил, что ты можешь помочь, я не имел в виду превращать квартиру в стерильную зону. Уборка окончена.

А вот сейчас он отчитывает меня, как ребенка. Киваю в ответ, потому что привыкла молчать. Киваю и отхожу к раковине, чтобы промыть стакан после Лизкиного сока, а на самом деле просто прячусь.

Не могу.

Всю мою жизнь меня отчитывали все кому не лень. Я всегда и во всем была не такой: сначала плохая дочь, потом плохая подруга, сейчас плохой работник и хреновая мать. Иногда мне даже не верится, что один человек, то бишь я, может быть настолько плох во всем. Но окружающие люди бывают убедительны.

Никто, кроме папы, никогда не защищал меня, а сама защищаться я не умела. Научилась только ради Лисы. Я никому не дам ее в обиду, она вырастет другой — той, кто не прикусит язык в ответ на хамство. Она уже растет бойкой малышкой.