Внутри… Не знаю, как это описать… было ощущение растяжения и роста… Точно такое же, как в моих снах, когда я одновременно и видел их, и говорил с ними.

Я так устал чувствовать себя бессильным, понимаете: я ничего не мог сделать с Тахионом, с растущими проблемами Рокса, с тем, что произошло во время атаки копов, с проклятым комплексом превосходства Блеза, с хладнокровными манипуляциями Прайма. Я до смерти устал от всего этого.

Никто не соглашался со мной. Все они говорили одно и то же: больше нет места. У нас нет ресурсов, чтобы тратить их на новых людей или новые здания. Ты должен послать часть обратно. Ты должен сделать так, чтоб они больше не приходили.

А я продолжал думать о своих снах, о том, во что я желал превратить Рокс.

– Послушай, Стена – единственная иммиграционная политика, которая нужна Роксу, – ответил я.

– Да, конечно, она держит копов подальше, не так ли?

– Эй, – закричал я в ответ, – если бы один из твоих тупых джамперов не встрял и не начал крушить всех, то да, Стена бы не пропустила их внутрь.

– Ты мешок с дерьмом, губернатор.

Дург, стоявший рядом с Блезом, вдруг насторожился. Я знал, он ожидал, что я сделаю что-нибудь в ответ на явную грубость Блеза.

Но я был полон. Я был полон видением. Видением пространства, сном о темных местах и гулких комнатах. Сны внутри меня тянулись…

Глубокий грохот прервал наш спор. Блез закричал, Кафка защелкал, они все до одного кричали. Я и сам испугался себя.

Все административное здание содрогнулось. Я услышал звон бьющегося стекла и увидел, как качаются ветхие здания на той стороне двора. Завеса пыли мчалась через внутренний двор, хотя не было никакого ветра. Мое чувство расширения укрепилось и стало полным.

Все закончилось. Повисшая тишина оглушала.

Я знал. Я знал даже, когда дрожь стихла и побелка перестала сыпаться с потолка, а Блез, Кафка и остальные поднялись с пола.

– Что это было? – Все они были растеряны и напуганы. Блез думал, что это очередная атака.

Я посмотрел на них и спокойно сказал:

– Это был сон.

Они просто глядели на меня.

– Идите в западное крыло, – сказал я им. – В подвал. Вы увидите. Идите все. Оставьте меня одного. Я устал и голоден.

Они вытаращились на меня. Блез решил, что я наконец-то сошел с ума, Кафка недоумевал, Арахис глядел доверчиво.

– Давайте, – снова сказал я им. – Потом вернетесь и расскажете, что видели.

Их не было около часа. Я последовал за ними, читая их мысли. Они вернулись притихшие, все до одного. Блез рассматривал меня с удивлением и примесью – легкой примесью – страха. И кто знает, о чем думал Дург.

Я пристально посмотрел на образы в их головах и захихикал. Они были великолепны, мои пещеры. Стены гладкого и рифленого камня, струящегося от высокого потолка до далекого пола, сверкание снежных кристаллов кальцита, глубокие каверны с ревущей водой, скрытые места, где бродили твари из снов.

Другой мир. Земля джокеров. Я засмеялся.

Внук Тахиона закрыл свои мысли, так что я почти ничего не слышал. Только отзвуки эмоций просачивались наружу. Он спросил меня – зная ответ, – видел ли я пещеры в их головах.

Я ответил, что видел.

Тогда он задал мне вопрос, который на самом деле не хотел задавать, так боялся уже известного ему ответа.

– Ты создал их?

Я был слишком истощен для чего бы то ни было, кроме честности.

– Думаю, да, Блез, – признал я. – Я не уверен, но я мечтал о них. И… есть еще много чего, о чем я мечтаю. Я не контролирую это. Я не знаю, что это.

Блез коротко кивнул, будто отсалютовал мне. Замешательство пробивалось сквозь его ментальную защиту. Он развернулся и без единого слова покинул зал.

– Ты не мыслишь масштабно, – сказал мне пингвин. Ну, мне сложно было судить.

– Это невозможно, – прошептал Кафка. – Я видел это, но это невозможно. Эллис – просто старое корыто, балласт. Он даже не настоящий остров.

