— Я скажу тебе только раз. Если ты будешь в таком состоянии, как сейчас, если ты будешь пытаться угрожать мне или моей дочери, ты… не смей! Не смей приближаться к нам! Я сравняю тебя с землей, — эти незнакомые слова идут откуда-то из глубины, я не догадывалась, что способна на них. — Я сделаю так, что даже твой папочка от тебя отвернется.

Я вижу, как Матвей напрягается, поэтому захожу дальше. Туда, откуда возврата не будет.

— Не нужно было бросать бедную девочку, которая пялилась в телефон на твою пьяную рожу, где ты рассказывал, как обкрадываешь отца, — я блефую. Телефон сгорел, и у меня ничего нет. Но откуда ему знать?

— Сука! — выплевывает он и приближается ко мне так стремительно. Прижимает к решетчатому забору, больно сдавливает пальцами лицо, сбивает всю спесь. Я знаю, что он видит предательскую панику в моих глазах, и от этого паникую еще больше. — Сука! — повторяет он, а затем пихается и отходит, потому что парень, проходящий мимо, останавливается спросить, все ли в порядке.

Меня откровенно трясет.

— Все нормально! — рявкает, отступает, отвратительно плюет на землю, разрушая все то хорошее, что было между нами, стирая подчистую. Он вскидывает на меня безумные красные глаза и без рук, лишь словами бьет одну пощечину за другой. — Это не последняя наша встреча, мышка. — Матвей зовет меня так же, как называл тогда, только теперь я ощущаю тошноту от одного лишь звука.

Когда он наконец перебегает дорогу на красный, садится в автомобиль и уезжает с пробуксовкой, я еще с минуту стою, пытаясь все осознать. А после… после я срываюсь с места и лечу к Лисе.

Я обнимаю ее намного дольше, чем обычно, даже малышка начинает сопротивляться. Даже воспитательница, в глазах которой утром читалось тихое презрение, интересуется, что случилось. Это так заметно?

— Нет, нет, все… в порядке.

Я выдавливаю улыбку, но вряд ли убеждаю ее в этом. Дальше заказываю такси, так как попросту боюсь ехать в автобусе. И не могу, я не могу — меня накрывает истерика, которую пытаюсь подавить. Я вызываю такси в самые пробки за бешеную цену, но мне наплевать. Прижимаю к себе Лису, даже когда водитель пытается возразить и просит усадить ее в детское кресло. Наверное, на моем лице все написано, потому что он отстает.

Я чувствую себя в безопасности только дома, когда закрываю дверь квартиры Дыма на все замки.

— Ды-ды-дым! — с порога прямо в грязной обуви Лиса мчит к нему навстречу, а у меня нет ни физических, ни моральных сил ее остановить.

Я обязательно все вымою, но позже. Сейчас я просто вспоминаю, как дышать, когда Федя подхватывает малышку и кружит, будто космонавта, которого на орбиту хочет отправить. Я просто дышу, привалившись к стене, и трясусь. Он замечает.

Дым быстро снимает с Лисы теплую одежду и обувь, затем отпускает бегать. Он подходит ко мне, но даже не успевает задать вопрос. Я сама цепляюсь за него, как за единственно возможное спасение. Пальцами безумно и бездумно перебираю футболку на спине и плечах. Его тепло успокаивает. Его тепло — вот мой дом.

— Он здесь был, — заплакав, бормочу куда-то в грудь, твердую грудь, к которой меня прижимает. — Он был! Отец Лисы. Он был у ее детского сада. И я боюсь представить, что хотел сделать.

Федя гладит меня по спине и волосам, пока я выворачиваю ему в слезах всю душу, пока бессовестно топлю в слезах его майку. Он не возражает, не останавливает, не задает вопросов, просто обнимает. Всегда, если плохо и больно. Отодвигает от себя, лишь когда я затихаю и снова могу мыслить. Смотрит в глаза и заправляет мне за уши намокшие пряди.

— Тише, малыш, тише. Давай ты выдохнешь и успокоишься, а потом мы поговорим обо всем, идет? — произносит очень спокойно, но я знаю, как обманчив может быть этот тон. Я уже чувствую, как разгорается пламя внутри него. Кусаю нижнюю губу, потому что меньше всего хочу доставить Феде новые проблемы.

Я не отвечаю на вопрос, тогда он наклоняется ближе и целует меня. Мягко. Невесомо. Ждет. А когда отмираю, шевелю губами в ответ, жестко сдавливает мой затылок и прижимает к себе. Проникает языком в рот и стирает из головы все ужасы мира.

