- Черт возьми, - запинается Луна, широко раскрывая глаза. – С еще большим упором на патриархат, чем обычно?

Думаю, меня сейчас вырвет. Мое лицо краснеет, и я не могу дышать. Это было гораздо менее унизительно, прежде чем я начала говорить об этом.

- Черт, я никогда никого не знала, кто бы был членом секты, - говорит Луна.

- Я не состояла в секте, - слабо протестую я. Термин звучит безумно и фанатично, поэтому он не может быть применен ко мне. Большинство людей, с которыми я выросла, были нормальными, верно?

Я имею в виду, это относительная норма? Полагаю, что так.

Боже мой, может быть, это правда была секта.

Этого не может быть. Секты не позволяют тебе уйти, а мой отец отпустил меня в колледж. Значит, он не может быть таким плохим.

Луна все еще смотрит на меня, как будто у меня три головы, так что, возможно, все так плохо.

- Было бы здорово, если бы состояла, - признает Луна, пожимая плечами. – И имею в виду, совершенно странно. Просто словно совершенно облажаться.

Я не могу не засмеяться. – Ты очень странная.

- Да, есть такое, - говорит она, соглашаясь. – Если ты не заметила, то мы обе такие. Это комната для чудаков. Может, нам стоит сделать отличительный знак на двери.

Она говорит это с таким невозмутимым видом, что на секунду мне начинает казаться, что она серьезно. Страх сжимает мою грудь при мысли о рекламе всему миру о том, что мы чудачки.

- Прими это, Пьюрити, - смеясь, произносит она, вставая с моей кровати.

- Принять что?

- Свою странность, - заявляет она. – Эй, я собираюсь сходить к торговому автомату. Хочешь чего-нибудь?

Я качаю головой.

Прими свою странность, заявляет она небрежно, точно так же, как профессор Райан говорит, что совершенство скучно.

Легко ей сказать.

Легко им обоим сказать.

Я жду, пока она уйдет, прежде чем вытаскиваю отзыв из тетради. Мое сердце тонет, когда я вижу фразы, разбросанные красной ручкой по всей бумаге:

Неестественно и глупо.

Скучно.

Зевок.

Ты действительно считаешь, что люди могут себя так вести?

Нет страсти.

Плоские персонажи, где огонь?

В конце не более чем заключение: дайте мне что-нибудь другое, Пьюрити. Пишите о том, что не скучно.

Я не могу не слышать его голос у себя в голове, пока читаю его слова, будто он стоит прямо здесь, говоря их мне. Каждая фраза бьет меня, как удар в живот, один за другим.

Там нет ни одного положительно слова на целом листе отзыва.

Я не ожидала, что меня похвалят за мои фантастические навыки письма, но неужели нет ни одного приличного отрывка в том, что я написала?

Его отзыв не должен влиять на меня так, как он это делает. Я должна быть обособленной, объективной и разумной. Это всего лишь тренировочное сочинение для класса.

Но я сижу здесь, уставившись в него, пока слезы не начинают формироваться в уголках глаз.

Когда Луна заходит обратно в комнату, неся мешок конфет в руках, она останавливается.

- Боже. Все так плохо?

- Это конструктивная критика, - бормочу я, хотя не уверена в ее конструктивной части. – Я не должна переживать…

Я перестаю говорить, потому что если я скажу еще что-нибудь, то заплачу. А я не хочу плакать перед моей новой соседкой по комнате.

Она протягивает пакет.

- Хочешь парочку? Сахар делает все лучше.

- Не уверена, что он поможет в моем случае,- говорю я, зачитывая со страницы: «Неинтересно, неубедительно, наивно, незрело. Не хватает глубины характера».

Луна кривится и бросает пакет с конфетами на свою кровать.

- Ух. Да уж, сахар – неправильное решение ситуации.

- Тогда что?

- Вставай и обувайся, - приказывает она. – Очевидно, здесь поможет только пицца.

9

Габриэль

- Новый роман? – Дин ставит тарелку с двумя кусочками пепперони на стол передо мной.

Я выглядываю из-за экрана ноутбука.

- Возможно. Не хочу дразнить себя, но… - говорю я, хотя и не верю в такую удачу.

