– Айя! – голос Валеры вдруг зазвучал в ее черепе, словно его ввернули туда зубной дрелью. – Айя, ты слышишь меня? А-йя!!!

И снова понеслось. Снова калейдоскоп, карусель, мазня… Исчез домик с ржавой крышей, цветастое платье, платформа, и только на мгновение отпечаталась в глазах надпись из больших белых букв: «Малые Вяземы».

  – Айя! Черт… Ира! Поди сюда!

  – Чего ты орешь? – Айя зажмурилась, поморгала и сфокусировала взгляд на мясистой физиономии травматолога.

 – Я же спросил, с тобой все нормально? – его брови соединились в длинную гусеницу, крупные поры превращали нос в клубнику. – Голова не кружится? Тошнота, нарушение зрения? Можешь сфокусировать взгляд?.. Сколько пальцев?

  – Работаешь в больнице, научись дозировать наркоту, – пробормотала она, прижала здоровую руку ко лбу и попыталась выпрямиться: кабинет опасно качнулся.

 – Сиди уже! Наркоту… Предупреждать надо было, на чем сидишь! То-то я думаю: надо же, какой высокий болевой порог…

 – Ни на чем я не сижу! Это ты мне вколол, не пойми что…

 – Будет она рассказывать! – Валера мотнул головой. – А слабо мне в стаканчик сейчас пописать?

 – Да хоть на пол… Что ты мне пытаешься навешать?

 – Я не помню за свою практику таких зрачков… – он вздохнул и сел рядом на кушетку. – А ведь к нам наркоманов привозят постоянно. Но что бы это ни было, ты бы завязывала! В следующий раз меня рядом не будет, кто знает, как тебя накроет. Хочешь, дам номер одного мужика из наркологии?

 Айя раздраженно закатила глаза.

 – Да ничего я не... Чтоб наши пять лет в Чемпионате России даже ни разу в полуфинал не вышли! Чтоб Глушаков ногу…

 – Тихо! – Валера чуть рот ей не зажал и недоверчиво заглянул в глаза. – Кто такими вещами играет?.. Так что, правда ничего… Но как тогда?..

  – А что стряслось-то?

 – Потеря сознания, – неохотно пояснил он. – В принципе, ничего такого. Могла не подействовать местная анестезия, болевой шок… У меня тут народ пачками валится. Слабонервные. Но все это время у тебя были открыты глаза. И зрачки… Как будто радужки вообще не было. Не делала МРТ в последнее время? Опухоль тебе не ставили? А на учете по эпилепсии не стоишь? Черепно-мозговых не было?.. Хотя я не припомню, чтобы вот так…

Она попыталась детально вспомнить свое падение… Нет, слишком быстро. Но на земле было много снега, и затылок не болел… Но Валера ее паузу понял неправильно.

 – Может, ты все-таки полежишь? – мягко предложил он. – Сделаем томографию.

 – Мне сейчас вообще некогда. И полис…

 – Придумаем что-нибудь… Или домой позвони, может там есть копия или еще что…

  Айя мучительно соображала. После отключки, щедро приправленной бредовыми глюками, мозг работал отвратно. Идти сейчас ей было все равно некуда. Еще и с этим следаком на хвосте… Мутный он. Мутный и нервный. Кажется, она не на шутку зацепила его. Выходит, с видением снова попала в точку. И если он кого-то пришил, то теперь боится, как бы правда не выплыла наружу. Стал бы он так носиться с ней из-за одного расследования? Вот уж ни за какие коврижки. Менты никогда не слоняются по одиночке. И если им стукнет в голову кого-то поймать, то вываливаются на человека всей оравой, с дубинками, наручниками и светомузыкой. Так с чего бы этот сидел и караулил ее всю ночь безо всякого подкрепления?

Уж на что Айя редко сталкивалась со стражами порядка, даже она понимала: мужик темнит. И если он не наврал, что следователь, – ведь если можно подделать паспорт, то почему бы не ксиву, – то ищет ее не для того, чтобы взять показания. Или не только для этого. И даже фокус с лечением бабулек его мало волновал. Нет, он боится, что она знает о нем слишком много… А за свою короткую, но бурную жизнь, Айя успела усвоить: нет никого опаснее человека, который боится за свою шкуру.

 – Знаешь, ты прав, – она глянула на Валеру. – Оформляй меня.

 – Вот и ладненько. Диктуй.

Она колебалась. Давно не пользовалась настоящим именем, но если уж следак знает подставное, то под своим будет безопасно.

 – Пиши: Крюкова Айя Сергеевна.