— Так уже лучше, — одобрительно кивает, и я узнаю любимую улыбку. — А теперь еще раз выдохни и давай за стол. После все мне расскажешь. Нам вообще-то сегодня обои и краску для ремонта выбирать.

Гляжу перед собой и не могу даже пошевелиться. Тело обмякло, как будто из него высосали жизненные силы. Дым приподнимает мой подбородок и заставляет посмотреть в глаза.

— Все будет хорошо, Юна. Не сомневайся в этом.

Не знаю, что за волшебное заклинание спрятано в его словах, но почему-то отчаянно хочу им верить.

Юна

Jeremy Zucker & Chelsea Cutler — this how you fall in love

Mary Gu & МОТ — Холодно не будет

Я не хочу говорить о Матвее. Знаю, Дым ждет, что я поделюсь с ним, что доверюсь. И я доверяю! Просто… Просто мне кажется, если я все расскажу, то проблема станет реальной, обретет форму. А пока я могу хотя бы немного оттянуть момент: насладиться вкуснейшей фирменной лазаньей от Дыма и его вибрирующим голосом, которым соблазняет Лису на любимое мороженое в торговом центре, куда она не горит желанием ехать.

— С восдусным лисом?

— Именно с рисом, — отвечает, присев на колено рядом с принцессой на четырех подушках. По-другому до барной стойки она не достает.

— С клубникой и соколадной клоской?

— Да, с такой же крошкой, как ты сама. — Щелк по носу, и Лиса заливается смехом. — Если соберешься быстро.

И вуаля! Малышка суетится, сползает и шлепает босыми ногами по полу, лишь бы угодить Дыму. Через пару секунд уже взлетает по лестнице, обязательно держась за перила, как учил ее. А я, наблюдая за ними, могу еще чуточку побыть живой — счастливой и беззаботной. Уверена, вмешательство Матвея все уничтожит.

— А вам, девушка, нужно особое приглашение?

Боже, поцелуи с привкусом крепкого кофе особенно хороши! Даже лучше пронзительных взглядов, от которых подгибаются пальцы и верится в то, что он тоже меня…

— Мамоська, помоги! — доносится со второго этажа, и я конечно же спешу на помощь.

Но даже в машине не могу выдохнуть, хотя нас здесь только трое. Лиса запевает любимую песню про крокодила, который будет крокодить, а я вымученно улыбаюсь. Пытаюсь не стучать пальцами по подлокотнику, правда, не могу это контролировать. Бегаю от серого взгляда, смотрю куда угодно, лишь бы не на него, и все же Дым ловит меня. Ловит, кладет широкую ладонь на мою острую коленку, слегка сжимает, будто напоминая, что рядом, будто очень просит расслабиться. И я сдаюсь. Наконец откидываюсь на сидение, отпускаю напряжение, от которого звенели мысли в голове, и закатываю глаза в ответ на довольную ухмылку в уголках выразительных губ.

Дым всегда прав, и это немного бесит. Так может, капелька мести не повредит?

Внезапная идея разжигает огонь в груди. Вот запросто из одной искры! Ерзаю на сидении, теплое вязаное платье задирается — я купила нам с Лисой одинаковые с зарплаты. Все делаю демонстративно, шумно. Бедра оказываются наполовину оголены, и моя выходка конечно же не остается незамеченной.

Загорается зеленый свет, и Дым трогается. Он очень внимательно следит за дорогой, при этом с самым невозмутимым видом запускает пальцы все выше и выше. Обжигает горячими прикосновениями даже через толстый капрон. Давит ладонью между ног, заставляя кусать губы, чтобы сдержать стон.

Это потрясающе! И опасно. И так на меня непохоже, что я наслаждаюсь каждой секундой, каждым движением, ощущениями.

Мы проезжаем всего пару кварталов, но я уже не знаю, куда бы завело это безумство. Возможно, даже к незапланированному оргазму, которого жаждет мое тело. Конечно, если бы нас так внезапно не подрезали!

Я вздрагиваю и распахиваю глаза, когда машина вдруг виляет в правую сторону, а после со свистом тормозит перед перекрестком. Дым ударяет по гудку, посылая умника, промчавшего на красный, далеко и надолго. Я все еще потеряна, ловлю губами воздух, но оборачиваюсь, чтобы проверить Лису, которая отчего-то хохочет и хлопает в ладоши. Ах да, ей же так нравится автомобильный гудок! Она от него без ума.