Дин стягивает полотенце с плеча и вытирает руки.

- Ну, сегодня я заметил тебя еще из кухни и сразу понял, что ты снова пишешь. Два года ты приходил сюда раз в неделю, и я никогда не видел тебя с ноутбуком.

- Неправда, - говорю рассеянно, отвлекаясь на слова на экране. Я провел так много времени в пустыне творчества, что не могу судить, получится ли из этого что-нибудь хорошее. Но мне кажется, это может быть неплохо. – Думаю, я приносил с собой ноутбук один или два раза.

- Никогда, - настаивает Дин. Он владелец пиццерии в нескольких кварталах от кампуса, в которой делают лучшую пиццу в этом районе и не имеет тенденции собирать толпу студентов по вечерам. Это означает, что у меня есть хоть какая-то крупица времени, когда я могу спокойно прийти сюда на ужин. – Пришло время написать что-нибудь поинтереснее моего пиццерийного меню.

Год назад, Дин изо всех сил старался «украсить» свою пиццерию, поэтому я помог ему и переписал меню. За пару бутылок пива и пепперони, придумал ему несколько броских тематических названий и описаний пунктов меню. Это не было для меня большим делом. Было весело, лучше, чем стучать головой о стену в попытке выбить свое дерьмо. Но отныне Дин утверждает, что вся пицца, съеденная мной, заранее оплачена, независимо от того, сколько раз я пытался заплатить за нее сам.

- Твое меню – просто произведение искусства, и все благодаря мне, - смеясь, произношу я ему.

- Когда ты станешь по-настоящему знаменит, я буду всем хвастаться, что мое меню было написано тобой.

- Я уже знаменит, - говорю, пока он свистит и идет в направлении кухни.

- Да? И почему же тогда я ничего не читал из того, что ты написал?

- Я не пишу книги с картинками, Дин.

Он посмеивается, пока идет обратно на кухню, а я возвращаюсь к набору текста. Впервые за многие годы я могу переключить свое внимание от всего, что меня окружает, но теряюсь в словах. Я полностью погружен в работу и на самом деле начинаю писать что-то новое, хотя это не изменит мир прозы, а работа идет скачками, а не течет словно вода.

Я смотрю, как группа несносных студентов колледжа прерывает мои мысли, кричит и хлопает друг друга по плечам, называя друг друга «бро», пока они от входа пересекают ресторан, направляясь в сторону, тускло освещенного места, где находятся бильярд, дартс и пиво. Если бы они не были такими громкими и раздражительными, я бы совершенно не заметил ее, тоже входящую в помещение.

Ее.

На Пьюрити длинное черное платье с мелким цветочным узором, которое выглядит на ней, будто она сошла с модных журналов начала века.

Она из другого мира, ее волосы обрамлены золотистым светом вечернего заката, который падает сквозь стеклянную дверь.

Я воображаю, будто глаза каждого в этом месте устремлены на нее прямо сейчас, но я не могу оглядеться вокруг, чтобы узнать, правда ли это, потому как слишком занят тем, что смотрю на нее сам.

Она делает паузу, идя неуверенно и пугливо, как будто хочет убежать в любой момент. Мне любопытно, собирается ли она умчаться отсюда. Мне интересно и хочется узнать о ней больше.

А еще интересно, на самом деле, какого черта она здесь делает.

Возможно, она знает, что ты приходишь сюда.

Мой уровень интереса настолько высок, что я не уверен, обладает ли она всеми ответами. Конечно, она могла бы прийти сюда, чтобы найти меня и выплеснуть пиво мне в лицо после моего отзыва об ее работе.

Я был груб с ней.

Ладно, я был мудаком.

Мысль о моем отзыве на ее сочинение заставляет содрогнуться. Обычно я не такой придурок, когда дело доходит до отзывов. В конце концов, я не пытаюсь сокрушить чей-либо дух, и студенты, которых я выбираю для своих занятий, действительно, талантливы.

Обычно я оставляю честную критику, имеющую хоть какую-то положительную черту. В случае Пьюрити я бы оценил ее сочинение как поэтическое или лирическое. Если бы это был другой студент, я бы так и написал.