Фримены зароптали, а Энно начал дерзко оправдываться, как будто отвечал на экзамене:

— Муад’Диб умеет быть милостивым. Муад’Диб умеет быть снисходительным и любящим. — Энно возвысил голос: — Но поборники Муад’Диба знают, что в действительности у него на сердце. Неверные должны быть скошены косой его кары. Обещая милость лорду Колусу, командир Халлек, вы, наверное, и правда говорили от имени императора… но все солдаты Муад’Диба знают, что надо делать с неверными. Колус сопротивлялся сам и приказал сопротивляться своим людям. Он был темной силой, пытавшейся ускользнуть от света Лисан-аль-Гаиба. — Он посмотрел на мертвую голову, надетую на кол, и удовлетворенно кивнул. — Я сделал то, что было необходимо, и вы это хорошо знаете.

Гурни едва сдерживал переполнявшую его ярость.

— Я знаю только одно: вы не подчинились мне. Наказание за невыполнение приказа — смерть. На колени!

Глаза Энно вспыхнули. Он дерзко вскинул подбородок.

— Я всего лишь исполнил волю Муад’Диба.

— На колени!

Энно продолжал стоять, и Гурни сделал знак четырем солдатам, державшим молодого лейтенанта. Те после недолгого колебания надавили Энно на плечи, заставив его упасть на колени. Гурни, сжимая кинжал, принял боевую стойку.

— Я исполнил волю Муад’Диба, — как молитву повторил Энно.

— Он исполнил волю Муад’Диба, — вызывающе повторил один из солдат, но, как и остальные, отошел в сторону.

Надо было спешить, пока события не вышли из-под контроля. Гурни полоснул острым как бритва лезвием по шее Энно. Клинок глубоко рассек кожу и перерезал сонные артерии, яремные вены и трахею.

Обычно в таких случаях из раны хлещет струя крови, похожая на хвост жар-птицы, но фрименская наследственность дала себя знать. Кровь фрименов гуще и быстрее свертывается, чем у остальных людей, поэтому из раны лишь выступило немного густой пузырящейся алой жидкости, вытекшей на грудь жертвы и на землю Галации. Энно хрипел и судорожно дергался, но до самого конца не спускал глаз с Гурни.

По тому, как фрименские солдаты смотрели на мертвого Энно, Халлек понял, что его жизни сейчас угрожает непосредственная опасность. Что ж, пусть так. Он не мог оставить безнаказанным такое вопиющее надругательство над воинской дисциплиной. Некоторое время он молча смотрел на окровавленный клинок кинжала, потом взглянул на солдат, не скрывавших злобы. Один из них буркнул:

— Он всего лишь исполнил волю…

— Это я — воля Муад’Диба, — прорычал Халлек, покосившись на мертвое тело и взглянув на окровавленную голову правителя. — Снимите со столба голову лорда Колуса и отдайте ее местным жителям для достойного погребения. Что касается Энно, то можете отвезти его тело и воду на Дюну, но голова его останется здесь. На колу.

Поднялся недовольный ропот. Халлек понял: суеверные фримены опасаются, что разгневанный дух убитого будет преследовать их. Не спуская глаз с тела Энно, Гурни обратился к солдатам:

— Если тень Энно хочет что-то сказать мне, то пусть и следует за мной, если пожелает. Вы же просто выполнили мой приказ, как должен делать каждый солдат.

Он отошел в сторону, но чувство отвращения и недовольства только усилилось. Он подозревал, что Энно теперь станет для фрименов мучеником, человеком, благословенным не только потому, что он утонул в воде, но вернулся к жизни, но и потому, что оказался поистине святым, так как нарушил приказ чужака-командира, чтобы исполнить волю Муад’Диба.

Однако Гурни хорошо знал Пауля Атрейдеса и понимал, что молодой император отнюдь не так кровожаден и жесток, каким он хотел казаться своим последователям. Во всяком случае, в душе.

Гурни горячо молился, чтобы не ошибиться в этом суждении.

На Тлейлаксу неожиданно прибыл армейский офицер и, заявив, что он находится здесь «по делам императора», потребовал встречи с графом Хазимиром Фенрингом.

