Дофин ничего не сказал, однако заметно побледнел. Людовик XV взглянул на враждебно настроенных собеседников.

– Я хотел сказать, что он был, возможно, вспыльчив, – овладев собой, добавил король.

– Кстати сказать, – продолжал г-н де Шуазель; пользуясь тем, что король был вынужден отступить, в атаку теперь бросился он, – вашему величеству хорошо известно, что верный слуга не бывает не прав.

– Послушайте! Как вы узнали о том, что произошло? – не сводя глаз с г-на де Шуазеля, обратился король к дофину; неожиданный вопрос так смутил молодого человека, что, несмотря на попытки овладеть собой, его замешательство бросалось в глаза.

– Из письма, сир, – отвечал дофин.

– От кого было это письмо?

– От человека, который проявляет к ее высочеству интерес и, очевидно, находит странным, когда ее оскорбляют.

– Ага! – вскричал король. – Опять тайная переписка, заговоры! Снова попытки договориться за моей спиной, и все это затем, чтобы меня мучить, как во времена госпожи де Помпадур!

– Да нет же, сир! – возразил г-н де Шуазель. – Все довольно просто: имел место проступок, оскорбляющий достоинство ее высочества. Виновный будет примерно наказан, только и всего.

При слове «наказан» Людовик XV представил себе, как будет бушевать графиня, как ощетинится Шон; он представил себе, как будет нарушен семейный покой, к которому он безуспешно стремился всю жизнь; он уже видел, как разгорается междоусобная война; он уже видел красные, припухшие от слез глаза графини.

– Наказан! – вскричал он. – Я еще не выслушал обе стороны, не решил, на чьей стороне правда… Заточение без суда… Да это вызовет государственный переворот! Хорошенькое дельце вы мне предлагаете, господин герцог!

– Сир! Кто станет уважать ее высочество, если мы не подвергнем суровому наказанию первого же наглеца, осмелившегося ее оскорбить?

– Я согласен с герцогом, – заметил дофин. – Да ведь это скандал, сир!

– Строгое наказание! Скандал! – проговорил король. – Ах, черт побери! Да если мы станем строго наказывать за каждый скандал, у меня не хватит времени подписывать приказы об арестах и казнях. Слава Богу, я и так их довольно подписываю!

– В данном случае это необходимо, сир, – заметил г-н де Шуазель.

– Сир! Умоляю ваше величество… – проговорил дофин.

– Как! Вы считаете, что он недостаточно наказан, получив удар шпагой?

– Нет, сир, потому что он мог ранить господина де Таверне.

– В таком случае, чего же вы требуете, сударь?

– Смертной казни.

– Но так наказали господина Монтгомери за то, что он убил короля Генриха Второго, – возразил Людовик XV.

– Он случайно убил короля, сир, а господин Жан Дю Барри преднамеренно оскорбил ее высочество.

– Вы, сударь, тоже требуете головы Жана? – обратился Людовик XV к дофину.

– Нет, сир, я противник смертной казни, как известно вашему величеству, – тихо произнес дофин, – поэтому я ограничусь просьбой о его изгнании. Король вздрогнул.

.,:. – Изгнание в наказание за пьяную драку? Людовик! Вы слишком строги, несмотря на свои филантропические идеи. Правда, вы прежде всего математик, а…

– Соблаговолите закончить, ваше величество!

– А математик готов хоть целым светом пожертвовать в угоду своим цифрам.

– Сир! – возразил дофин. – Я ничего не имею против господина Дю Барри лично, – Так кого же вы хотите наказать?

– Обидчика ее высочества.

– Образцовый супруг! – насмешливо воскликнул король. – К счастью, меня не так-то легко одурачить. Я понимаю, на кого вы нападаете, я вижу, к чему вы меня пытаетесь склонить, раздувая это дело.

– Сир! – возразил г-н де Шуазель. – Не думайте, что мы в самом деле что-нибудь преувеличиваем. И потом, этой наглостью возмущен народ.

