– Заметили?.. – вскричал, бледнея, Бальзамо.

– Да, да! – сказала Лоренца. – Заметила, я их теперь знаю.

– Никогда о них не говорите! Ни единая душа не должна их знать! Спрячьте их поглубже в памяти, и пусть они там навсегда угаснут!

– Ну зачем же! – воскликнула Лоренца, испытывая воодушевление, какое охватывает в минуты гнева, оттого что найдено, наконец, уязвимое место противника. – Я бережно сохраню в памяти все эти слова, тихо повторяя их, пока буду в одиночестве, а при первом же удобном случае произнесу громко; кстати, я о них уже говорила.

– Кому? – спросил Бальзамо.

– Ее высочеству.

– Вот что, Лоренца, прошу вас внимательно меня выслушать, – проговорил Бальзамо, до боли сжимая кулаки, пытаясь побороть возбуждение и сдержать гнев, – если вы их и сказали, то больше вам не придется их произнести; вы не скажете их больше потому, что я запру все двери, потому что я прикажу заточить острия решеток; если понадобится, я возведу стены вокруг этого дома высотой с Вавилонскую башню.

– Я вам уже сказала, Бальзамо, – вскричала Лоренца, – что из любой тюрьмы можно рано или поздно выйти, тем более, если любовь к свободе усиливается от ненависти к тирану!

– Прекрасно, попробуйте выйти отсюда, Лоренца. Однако вот что я вам скажу: вы сможете попытаться дважды. На первый раз я вас накажу так жестоко, что вы выплачете все свои слезы. В другой раз я ударю вас так безжалостно, что вы потеряете всю свою кровь до последней капли.

– Боже мой! Боже! Он меня убьет! – простонала молодая женщина, доведенная до последней степени бессильной злобы, она каталась по полу, рвала на себе волосы.

Бальзамо смотрел на нее со смешанным чувством гнева и жалости. Наконец жалость одержала верх.

– Лоренца! Придите в себя, успокойтесь. Придет день, когда вы будете вознаграждены за все страдания или за то, что считали страданием.

– Тюрьма! Тюрьма! – кричала Лоренца, не слушая Бальзамо.

– Ну потерпите!

– Он меня ударит!

– Это только испытательный срок…

– Я схожу с ума!

– Вы поправитесь…

– Немедленно отправьте меня в больницу для умалишенных! Посадите меня в настоящую тюрьму!

– Зачем? Ведь вы же предупредили меня о своих намерениях.

– Тогда – смерть! Смерть! Сейчас же!

Вскочив со стремительностью и гибкостью дикой кошки, Лоренца бросилась к стене, собираясь разбить себе голову.

Бальзамо протянул руку, произнес одно-единственное слово, и она замерла на полпути; закачалась и, засыпая, упала в объятия Бальзамо.

Казалось, волшебник подчинил себе ее тело, но тщетно пытался одолеть силу ее духа; он поднял Лоренцу на руки и отнес ее на кровать; он прильнул к ее устам, потом задернул полог кровати и занавески на окнах и вышел.

Лоренца погрузилась в сладкий благодатный сон, окутавший ее, словно мать самовольное дитя, которое много страдало и плакало.

Лоренца не ошиблась. Миновав городские ворота Сен-Дени и проехав через весь пригород, карета повернула за угол последнего дома и выехала на бульвар.

Как и говорила ясновидящая, в этой карете сидел его высокопреосвященство Людовик де Роан, архиепископ Страсбургский. Нетерпение подгоняло его, заставляя раньше назначенного времени отправиться с визитом к колдуну в его пещеру.

Кучер, привыкший к бесчисленным любовным похождениям красавца-прелата, не страшился темноты, рытвин я подстерегавших на некоторых мрачных улицах опасностей; он не дрогнул, когда освещенные и людные бульвары Сен-Дени и Сен-Мартена остались позади и пришлось свернуть на пустынный и темный бульвар Бастилии.

Карета остановилась на углу улицы Сен-Клод, и хозяин приказал остановиться в укромном месте под деревьями в двух десятках шагов от особняка.

Де Роан, одетый в партикулярное платье, бесшумно подошел к особняку и трижды ударил в дверь, которую он без труда узнал благодаря описанию графа Феникса.

Во дворе раздались шаги Фрица, и дверь распахнулась.

