– Его величество недоволен, графиня, тем, что вы так и не появились.

– Мои страдания служат мне оправданием, и я рассчитываю представить его величеству мои самые нижайшие извинения.

– Я говорю вам об этом вовсе не для того, чтобы хоть в малой мере вас огорчить, – сказала Дю Барри, видя, насколько изворотлива старуха, – я хотела лишь, чтобы вы поняли, как приятен был бы его величеству этот ваш шаг и как бы он был вам признателен за него.

– Вы видите, в каком я положении, графиня.

– Да, да, конечно. А хотите, я вам кое-что скажу?

– Конечно. Это большая честь для меня.

– Дело в том, что, по всей вероятности, ваше несчастье – следствие большого волнения.

– Не стану отрицать, – ответила любительница процессов, поклонившись, – я была очень взволнована честью, которую вы мне оказали, так радушно приняв меня у себя.

– Я думаю, что дело не только в этом.

– Что же еще? Нет, насколько я знаю, больше ничего не произошло.

– Да нет же, вспомните, может быть, какая-нибудь неожиданная встреча…

– Неожиданная встреча…

– Да, когда вы от меня выходили.

– Я никого не встретила, я была в карете вашего брата.

– А перед тем, как сели в карету? Любительница судов притворилась, будто пытается вспомнить.

– Когда вы спускались по ступенькам крыльца. Любительница судов изобразила на своем лице еще большее внимание.

– Да, – сказала графиня Дю Барри с улыбкой, в которой сквозило нетерпение, – некто входил во двор, когда вы выходили из дома.

– К сожалению, графиня, не припомню.

– Это была женщина… Ну что? Теперь вспомнили?

– У меня такое плохое зрение, что хотя вы всего в двух шагах от меня, я ничего не различаю. Так что судите сами…

«Н-да, крепкий орешек, – подумала графиня, – не спит хитрить, она все равно выйдет победительницей».

– Ну что ж, – продолжала она вслух, – раз вы не видели этой дамы, я скажу вам, кто она.

– Дама, которая вошла, когда я выходила?

– Она самая. Это моя невестка, мадмуазель Дю Барри.

– Ах вот как! Прекрасно, графиня, прекрасно. Но раз я ее никогда не видела…

– Нет, видели.

– Я ее видела?

– Да, и даже разговаривали с ней.

– С мадмуазель Дю Барри?

– Да, с мадмуазель Дю Барри, Только тогда она назвалась мадмуазель Флажо.

– А! – воскликнула старая любительница процессов с язвительностью, которую она не смогла скрыть. – Та мнимая мадмуазель Флажо, которая приехала ко мне и из-за которой я предприняла эту поездку, – ваша родственница?

– Да, графиня.

– Кто же ее ко мне послал?

– Я.

– Чтобы подшутить надо мной?

– Нет, чтобы оказать вам услугу, в то время как вы окажете услугу мне.

Старуха нахмурила густые седые брови.

– Я думаю, – сказала она, – что этот визит будет не очень полезен…

– Разве господин де Монеу плохо вас принял?

– Пустые обещания господина Монеу…

– Мне кажется, я имела честь предложить вам нечто более ощутимое, чем пустые обещания.

– Графиня, человек предполагает, а Бог располагает.

– Поговорим серьезно, – сказала Дю Барри.

– Я вас слушаю.

– Вы обожгли ногу?

– Как видите.

– Сильно?

– Ужасно.

– Не могли бы вы, несмотря на эту рану, вне всякого сомнения чрезвычайно болезненную, не могли бы вы сделать усилие, потерпеть боль до замка Люсьенн и продержаться стоя одну секунду в моем кабинете перед его величеством?

– Это невозможно, графиня. При одной только мысли о том, чтобы подняться, мне становится плохо.

– Но значит, вы действительно очень сильно обожгли ногу?

– Да, ужасно.

– А кто делает вам перевязку, кто осматривает вас, кто вас лечит?

– Как любая женщина, под началом которой был целый дом, я знаю прекрасные средства от ожогов. Я накладываю бальзам, составленный по моему рецепту.

– Не будет ли нескромностью попросить вас показать мне это чудодейственное средство?

– Пузырек там, на столе.