Мигрень донимала Олега, как вокзальный цыганенок: прицепилась прочно и ныла, ныла без конца. Звезды сошлись: ночь без сна, муторные объяснения с травматологом, эвакуатор до шиномонтажа и ковер у начальства. Пришлось рассказывать полковнику, который толком не отошел от юбилея, как майора юстиции занесло в травмпункт с какой-то битой девчонкой. Калинин в свою очередь на пальцах донес до Олега, чем стоит заниматься сейчас и почему. Внимание СМИ всегда добавляло начальству нервозности. Нет, с каких это пор трех старушек достаточно для того, чтобы убийства набрали резонанс? Больше нечего показывать по телевизору?

В ящике стола валялся смартфон Волковой. Приобщить его к делу, чтобы отдать штатным ребятам, было нельзя. Нарушение прав… А как было не взять, если он валялся под лавкой после побега девчонки? Не бросать же!

Сам Олег взламывать технику не умел. Вот и получилось, что единственный ценный трофей, вынесенный из разгромной битвы с Волковой, лежал, как бесполезная железяка. Одно радовало: хоть в чем-то вышло насолить этой занозе.

Майор третий час заполнял документы, и половина из них вышла с энного раза. В корзине под столом альпийскими пиками высилась гора испорченных бумажек, компьютер вис, на улице снова и снова включалась чья-то сигнализация. И все бы ничего, но банка кофе пустовала, как и последняя пластина из-под таблеток от головной боли. Меньшее, чего сейчас хотелось Горовому, – это кого-нибудь видеть. Но нет! Как по заказу в дверном проеме возникла матросская рожа Савчука.

 – Олег Васильевич, собираем на день рождения Ланышева…

Прежде, чем Савчук успел договорить, его потащил обратно в коридор Климов. Тот работал с Олегом шесть лет и знал, с чем можно заглядывать к майору в кабинет, а с чем не стоит.

 – Сань, ты что, дурак? – донесся до майора яростный шепот. – К Горынычу – за деньгами?!

 – Да что такого-то?! – возмутился Савчук. – Все собираем…

И это стало его роковой ошибкой. Климов хлопнул себя по лбу, и Олег услышал звук удаляющихся шагов.

 – Что такого? – тихо спросил Олег. – По-твоему, это нормальная практика? Я работаю изо дня в день, плачу налоги и идиотские пенсионные отчисления, которые рано или поздно сгорят. Почему я должен давать деньги, чтобы вы купили Ланышеву какую-то дрянь, которую он все равно выкинет? Или дорогой коньяк? Его выпьют всем управлением за пять минут. Один нюанс: я не пью. Так зачем мне оплачивать общую попойку, если я знаю девятьсот девяносто девять способов потратить эти деньги с пользой?!

С каждым словом он прибавлял громкость, и это крещендо к финалу развернулось в такую атаку басами, что у самого же Олега мигрень стрельнула новым приступом.

 – Да я просто…                                             

 – Допроси медперсонал! – Горовой хотел рявкнуть последний приказ, но вместо этого то ли прохрипел, то ли простонал, держась за пульсирующие виски.

 – Какой персонал?

Похоже, жизнь Савчука не учила ровным счетом ничему. Мичман. Из него бы вышел только мичман на тихоокеанском флоте. Мичман со шваброй.

 – В сто шестьдесят шестой поликлинике, – устало произнес Горовой, уворачиваясь от слепящего света ламп. – Соберись, Савчук. Бабушки, кирпичи, поликлиника.

 – Так по горячим уже опрашивали…

 – На какой букве в словах «допроси медперсонал» мне подпрыгнуть?! – Олег стремительно терял терпение. – Мне нужно, чтобы ты взял портреты жертв. Номера их полисов. Пусть они посмотрят, куда ходили все трое. Особое внимание удели мужчинам. Расспроси коллег про Алиева.

 – Физиотерапевта?

 – Да, Савчук. Физиотерапевта, – Олег вздохнул. – Где жарче всего в поликлиниках?

 – В гардеробе?

 Один. Два. Три. Ме-е-едленный выдох.

Дверь в кабинет снова распахнулась, и к майору, отодвинув Савчука, пролез Климов. Сорок лет жизни себе в удовольствие превратили его тело в пугалку с плакатов Здравпросвета. Брюшко, сделавшее бы честь роженице, уныло покачивалось над ремнем вытертых штанов, посеревшее лицо предупреждало о вреде курения. Лысина образовалась не надо лбом, как у солидных мужчин, а ровно по центру макушки, будто он не сегодня-завтра намеревался посвятить себя служению Богу в каком-нибудь тихом аббатстве. Зато остатки волос, включая богатую челку, капитан Жора Климов носил с достоинством.