– Здесь проживает его сиятельство Феникс? – спросил кардинал.

– Да, ваше высокопреосвященство.

– Он дома?

– Да, ваше высокопреосвященство.

– Доложите.

– Его высокопреосвященство кардинал де Роан? Кардинал был обескуражен. Он оглядел себя, потом стал озираться по сторонам, пытаясь понять, что могло выдать его звание. Ведь он был один и на нем не было рясы.

– Откуда вам известно мое имя? – спросил он.

– Хозяин только что мне сказал, что ожидает ваше высокопреосвященство.

– Да, завтра или послезавтра.

– Нет, ваше высокопреосвященство, он ожидал вас сегодня вечером.

– Хозяин сказал, что ждет меня сегодня?

– Да, ваше высокопреосвященство.

– Ну так доложите обо мне, – приказал кардинал, сунув в руку Фрицу двойной луидор.

– Извольте следовать за мной, – сказал Фриц. Кардинал в знак согласия кивнул головой. Фриц быстрыми шагами пошел к двери в приемную, освещенную огромным двенадцатисвечовым бронзовым канделябром.

Изумленный кардинал, погруженный в задумчивость, шел за ним, – Милейший! – обратился он к лакею, останавливаясь перед дверью. – Тут, несомненно, какая-то ошибка. В этом случае мне не хотелось бы беспокоить графа. Не может быть, чтобы он меня ждал сегодня, он не знает, что я должен приехать.

– Вы в самом деле его высокопреосвященство де Роан, архиепископ Страсбургский? – спросил Фриц.

– Да, милейший.

– Значит, его сиятельство вас ожидает.

Фриц зажег одну за другой свечи еще двух канделябров, поклонился и вышел.

Кардинала охватило сильнейшее волнение. Он стал разглядывать мебель гостиной и дорогие картины.

Несколько минут спустя дверь распахнулась, на пороге стоял граф.

– Добрый вечер, ваше высокопреосвященство! – сказал он.

– Мне сказали, что вы меня ожидаете! – вскричал кардинал, не отвечая на приветствие. – Вы ждали меня сегодня? Это невероятно!

– Прошу меня простить, но я действительно вас ждал, – отвечал граф. – Может быть, ваше высокопреосвященство сомневается в том, что я говорю, потому что я оказываю вам недостойный прием. Но я всего несколько дней в Париже и еще не успел устроиться. Извините меня, ваше высокопреосвященство!

– Так вы меня ждали! Кто же вас предупредил?

– Вы сами, ваше высокопреосвященство.

– То есть, как?

– Вы приказали кучеру остановиться у ворот Сен-Дени, не так ли?

– Да.

– Вы подозвали выездного лакея, и он подошел к дверце, чтобы выслушать приказания вашего высокопреосвященства?

– Да.

– Не вы ли сказали ему: «Улица Сен-Клод в Маре, через Сен-Дени и бульвар», а он повторил это кучеру?

– Да. Так вы, значит, меня видели и слышали?

– Я вас видел, ваше высокопреосвященство, и слышал.

– Вы были там?

– Нет, ваше высокопреосвященство, меня там не было.

– Где же вы находились?

– Здесь.

– Вы видели и слышали меня отсюда?

– Да, ваше высокопреосвященство.

– Ни за что не поверю!

– Ваше высокопреосвященство забывает, что я – колдун.

– Да, верно, я и забыл… Как же мне называть вас? Бароном Бальзамо или графом Фениксом?

– В моем доме, ваше высокопреосвященство, у меня нет имени: меня зовут ХОЗЯИН.

– Да, это всеобъемлющее звание. Итак, хозяин, вы меня ждали?

– Я вас ждал.

– Вы уже развели огонь в своей лаборатории?

– Он никогда не угасает, ваше высокопреосвященство.

– Вы позволите мне туда войти?

– Почту за честь проводить туда ваше высокопреосвященство.

– Я пойду за вами, но при одном условии…

– При каком?

– Обещайте, что я не буду вступать в связь с дьяволом. Я испытываю ужас перед его величеством Люцифером. – Ваше высокопреосвященство!…

– Да, обыкновенно на роль сатаны приглашают отставного французского гвардейца или подгулявшего учителя фехтования, а чтобы игра произвела впечатление, они нещадно избивают зрителей кнутом и щелкают их по носам, когда гаснут свечи.