– Как? Отчего же нет? – спросил король. – Почему, скажите на милость, не посадить в тюрьму этого бездельника? Вам хорошо известно, что я не выношу военных.

– А я, сир, – повторила графиня с прежней самоуверенностью, – я вам клянусь, что не позволю причинить зла господину, напавшему на господина Дю Барри.

– Вот так так! Это что-то странно, – удивился Людовик XV. – Объясните мне, пожалуйста, что все это значит.

– Это нетрудно: за ним кто-то стоит.

– Кто же?

– Тот, по чьему наущению он действовал.

– И этот кто-то станет защищать его, пытаясь противостоять нам? О, это уже чересчур, графиня!

– Сударыня… – пробормотал г-н де Сартин, почувствовав приближение удара, который ему не удавалось пока отразить.

– Не нам, а вам противостоять, сир, вам! Напрасно вы смеетесь. Хозяин вы или нет?

Король ощутил удар, который предвидел г-н де Сартин: начальник полиции попытался себя защитить.

– Зачем же нам сюда замешивать интересы государства и искать в жалкой драке причины высшего порядка? – спросил он.

– Вы сами видите, – возразила графиня, – что даже вы готовы от меня отвернуться; эта драка теперь и вам представляется не просто дуэлью, и вы уже догадались, кто за ней стоит.

– Вот мы и подошли к сути дела, – заметил Людовик XV, пустив воду в фонтане; вода зажурчала, запели птички, поплыли рыбки, появились мандарины.

– Вы случайно не знаете, чья рука нанесла этот удар? – спросила графиня, потрепав за ухо Замора, лежавшего у ее ног.

– Нет, признаться, – отвечал Людовик XV. – Даже не подозреваю.

– И не подозреваете?

– Клянусь, что нет. А вы, графиня?

– А я знаю и сейчас вам скажу, – хотя не сообщу ничего нового, – в чем я совершенно уверена.

– Графиня, графиня! – стараясь не уронить достоинства, произнес Людовик XV. – Знаете ли вы, что пытаетесь опровергнуть самого короля?

– Сир! Вероятно, я немного возбуждена, это верно. Однако не думайте, что я позволю господину де Шуазелю убивать моего брата…

– Ну вот! Теперь еще и господин де Шуазель! – в сердцах воскликнул король, будто не ожидал услышать это имя, хотя уже минут десять как был к этому готов.

– Конечно! Вы же не желаете признать, что он мой самый заклятый враг. Уж я-то вижу в этом деле его руку – он не дает себе труда скрывать ненависть, которую он ко мне питает.

– Между ненавистью к людям и их убийством есть все-таки разница, дорогая графиня.

– Для Шуазелей это почти одно и то же.

– Дорогая моя! Не надо примешивать сюда государственные интересы!

– Видите, господин де Сартин, как все это тяжело! О Господи!

– Совсем не тяжело, если вы думаете, что…

– Я думаю, что вы не станете меня защищать, вот и все. Скажу больше: я уверена, что вы от меня отвернетесь! – вспылила графиня.

– Не надо сердиться, графиня, – сказал Людовик XV. – Вы не только не будете покинуты, но будете надежно защищены…

– Надежно?..

– Так надежно, что это дорого обойдется тому, кто напал на бедного Жана.

– Да, вот именно: надо уничтожить инструмент и перехватить занесенную руку.

– Разве не будет справедливо взяться за того, кто нанес удар, – за этого господина де Таверне?

– Разумеется, это справедливо, но и только. То, что вы готовы для меня сделать, вы могли бы совершить ради любой торговки на улице Сент-Оноре, торговки, обиженной проходившим мимо солдатом. Повторяю: я не желаю, чтобы ко мне относились, как к обыкновенной женщине. Если для тех, кого любите, вы не можете сделать больше, чем ради тех, кто вам безразличен, я предпочту уединение и безвестность: у них, по крайней мере, нет врагов, готовых с ними расправиться.

– Ах, графиня, графиня! – печально заметил Людовик XV. – Я в кои-то веки проснулся в прекрасном расположении духа, а вы испортили мне чудесное утро!

– Поздравляю вас! А вы думаете, у меня хорошее расположение духа, когда кое-кто готов перерезать всю мою семью?