– Не пытайтесь меня запугать народом! Да разве я прислушиваюсь к тому, что говорит народ? Ведь сочинители пасквилей, авторы памфлетов, куплетисты, интриганы – это все тот же народ, который ежедневно меня обкрадывает, высмеивает, предает. О Господи, да я не мешаю ему говорить все, что ему вздумается, я просто над ним смеюсь. Поступайте как я, черт побери! Заткните уши, а когда этому вашему народу надоест кричать, он сам замолчит. Итак, вы выражаете мне свое неудовольствие, Людовик на меня дуется. На самом деле странно, что для меня вы не можете сделать того, что готовы совершить ради любого обыкновенного человека: вы не даете мне жить так, как мне хочется; вы ненавидите то, что я люблю; зато вы всегда готовы отдать предпочтение тому, что я терпеть не могу! Я что, святой или сумасшедший? Король я или нет?

Дофин взял в руки пилочку и вернулся к часам. Господин де Шуазель поклонился так же почтительно, как и в первый раз.

– А, так вы не желаете мне отвечать? Да скажите же мне хоть что-нибудь, черт побери! Вы хотите, чтобы я умер от тоски, приняв ваши предложения и не вынеся ни вашего молчания, ни вашей ненависти, ни ваших страхов?

– Я далек от того, чтобы ненавидеть господина Дю Барри, сир, – с улыбкой возразил дофин.

– А я, сир, его не боюсь, – возвысив голос, сказал г-н де Шуазель.

– Так вы все против меня сговорились! – закричал король, изображая гнев, хотя на самом деле чувствовал лишь досаду. – Вы хотите, чтобы я стал притчей во языцеях. У всей Европы, чтобы надо мной смеялся мой брат – король Пруссии, чтобы я стал посмешищем подобно королю Пето, которого изобразил этот наглец Вольтер! Не бывать этому! Нет, я вам такой радости не доставлю. Я по-своему понимаю честь, я по-своему буду ее соблюдать!

– Сир! – заговорил дофин с неизменной кротостью, однако по-прежнему настойчиво. – Я должен заметить, что речь не идет о чести вашего величества: затронуто достоинство ее высочества, ведь, в сущности, это она была оскорблена.

– Его высочество прав, сир: одно ваше слово – и никто не посмеет продолжать…

– А разве кто-нибудь собирается продолжать? Да никто ничего и не начинал: Жан – грубиян, но у него доброе сердце.

– Допустим, что так, – проговорил г-н де Шуазель, – отнесем это на счет его грубости, сир; тогда пусть за свою грубость он принесет извинения господину де Таверне.

– Я уже вам сказал, – вскричал Людовик XV, – что все это меня не касается. Будет Жан извиняться или нет – он волен решать сам.

– Имею честь предупредить ваше величество, что дело, оставленное без последствий, вызовет толки, сир, – заметил г-н де Шуазель.

– Тем лучше! – взревел король. – Так или иначе, я просто заткну уши, чтобы не слышать больше ваших глупостей.

– Итак, ваше величество поручает мне опубликовать в печати, что одобряет поступок господина Дю Барри? – не теряя хладнокровия, спросил г-н де Шуазель.

– Я? – вскричал Людовик XV. – Чтобы я стал одобрять кого бы то ни было в столь темном деле? Вы меня толкаете на крайности. Берегитесь, герцог… Людовик! Ради самого себя вам следует меня щадить… Я вам даю возможность поразмыслить над моими словами, я устал, я доведен до крайности, я еле держусь на ногах. Прощайте, господа, я иду к дочерям, а потом еду в Марли в надежде хоть там обрести спокойствие, если, конечно, вы не будете и там меня преследовать.

Как раз в ту минуту, как король направился к выходу, дверь распахнулась и на пороге появился лакей.

– Сир! – сказал он. – Ее высочество Луиза ожидает ваше величество в галерее, чтобы попрощаться.

– Попрощаться? – переспросил Людовик XV. – Куда же она собралась?

– Ее высочество говорит, что решила воспользоваться позволением вашего величества покинуть дворец.

– Час от часу не легче! И святоша моя туда же! Нет, ям впрямь несчастнейший человек!

И он выбежал из залы.

– Его величество оставляет нас без ответа, – сказал герцог, обращаясь к дофину, – какое решение принимаете вы, ваше высочество?

– Слышите? Звонят! – вскричал юный принц, прислушиваясь то ли с притворной, то ли с искренней радостью к бою часов.

Министр нахмурился и, пятясь, вышел из Часовой залы, оставив дофина в полном одиночестве.

Старшая дочь короля ожидала отца в большой галерее Лебрена, той самой, где в 1683 году Людовик XIV принимал дожа и четырех генуэзских сенаторов, прибывших для того, чтобы вымаливать у него прощение за Республику.