Фенринг не любил сюрпризов. Пребывая в сильном волнении, он сел в вагон подземной дороги, понесший его прочь от загаженного озера, от равнины Фалидеев к уединенному космопорту, где разрешили приземлиться императорскому офицеру. Что все это может означать? С каким трудом Фенринг пытался сохранить в тайне место своего пребывания, но, кажется, власть и влияние Муад’Диба не знают никаких границ.

Фенринг приехал к высокому одноэтажному зданию, выстроенному из черного плазмельда. Фасад смотрел на равнину множеством тонированных окон. Своими искривленными формами и подобием живому существу здание напоминало какое-то выделение песчаного червя.

Граф вошел в вестибюль, откуда встретившие его два тлейлакса низшей касты повели его в назначенное место по сверкающему черному полу. Сопровождавшие его тлейлаксы казались недовольными этим неожиданным визитом. Тлейлаксы сопроводили Фенринга в простенький кафетерий, где, к своему безмерному удивлению, Фенринг узрел хорошо знакомого ему атлетически сложенного человека. Они не виделись уже много лет, и графу потребовалось некоторое время, чтобы вспомнить имя прибывшего.

— Башар Зум Гарон?

Офицер поднялся из-за стола, за которым он не спеша пил какой-то маслянистый напиток.

— Вас было довольно трудно отыскать, граф Фенринг.

— Гм, я очень старался. Но мне не следовало недооценивать изобретательность, присущую офицерам-сардаукарам.

— Да, не следовало. Я прибыл сюда по заданию императора Шаддама.

— Гм, да, признаться, я ожидал курьера от другого императора. Как вы меня нашли?

— Шаддам приказал.

— А верные сардаукары всегда выполняют приказы, не так ли, гм? Вы все еще командуете личной гвардией Шаддама?

— Точнее, тем немногим, что от нее осталось. Теперь это, скорее, немногочисленные полицейские силы. — Гарон был явно не в настроении. — Я командовал самыми боеспособными силами империи до тех пор, пока Муад’Диб и его фанатики-федайкины не нанесли нам поражение. Теперь я всего лишь славный эквивалент охранного предприятия. — Гарон взял себя в руки, но Фенринг успел заметить блеснувшую в его глазах ненависть.

— Садитесь. У тлейлаксов очень вкусный чай.

— Мне хорошо знаком этот чай.

Фенринг питал отвращение к лакричному послевкусию этого чая, как и к последствиям всех своих дел с Шаддамом. Раз за разом император попадал в расставленные им самим ловушки, и раз за разом Фенрингу приходилось использовать все свои связи и возможности, чтобы выручить незадачливого друга детства. Даже после оригинальной затеи с Арракисом, в ходе которой силы Харконненов и сардаукары должны были разгромить Дом Атрейдесов, Фенрингу пришлось потратить более миллиарда солари на подарки, рабынь, взятки в виде меланжи и всякие дорогие побрякушки, соответствующие рангам чиновников. То была абсолютно бесцельная трата денег и средств. Но теперь, кажется, его друг попал в такую глубокую западню, что едва ли из нее выберется без посторонней помощи.

Фенринг опустился на жесткий плазмельдовый стул. Сиденье было очень низким, рассчитанным на низкорослых тлейлаксов. Граф вытянул ноги и вопросительно посмотрел на башара, ожидая объяснений. В кафетерии был еще один посетитель. За одним из столов сидел тлейлакс и неряшливо ел жаркое, торопливо глотая куски.

Гарон помешал чай, но не стал пить.

— Я провел много лет на императорской службе. Потом, после гибели моего сына Кандо, охранявшего проект Шаддама «Амаль»… — Голос башара дрогнул, но он быстро овладел собой. — Потом я добровольно отказался от всех чинов и званий и уехал с Кайтэйна, думая, что никогда больше туда не вернусь. Какое-то время я жил в своем имении на Балуте, но это продолжалось недолго. Вскоре император Муад’Диб призвал меня на службу и назначил в свиту Шаддама. Кажется, сам бывший падишах-император настоял на том, чтобы меня назначили командиром оставленной ему в изгнании гвардии и охраны. Этот человек не только убил моего сына, он еще и привел сардаукаров к первому в их истории поражению.