Несмотря на внутренний трепет, возникавший у него в груди при виде собиравшейся над его головой грозы, король не смог сдержать улыбки при слове «перерезать».

Разгневанная графиня вскочила на ноги.

– А, так вот как вы меня жалеете? – воскликнула она.

– Ну, ну, не сердитесь!

– Хочу – и сержусь!

– Вы не правы: вам так идет улыбка, а гнев вас портит!

– А мне что за дело? Зачем мне красота, если она не может уберечь меня от интриг?

– Ну, ну, графиня…

– Нет, выбирайте: или я, или ваш Шуазель.

– Дорогая моя! Выбор исключен: вы оба мне необходимы.

– В таком случае я удаляюсь.

– Вы?

– Оставляю поле деятельности свободным для врагов. О, я умру от тоски! Зато господин де Шуазель будет удовлетворен, и вас это утешит!

– Клянусь вам, графиня, что он ни в малейшей степени не питает к вам неприязни, но ни на секунду о вас не забывает. В конечном счете он – порядочный человек, – прибавил король громко, чтобы г-н де Саргин услышал последние слова.

– Порядочный человек! Вы приводите меня в отчаяние, сир! Порядочный человек, который приказывает убивать людей!

– Это еще неизвестно, – заметил король.

– Кроме того, – осмелился вмешаться начальник полиции, – ссора между военными так естественна, это так часто случается…

– А, и вы туда же, господин де Сартин! – возмутилась графиня.

Начальник полиции, поняв значение этого «tu quo-que»13, – отступил перед разгневанной графиней.

Наступила тяжелая зловещая тишина.

– Видите, Шон, что вы наделали! – произнес король среди всеобщей растерянности.

Шон с притворным сожалением потупила взор.

– Да простит меня король, – сказала она, – если страдание сестры взяло верх над самообладанием подданной!

– Какая искусная игра! – прошептал король. – Ну, хорошо, графиня, не будем таить друг на друга зло!

– Что вы, сир! Я не сержусь… Впрочем, я отправляюсь в Люсьенн, а оттуда – в Булонь.

– На побережье? – спросил король.

– Да, сир, я покидаю страну, где министр может запугать монарха.

– Сударыня! – воскликнул задетый за живое Людовик XV.

– Итак, сир, позвольте мне удалиться, дабы не выказывать долее неуважения вашему величеству.

Графиня поднялась, краем глаза следя, как воспримет это ее движение король.

Людовик XV устало вздохнул, что означало:

«Как мне все это надоело!»

Шон угадала значение вздоха и поняла, что для ее сестры опасно было бы затягивать ссору.

Она удержала сестру за платье и направилась к королю.

– Сир! Любовь, которую моя сестра испытывает к виконту, слишком далеко ее завела… Это моя ошибка – я должна ее исправить… Я со смирением умоляю ваше величество о справедливости для моего брата. Я никого не обвиняю: мудрость короля поможет свершиться правосудию.

– О Господи! Это все, чего я требую: справедливости. Но уж пусть это будет справедливость! Если человек не совершал преступления, пусть его не обвиняют в нем. Если он его совершил, пусть будет наказан.

Людовик XV смотрел на графиню, пытаясь, насколько это было возможно, вернуть ощущение приятного утра, каким оно обещало стать, а заканчивалось столь мрачно.

Графиня сжалилась над беспомощностью короля, делавшей его печальным и скучным повсюду, кроме ее апартаментов.

Она полуобернулась.

– Разве я прошу чего-нибудь другого? – с очаровательным смирением спросила она. – Не надо только закрывать глаза на мои подозрения, когда я их высказываю.

– Ваши подозрения для меня святы, графиня! – вскричал король. – Пусть только они станут более похожи на уверенность, и вы увидите… Впрочем, я думаю, есть один весьма простой способ…

– Какой, сир?

– Пусть сюда вызовут господина де Шуазеля.

– Вашему величеству хорошо известно, что он ни за что сюда не придет. Он не снисходит до того, чтобы появляться в апартаментах подруги короля. Вот его сестра, госпожа де Граммон, – это другое дело: она только этого и ждет.