– Идеальное место для фантазии, не так ли? – ответил я. Я хотел засмеяться, но не мог.

Выходят слуги ночи на добычу[6]

Темнота скрыла улицу под своей маской. Те, кто шел в джокертаунской ночи, носили собственные маски: некоторые – настоящие, некоторые – нет. В темноте или в холодном неестественном неоновом свете, льющемся из увеселительных заведений Джокертауна и его бутиков, было возможно поверить, что никто, никто вообще не был тем, чем казался.

Сама тьма катилась по пустынным тротуарам, поглощая тепло и свет. Охотясь…

Оборотень лежал на пороге, истекая кровью. Его маска Лайзы Миннелли валялась, раздавленная, в его ногах. Его оливковая кожа была полосатой, как зебра, с красным пигментом, хаотично разбросанными пятнами цвета портвейна. Один его глаз закатился, два других остекленели.

– Эй. – Темнота раскрылась, явив взору внушительно выглядящего темнокожего мужчину по прозвищу Нет-Шансов. Он был одет в черный кожаный тренч от Пьера Кардена, который сочетался с кожаным беретом, свитером Перри Эллис, парой дюжин золотых цепей, двухсотдолларовыми туфлями с узкими носами и очками в золотой оправе. Рука сжимала зелено-черно-золотой кожаный кулон в форме Африканского континента. – Эй. – Человек осторожно опустился на колени, коснулся плеча Оборотня. – Ты ранен, друг?

Оборотень покачал головой, сфокусировал взгляд двух своих рабочих глаз на чернокожем мужчине. Зашевелились разбитые, окровавленные губы.

– Что случилось? Почему стало темно?

– Понятия не имею, друг. Но я слышал выстрелы. Тебя подстрелили?

Оборотень снова покачал головой. Он попытался подняться, но ноги не держали его. Черный человек подхватил его, помог опереться о дверной косяк. Оборотень посмотрел на отслаивающуюся зеленую краску на двери. Дикое отчаяние прорезалось в его голосе.

– Вот где все началось! Я должен помочь Зануде!

– Полиция на подходе. Тебе лучше сделать ноги.

Оборотень проверил карманы своей куртки.

– Где моя доля? Что случилось с Занудой?

– Кто-то ударил тебя, приятель. Дай мне свою маску. Сваливай отсюда.

– Да. – Оборотень хватал ртом воздух. – Надо разделиться. – Он побрел прочь, шатаясь и приволакивая ноги.

Нет-Шансов наблюдал за ним какое-то время. Потом достал пистолет из кармана тренча, положил его поверх маски Лайзы Миннелли, которая была – по крайней мере на этой неделе – эмблемой банды Оборотней.

Темнота спустилась с неба и поглотила его.

Кинотеатр, крутивший старые ленты, сегодня показывал Джека Николсона в фильме Романа Полански «Джокертаун». Последний показ завершился три часа назад, и в шатре было темно. Он колебался, скрипя немного на холодном зимнем ветру, бегущем вдоль улицы.

Через дорогу виднелся намалеванный краской слоган, светящийся оранжевым на коричневой кирпичной стене: ПРЫГНИ В БОГАТОГО.

Ниже молодая женщина стояла на коленях и рисовала что-то мелом. Она была одета в старье: потертую бейсболку, синий стеганый жилет и ботинки размера на два больше. Ей приходилось щуриться в темноте, чтоб рассмотреть свою работу – рисунок мелом, протянувшийся через всю стену. Это был яркий фэнтезийный пейзаж: зеленые холмы и цветущие деревья и замок в стиле Людовика Безумного – сцена настолько далекая от реалий улиц Джокертауна, насколько возможно представить.

Человек по имени Антон шел по затененной улице. Это был огромный мужчина в подпоясанном широким ремнем брезентовом тренче, он носил висячие усы. На каждом его пальце сверкало по массивному кольцу с бриллиантом, на некоторых их было даже больше. В одном кармане у него было семь кредитных карт, позаимствованных его шлюхами у туристов, в другом – их деньги, а в третьем небольшое количество гидроморфона и восторга – наркотиков, на которые были подсажены его женщины и которые он поставлял им вместо их доли в прибыли. Он не беспокоился о людях, которые могли бы украсть все это, потому что в четвертом кармане у него был пистолет.