«Лицемерка! – подумала Дю Барри. – Она даже об этом подумала в своем притворстве: решительно, она очень хитра. Посмотрим, каков будет конец».

– Графиня, – тихо сказала Дю Барри, – у меня тоже есть удивительное масло, которое помогает при подобного рода несчастьях. Но применение его в значительной степени зависит от того, насколько сильный у вас ожог.

– То есть?

. – Бывает простое покраснение, волдырь, рана. Я, конечно, не врач, но каждый из нас хоть раз в жизни обжигался – У меня рана, графиня.

– Боже мой! Как же, должно быть, вы мучаетесь! Хотите, я приложу к ране мое целебное масло?

– Конечно, графиня. Вы его принесли?

– Нет, но я его пришлю.

– Очень вам признательна.

– Мне только нужно убедиться в том, что ожог действительно серьезный.

Старуха стала отнекиваться.

– Ах нет, графиня, – сказала она. – Я не хочу, чтобы вашим глазам открылось подобное зрелище.

«Так, – подумала Дю Барри, – вот и попалась».

– Не бойтесь, – проговорила она, – меня не пугает вид ран.

– Графиня! Я хорошо знаю правила приличия…

– Там, где речь идет о помощи ближнему, забудем о приличиях.

Внезапно, она протянула руку к покоившейся на кресле ноге графини.

Старуха от страха громко вскрикнула, хотя Дю Барри едва прикоснулась к ней.

«Хорошо сыграно!» – прошептала графиня, наблюдавшая за каждой гримасой боли на исказившемся лице де Беарн.

– Я умираю, – сказала старуха. – Ах, как вы меня напугали!

Побледнев, с потухшими глазами, она откинулась, как будто теряя сознание.

– Вы позволите? – настаивала фаворитка.

– Да, – согласилась старуха упавшим голосом.

Графиня Дю Барри не стала терять ни секунды: она вынула первую булавку из бинтов, которые закрывали ногу, затем быстро развернула ткань. К ее огромному удивлению, старуха не сопротивлялась.

«Она ждет, пока я доберусь до компресса, тогда она начнет кричать и стонать. Но я увижу ногу, даже если мне придется задушить эту старую притворщицу», – сказала себе фаворитка.

Она продолжала снимать повязку. Де Беарн стонала, но ничему не противилась.

Компресс был снят и перед глазами Дю Барри предстала настоящая рана. Это не было притворством, и здесь кончалась дипломатия де Беарн. Мертвенно-бледная и кровоточащая, обожженная нога выглядела достаточно красноречиво. Беарн смогла заметить и узнать Шон, но тогда в своем притворстве она поднималась до высоты Порции и Муция Сцеволы.

Дю Барри застыла в безмолвном восхищении. Придя в себя, старуха наслаждалась своей полной победой; ее хищный взгляд не отпускал графиню, стоявшую перед ней на коленях.

Графиня Дю Барри с деликатной заботой женщины, рука которой так облегчает страдания раненых, вновь наложила компресс, устроила на подушку ногу больной и, усевшись рядом с ней, сказала:

– Ну что ж, графиня, вы еще сильнее, чем я предполагала. Я прошу у вас прощения за то, что с самого начала не приступила к интересующему меня вопросу так, как это нужно было, имея дело с женщиной вашего нрава. Скажите, каковы ваши условия?

Глаза старухи блеснули, но это была лишь молния, которая мгновенно погасла.

– Выразите яснее ваше желание, – сказала она, – и я скажу, могу ли я чем-либо быть вам полезной.

– Я хочу, – ответила графиня, – чтобы вы представили меня ко двору в Версале, даже если это будет стоить мне часа тех ужасных страданий, которые вы испытали сегодня утром Де Беарн выслушала, не моргнув глазом.

– И это все?

– Все. Теперь ваша очередь.

– Я хочу, – сказала де Беарн с твердостью, убедительно показывавшей, что договор заключался на равных правах, – я хочу иметь гарантию, что выиграю двести тысяч ливров – Но если вы выиграете, вы получите, как мне казалось, четыреста тысяч ливров.

– Нет, потому что я считаю своими те двести тысяч, которые оспаривают у меня Салюсы. Остальные двести тысяч будут как бы дополнением к той чести, которую вы оказали мне своим знакомством.

– Эти двести тысяч ливров будут вашими. Что еще?